Почему Николай Гоголь назвал “Мертвые души” поэмой?

Хотя понятие жанра непрерывно изменяется и усложняется, под жанром можно понимать исторически складывающийся тип литературного произведения, которому присущи определенные черты. По этим чертам становится ясна основная мысль произведения, и мы примерно угадываем его содержание: от определения “роман” мы ждем описания длительного периода жизни героев, от комедии – динамичного действия и необычной развязки; лирическое стихотворение должно погружать нас в глубину чувств и переживаний. Но когда эти черты, присущие разным жанрам, смешиваются

между собой, создают своеобразное неповторимое сочетание – такое произведение поначалу приводит читателя в недоумение.

Так, недоуменно было встречено и одно из величайших, но в то же время и загадочных произведений XIX века – поэма Гоголя “Мертвые души”.

Жанровое определение “поэма”, под которой тогда однозначно понималось лироэпическое произведение, написанное в стихотворной форме и романтическое по преимуществу, принималось современниками Гоголя поразному. Одни нашли его издевательским. Реакционная критика просто глумилась над авторским определением жанра произведения.

Но мнения разошлись, и другие усмотрели в этом определении скрытую иронию.

Почему же именно этот жанр Гоголь избрал для воплощения своих идей? Неужели поэма настолько вместительна, чтобы дать простор всем мыслям и духовным переживаниям Гоголя? Ведь “Мертвые души” воплотили в себе и иронию, и художественную проповедь. Безусловно, в этом-то и состоит мастерство Гоголя.

Он сумел перемешать черты, присущие разным жанрам, и гармонично соединить их под одним жанровым определением “поэма”.

Что же нового внес Гоголь? Какие из черт поэмы, корни которой уходят в античность, он оставил для раскрытия своего творческого замысла? Прежде всего нам вспоминаются “Илиада” и “Одиссея” Гомера.

На этой основе развернулась полемика между Белинским и Аксаковым, который считал, что “Мертвые души” написаны точно по образцу “Илиады” и “Одиссеи”. “В поэме Гоголя является нам тот древний гомеровский эпос, в ней возникает вновь его важный характер, его достоинство и широко-объемлющий размер”, – писал Аксаков.

Действительно, черты сходства с гомеровской поэмой очевидны, они играют большую роль в определении жанра и раскрытии замысла автора. Уже начиная с заглавия, аналогия со странствиями Одиссея очевидна. На яростные протесты цензуры против такого несколько странного названия – “Мертвые души” – Гоголь ответил, прибавив к главному названию еще одно – “Похождения Чичикова”.

Но похождения, путешествия, странствия Одиссея и описал великий Гомер.

Одной из самых ярких аналогий с поэмой Гомера является появление Чичикова у Коробочки. Если Чичиков Одиссей, странствующий по свету, то Коробочка предстает перед нами, пусть в таком необычном виде, нимфой Калипсо или волшебницей Цирцеей: “Ах, сударь-батюшка, да у тебя-то, как у борова, вся спина и бок в грязи. Где так изволил засалиться?” Такими словами приветствует Коробочка Чичикова, и так, только превратив их в настоящих свиней, встречает спутников Одиссея Цирцея. Пробыв у Коробочки около суток, Чичиков сам превращается в борова, поглощая пироги и прочие яства. Надо заметить, что Коробочка проживала в своем отдаленном поместье, напоминающем заброшенный остров Калипсо, и продержала Чичикова у себя дольше всех помещиков.

У Коробочки приоткрывается тайна шкатулочки Чичикова. Некоторые исследователи полагают, что это жена Чичикова. В этом ярко проявляется мистицизм и загадочность гоголевского произведения, оно отчасти начинает напоминать лирическую поэму с волнующим мистическим сюжетом.

Заглавие “Мертвые души” и черепа, нарисованные самим Гоголем на титульном листе, только подтверждают эту мысль.

Другим напоминанием о гомеровской поэме может служить образ Собакевича. Стоит лишь взглянуть на него, и мы узнаем в нем циклопа Полифема – мощного, грозного великана, обитающего в таких же огромных берлогах. Дом Собакевича вовсе не отличается красотой и изяществом, а про такое здание мы говорим – циклопическое сооружение, имея в виду его форму и полное отсутствие какой-либо логики в построении.

Да и сам Собакевич противоречив: его “половина” – Феодулия Ивановна, тощая как жердь, является полной противоположностью своему мужу.

Но не только в описаниях помещиков мы находим сходство с гомеровской поэмой. Интересен также и эпизод на таможне, не уступающий по своей хитрости смекалке Одиссея. Перевозка кружев на баранах явно перенята у античного героя, который спас свою жизнь и жизни своих товарищей, подвязав людей под овец.

Аналогии есть и в композиции – экспозиция о прошлых делах Чичикова дана в конце произведения, так же, как и Одиссей рассказывает Алкиною о своих бедствиях, уже находясь почти рядом с родной Итакой. Такой перестановке вступлений, заключений и главной части способствует и еще один интересный факт: и Одиссей, и Чичиков путешествуют как бы не по своей воле – они оба постепенно затягиваются стихиями, которые управляют героями, как хотят. Обращает на себя внимание сходство этих стихий: в одном случае это грозная природа, в другом – порочная природа человека.

Итак, мы видим, что композиция непосредственно связана с жанром поэмы, и гомеровские аналогии здесь имеют огромное значение. Они играют большую роль в жанровом определении и расширяют поэму до размеров “малого рода эпопеи”. На это прямо указывают необычные композиционные приемы, позволяющие охватить значительный отрезок времени, и вставные рассказы, усложняющие сюжетную линию произведения.

