В. Маяковский – лидер поэтического авангарда ХХ века. В своем творчестве он перевернул прежние представления о поэзии, покусился на устоявшиеся вкусы и традиции, взглянул на мир по-новому, так, как до него не смотрел никто. Его поэзия опередила не только свое, но и наше время. “Оборачиваться на Маяковского нам, а может быть, и нашим внукам придется не назад, а вперед”.
Маяковский “ушагал далеко за нашу современность и где-то, за каким-то поворотом, долго еще нас будет ждать”, – утверждала Марина Цветаева в “Эпосе и лирике современной
Поэт Маяковский пришел в литературу из живописи. В Училище живописи, ваяния и зодчества он с восторгом следил за художниками – бунтарями, отказывавшимися от изобразительной живописи, отрицавшими классические традиции, штампы и искавшими новые средства выражения в искусстве. Товарищи по училищу вспоминали, что Маяковский писал маслом, ярко расцвечивая холст, проявлял авангардистские амбиции.
Но почти все оставшиеся после него рисунки выполнены в реалистической манере.
Однако подорвать основы классического искусства Маяковскому суждено было не в живописи, а в поэзии. Его первое появление в печати связано со сборниками футуристов – “Пощечина общественному вкусу”, “Дохлая луна”, главная идея которых – отрицание существующего искусства слова. Еще в 16 лет, изучив современных поэтов за 11 долгих бутырских месяцев, Маяковский, как вспоминал он в автобиографии “Я сам”, попробовал писать. Из тетради стихов, которую при выходе из тюрьмы отобрали, он приводит такие строки:
В золото, в пурпур леса одевались, Солнце играло на главах церквей. Ждал я: но в месяцах дни потерялись, Сотни томительных дней.
То, что впервые опубликовал Маяковский, было принципиально иным:
Угрюмый дождь скосил глаза, а за решеткой четкой железной мысли проводов перина.
Это стихотворение, как и многие другие, считают графичным: “Бери карандаш, лист бумаги и переводи в рисунок”, – писал А. Михайлов. Талант художника проявлял себя в поэзии. В одном из выступлений Б. Пастернак отметил внутреннюю революционность Маяковского, т. е. способность произвести переворот, свергнув устоявшиеся понятия, традиции.
Футуристы были близки Маяковскому своим бунтарством, духом перемен и новаторства. В “Охранной грамоте” Пастернак писал о Маяковском: “Культура в объятия первого желающего не падает. Все перечисленное надо было взять с бою”.
Место под солнцем поэзии завоевывалось скандалами, эпатирующими публику выступлениями.
Все ярче выступал поэт-новатор, талант которого не умещался в футуристическую оболочку. Его вхождение в поэзию прекрасно передано А. Ахматовой в стихотворении “Маяковский в 1913 г.”. Каковы же эстетические и поэтические принципы раннего Маяковского?
Как и у других его сотоварищей по группе, у Маяковского тех лет было повышенное чувство личности, продиктовавшее ему и трагедию “Владимир Маяковский”, и лирические стихи, как “Себе любимому, эти строки автор”. В первых стихах Маяковского, напечатанных в программных футуристических сборниках, так же много бравады и декларативного преувеличения личности поэта, как и в других стихах этих сборников. При всем этом уже в ранней поэзии Маяковского есть нечто, отчетливо выделяющее его из шумной и разношерстной футуристической компании. Маяковский вместе с другими футуристами сочинял и подписывал хартии “самовитого слова”, утверждающие примат формы над содержанием.
Он искренне ставил свою подпись под призывом “сбросить Пушкина, Достоевского, Толстого с парохода современности “. В своих стихах он, как и все футуристы, выделял и подчеркивал авторское “я”.
Я знаю – гвоздь у меня в сапоге кошмарней, чем фантазия у Гете!
