Каким тонким и чувствующим сердцем надо обладать, чтоб остановиться у лошади, поскользнувшейся на зимнем подъеме Кузнецкого, и заплакать вместе с животным! Какой наблюдательностью надо обладать, чтоб в свечении звезд увидеть горящие жемчужины, а скрипку уподобить собственной невесте! Или “сыграть ноктюрн на флейте водосточных труб”!
Маяковский не вошел в поэзию, а ворвался, как смерч. Необычно, талантливо, решительно и гордо. Себя он назвал “транжиром бесценных слов”, а обывателей – обжорами, способными лишь “на бабочку
Он выходил на площадь, и, на страх этим обывателям, у него “изо рта шевелит ногами непрожеванный крик”. И уже тогда, в раннем творчестве и трудном признании, поэт остро реагировал на международные события:
По черным улицам белые матери
Судорожно простерлись, как по гробу глазет.
Вплакались в орущих о побитом неприятеле:
“Ах, закройте, закройте глаза газет!”
Даже любовь в лирике Маяковского принимает своеобразную форму. То она “по морям, играя, носится”, как “с миноносцем миноносица”, то изливается глобально: “Земля! Дай поцелую твою лысеющую голову…”, то поэт вдруг ошарашивает сентенцией: “я люблю смотреть, как умирают дети”.
Конечно, во всем этом просматриваются юношеский максимализм, влияние Хлебникова, Бурлкжа, но поиск себя в новых стилистических формах всего заметнее.
Чуть позже, в знаменитой поэме “Облако в штанах” лирика Маяковского обретет полноту, не потеряв оригинальности.
Вошла ты, резкая, как “нате!”,
Муча перчатки замш,
Сказала:
“Знаете –
я выхожу замуж”.
Что ж, выходите.
Ничего.
Подкреплюсь.
Видите – спокоен как!
Как пульс
покойника.
Нестандартные абзацы, со временем превратившиеся в знаменитую лесенку, большое количество неологизмов, превращение привычных слов в нестандартные, скрытый юмор, часто переходящий в сарказм, – это далеко не полный перечень новаторства поэзии Маяковского. В лирике он оставался верен этим приемам. Даже в такой социальной поэме, как “Хорошо”, он не удерживал свою лирическую фантазию. “…В деревнях – крестьяне. Бороды веники.
Сидят папаши. Каждый хитр. Землю попашет, попишет стихи”; “Лишь лежа в такую вот гололедь, зубами вместе роляскав – поймешь, нельзя на людей жалеть ни одеяло, ни ласку”; “Если я чего написал, если чего сказал – тому виной глаза-небеса, любимой моей глаза”; “Не домой, не на суп, а к любимой в гости, две морковки несу за зеленый хвостик…”
Мало поэтов, которые умели совместить реальность разрухи, социальную и революционную страсть с нежной лирикой любовного признания:
Я
много дарил
конфет да букетов,
Но больше
всех
дорогих даров
Я помню
морковь драгоценную эту И полполена
березовых дров.
И конечно, поэт не был бы самим собой, если бы после описания этого голода и холода не добавил:
Мне
легче, чем всем, – я
Маяковский. Сижу
и ем
кусок конский…
Поэты способны предчувствовать, предугадывать. Молодой Маяковский предугадал самого себя, свое творчество, сказав: “Я сразу смазал карту будня…” Действительно, в его творчестве есть все, что угодно, кроме обыденности. Возможно, потому, что он умел играть “ноктюрн на флейте водосточных труб”…
(2 votes, average: 3.00 out of 5)Я сразу смазал карту будня…”