Но говорить о прямом влиянии античного эпоса на гоголевскую поэму было бы неправильно. Начиная с древних времен многие жанры прошли сложную эволюцию. Думать, что в наше время возможен древний эпос, это так же нелепо, как и полагать, что человечество может вновь сделаться ребенком.

Об этом писал В. Белинский, полемизируя с К. Аксаковым. Но поэма Гоголя, конечно, куда философичней, и некоторые критики находят влияние другого великого произведения, правда, уже эпохи Возрождения – “Божественной комедии” Данте.

В самой структуре поэмы просматриваются некоторые черты сходства: во-первых, указывается на трехчастный принцип композиции произведения, и первый том “Мертвых душ”, задуманных как трехтомник, являет собой, условно говоря, Ад дантовской комедии. Отдельные главы представляют собой круги ада: 1-й круг – Лимб – поместье Манилова, где находятся безгрешные язычники – Манилов с женой и их дети. Сладострастники Коробочка и Ноздрев населяют второй круг ада, далее следуют Собакевич и Плюшкин, одержимые Плутосом – богом богатства и скупости.

Город Дит – губернский город, и даже стражник у ворот, у которого усы кажутся на лбу и напоминают таким образом рога черта, уже говорит нам о сходстве этих порочных городов своим видом. В то время, когда Чичиков покидает город, в него вносят гроб покойного прокурора – это черти волокут его душу в ад. Через это царство тени и мрака проглядывает лишь один луч света, губернаторская дочка – Беатриче.

Композиционные и текстовые аналогии с комедией Данте указывают на всеобъемлющий характер гоголевского произведения. Одним сравнением России с адом в первом томе Гоголь помогает нам понять, что Россия должна воспрянуть духом и из ада пройти в чистилище, а затем в рай. Такие несколько утопические и гротесковые идеи Гоголя, его всеуничтожающие и поистине гомеровские сравнения могли быть выражены только в поэме, такой мистической и необычной по своему сюжету, как у Данте.

В том, что Гоголь не сумел осуществить свой творческий замысел, состоявший в создании чистилища и рая, состоит эстетическая трагедия Гоголя. Он слишком хорошо осознавал падение России, и в его поэме пошлая российская действительность нашла свое философски полное отражение. Получилась как бы пародия, изобличение пороков российской действительности.

Задуманное Гоголем возрождение Чичикова несет в себе оттенок некоего донкихотства. Перед нами открывается еще один возможный прообраз поэмы Гоголя – травестированный рыцарский роман. В основе травестированного рыцарского романа, а иначе плутовского, также лежит жанр похождений.

Чичиков путешествует по России, занимаясь аферами и сомнительными предприятиями, но сквозь поиски сокровищ проглядывают поиски духовного совершенства – Гоголь постепенно выводит Чичикова на прямой путь, который бы явился началом долгого пути возрождения во втором и третьем томах “Мертвых душ”. Травестирование жанра, как, например, травестирование рыцарского романа в плутовской, приводит иногда к тому, что большое влияние начинают оказывать и фольклорные элементы. Их влияние на формирование жанрового своеобразия “Мертвых душ” достаточно велико.

Причем на творчество Гоголя, который был украинофилом, непосредственное влияние оказали именно украинские мотивы, тем более что и травести оказались наиболее распространенными на Украине. В. Бахтин находит в гоголевской поэме “формы веселого карнавального шествия по преисподней”.

Итак, перед нами предстают обычные герои фольклорных жанров – богатыри, изображенные Гоголем как бы в перевернутом виде. Это гоголевские помещики и чиновники, например, Собакевич, который, по мнению Набокова, является чуть ли не самым поэтическим героем Гоголя. Большую роль в поэме играет и образ народа, но не жалкие Селифан и Петрушка, которые, по сути, тоже внутренне мертвы, а идеализированный народ лирических отступлений.

Он не только указывает на такой фольклорный жанр, как лирическая народная песня, но как бы подводит нас к самому глубокому в художественном и идейном смысле жанру – художественной проповеди.

Гоголь сам мыслил себя богатырем, который, прямо указуя на недостатки, воспитает Россию и удержит ее от дальнейшего падения. Он думал, что, показав “метафизическую природу зла” , возродит падшие “мертвые души” и своим произведением, как рычагом, перевернет их развитие в сторону возрождения. На это указывает один факт: Гоголь хотел, чтобы его поэма вышла вместе с картиной Иванова “Явление Христа народу”.

Таким же лучом, способствующим прозрению, Гоголь представлял и свое произведение.

В этом и есть особый замысел Гоголя: сочетание черт разных жанров придает его произведению всеобъемлющий дидактический характер притчи или поучения. Первая часть задуманной трилогии написана блестяще только один Гоголь сумел так ярко показать безобразную российскую действительность. Но в дальнейшем писателя постигла эстетическая и творческая трагедия, художественная проповедь воплотила только первую свою часть – порицание, но не имела конца – раскаяния и воскресения. Намек на раскаяние содержится в самом жанровом определении.

Именно лирические отступления, которыми и должна быть наполнена настоящая поэма, указывают на него, хотя они и остаются, пожалуй, единственной чертой настоящего лироэпического произведения. Они придают всему произведению внутреннюю грусть и оттеняют иронию. Сам Гоголь говорил, что 1-й том “Мертвых душ” – это лишь “крыльцо к обширному зданию”, 2-й и 3-й тома – чистилище и возрождение.

Писатель думал переродить людей путем прямого наставления, но не смог: он так и не увидел идеальных “воскресших” людей. Но его литературное начинание было продолжено в русской литературе. Достоевский, Толстой смогли показать перерождение человека, воскресение его и той действительности, которую так ярко изобразил Гоголь.