В ранних стихах и поэмах Маяковского было множество строк и образов нарочито, подчеркнуто огрубленных, натуралистических, рассчитанных на то, чтобы резко противопоставить их выхолощенному бесплатному стиху поэтов старшего поколения и эпигонов. Кроме того, в его произведениях этого периода и, в известной мере, последующего периода творчества гиперболизм образов достигал поистине космических масштабов:
Если б был я маленький, как Великий океан, – на цыпочки б волн встал, приливом ласкался к луне бы.
Но при всем этом уже в самых ранних, дореволюционных, стихах Маяковского своеобразно и сильно зазвучали ноты социального протеста. Это определялось характером его таланта, особенностями его биографии и феноменально ранним развитием политического сознания. Впечатления от революции 1905 года на Кавказе, кратковременное, но активное участием в работе московской большевистской организации – все это наложило неизгладимый отпечаток на жизнь поэта. Острое ощущение себя во всем живом, человеческом, среди людей подсказало Маяковскому в глухое, но уже чреватое грядущей революцией время строки, ярко подчеркивающие особый характер его “индивидуализма”:
Где глаз людей обрывается куцый, главой голодных орд, в терновом венце революций грядет шестнадцатый год. А я у вас – его предтеча; я – где боль: везде; на каждой капле слезовой течи распял себя на кресте.
Разделяя теоретические заблуждения и дореволюционного, и послеоктябрьского футуризма, Маяковский – поэт революционных предчувствий, – как огромный утес над цепью холмов, возвышался над духовной средой своих единомышленников. Каков же лирический герой Маяковского? Лучше всего он представлен в первом самостоятельном сборнике Маяковского, который вышел в 1913 г. и состоял из четырех стихотворений. Сборник назывался “Я!”.
Его считают самиздатовским шедевром. Маяковский принес типографскую бумагу, а его друзья Василий Чекрыгин и Леонид Жегин оформили сборник. Стихи написали литографическими чернилами под диктовку поэта, сделали четыре рисунка. На обложке, кроме имени поэта и названия сборника, изобразили темное пятно, которое, по замыслу, должно было изображать галстук-бабочку Маяковского.
Итак, книга называлась “Я!”. Это не случайно. Лирический герой Маяковского – прежде всего Маяковский.
Читая Маяковского, прежде чем задаваться вопросом “что сказано? “, всегда нужно понять, “зачем сказано?”. В своих стихотворениях Маяковский предстает как новый мессия, проникнутый любовью и состраданием к миру, находящемуся на грани катастрофы: Это душа моя клочьями порванной тучи в выжженном небе на ржавом кресте колокольни!
Наиболее удачные с его точки зрения строки Маяковский ставил в конце произведения. Они почти афористичны:
Я одинок, как последний глаз у идущего к слепым человека.
Б. Пастернак писал: “Я очень любил раннюю лирику Маяковского. На фоне тогдашнего паясничанья ее серьезность, тяжелая, грозная, жалующаяся, была так необычна. Это была поэзия мастерски вылепленная, горделивая, демоническая и в то же время безмерно обреченная, гибнущая, почти зовущая на помощь:
Время! Хоть ты, хромой богомаз, лик намалюй мой в божницу уродца века! Я одинок, как последний глаз у идущего к слепым человека!
Время послушалось и сделало, о чем он просил. Лик его вписан в божницу века. Но “каким даром надо было обладать, чтобы это увидеть и угадать!” . Маяковский создал новое поэтическое “я”. “Я” поэта – это не только он сам. Это – мы.
Поэтическое “я” Маяковского грандиозно, оно вмещает в себя весь мир и ответственно за него, это центр мира. В произведениях Маяковского действие происходит на площадях, на улицах, и даже во всей вселенной.
М. Цветаева называла его “первым в мире поэтом масс”. Таким образом, Маяковский – создатель нового лирического героя. “Я” поэта – бунтарь, выразитель масс, взявший на себя тяжелую ношу спасения человечества, любящий и ненавидящий, страдающий от одиночества и непонятости.
“Бунтарский характер” ранней лирики Маяковского