Семен Давыдов, бывший моряк и слесарь путиловского завода, приезжает в хутор Гремячий Лог для организации колхоза. Задача перед ним стоит непростая, ведь казаки издавна считали себя привилегированным сословием, покорность им вовсе не свойственна, как, впрочем, и революционный энтузиазм.
Но уже первая встреча Давыдова с казаками свидетельствует о том, что он способен найти с ними общий язык. Семен не отправился сразу же в сельсовет, мимо людей, как это делали в основном все приезжавшие до него представители “начальства”, а принялся
И казаки приняли приезжего. При этом Давыдов не пытался заигрывать с “народом”, просто он говорил понятным людям языком; к тому же он не только не обиделся, когда дед-балагур посмеялся над его щербатыми зубами, но и сам отпустил шутку по этому поводу. А умение посмеяться над собой – качество, которое вызывает у людей особую симпатию. Давыдов, наверное, в тот момент даже не предполагал, насколько оно, это качество, пригодится ему в дальнейшем.
Оказалось, что у приезжего не только язык хорошо подвешен. Он ловко управлялся с лошадьми и конской сбруей, рассказывая попутно о том, что был пулеметчиком. Казаки – люди военные, и поэтому упоминание о воинской службе еще больше сблизило их со щербатым балагуром. Рассмотрев руки Давыдова, казаки приняли его за кузнеца, но он поправил их, сказав, что он – слесарь.
Правда, узнав о том, что Давыдов приехал “насчет колхоза”, казаки поостыли и не стали скрывать своего разочарования. Мало кто из них верил в возможность собрать всех людей в одну “коммуну”, где они должны вместе трудиться. Более того, очень много казаков были против самой этой идеи – нарушить вековой уклад ведения хозяйства и устои собственности. Вот их-то и предстояло переубедить Давыдову, опираясь на помощь своих ближайших помощников – секретаря гремяченской партячейки Нагульнова и председателя Совета Разметнова.
Первая встреча с Нагульновым и Разметновым не разочаровала Давыдова. Они некоторое время присматривались друг к другу, но принадлежность к одной политической партии и общность задач способствовала их взаимопониманию. Давыдову не надо было объяснять своим новым товарищам, что такое “классовая борьба”, “коллективизация”…
Первым конкретным мероприятием, которое предстояло провести Давыдову, стало раскулачивание зажиточных казаков. Еще не зная досконально проблем Гремячего Лога, Давыдов прислушивается к мнению общего собрания, которое решает голосованием, кого причислять к кулакам, а кого нет. Вопрос это был далеко не простой, ведь “утвержденный собранием” кулак автоматически лишался гражданских прав и всей своей собственности, а затем безвозвратно ссылался со всем семейством “в места не столь отдаленные”.
Полагаясь в большинстве случаев на мнение собрания, Давыдов, тем не менее, проявляет “партийную твердость” при рассмотрении дела Тита Бородина. Тит (или как его называют местные жители – Титок) сам из бедняков, в гражданскую воевал в Красной гвардии, имеет ранения и награды, но после войны чрезвычайно усердно занялся хозяйством, стал нанимать работников и превратился в весьма зажиточного (по меркам Гремячего Лога) человека.
Казаки не хотят записывать Тита Бородина в кулаки, но Давыдов смотрит на проблему с точки зрения “революционной принципиальности” и говорит, что Бородину за партизанское прошлое – честь и хвала, но раз он превратился в кулака, то его необходимо “раздавить” без всякой жалости. Казаки, понимая, что времена меняются и противиться “линии партии” становится опасно, голосуют за раскулачивание Бородина.
Именно при раскулачивании Тита Бородина Давыдов пострадал в хуторе в первый раз. Именно на Давыдове вымещал свое возмущение и обиду Титок, несколько раз ударив его по голове “занозой” (железным штырем). Если бы не подоспевшая вовремя помощь, Семену скорее всего пришлось бы совсем худо.
При обсуждении Давыдовым, Нагульновым и Разметновым вопросов проведения раскулачивания нам становится более понятным образ этого коммуниста-двадцатипятитысячника – такой, каким его задумывал М, А. Шолохов. Мы узнаем некоторые факты из биографии Семена. Так председатель Совета Андрей Разметнов отказывается “воевать с детишками” – при раскулачивали многодетного Гаева он не мог выдержать их плача и вынужден был уйти. Давыдов буквально взрывается: “Жалеешь… А они нас жалели?”. Он вспоминает, как отец его был после забастовки отправлен в Сибирь, а мать была вынуждена пойти на панель, чтобы прокормить Семена и его маленьких сестричек. Вот и получается, согласно давыдовской логике, что одиннадцать детишек псевдокулака Гаева (раскулачивание которого, кстати, было признано позднее незаконным) должны быть сосланы в Сибирь, потому что он когда-то закрывал рты своим сестренкам, чтобы те не плакали, когда их мать приводила очередного “гостя”. Раскулачивание, безусловно, было тяжким преступлением.
В этом беда Давыдова, беда всего его поколения и нескольких поколений последующих: он, как и очень многие, верил, что можно построить “счастливую жизнь” для большинства, но для этого нужно принести в жертву (разумеется, “во имя высоких революционных идеалов”!) какое-то “незначительное меньшинство”, пусть даже это будут дети, старики и прочие, на ком очень скоро, как показала история, в годы большого террора, поставят клеймо – “член семьи врага народа”. “Добровольно-принудительная” коллективизация и большой террор тридцатых-сороковых годов – все это звенья одной цепи.
На самом деле все обстояло проще. Логика действий новой власти выглядела следующим образом: необходимо создать колхозы, чтобы централизовать сельскохозяйственное производство и лишить крестьян самостоятельности. Но как обеспечить колхозам материальную базу? Ведь зажиточный земледелец в колхоз не пойдет, а у бедноты – нет ничего, на то она и беднота. Решено: забрать все имущество у зажиточных крестьян, то есть у “кулаков”, и объявить его колхозной собственностью. Вот вам и материальная база! Разумеется, все эти мероприятия должны были сопровождаться массированной пропагандистской кампанией.
Понимал ли все это Давыдов? Пожалуй, нет. Положительные черты в его образе проявляются как раз тогда, когда он находится в стороне от президиума колхозного собрания и, вообще, подальше от большой политики. Ведь по натуре Давыдов – человек неплохой. Более того – он чуть ли не единственный из описанных в романе, как сейчас принято говорить, “партийных функционеров”, который вызывает у читателя положительные эмоции. Руководители районного уровня: Корчжинский, Беглых и другие, готовые в случае необходимости “принести в жертву” Макара Нагульнова – законченные формалисты и бюрократы. Председатель соседнего колхоза Поляница – просто-таки жулик и обманщик, хотя тоже “двадцатипятитысячник”. Пожалуй, лишь секретарь райкома Нестеренко и командир агитколонны Кондратько могут вызвать симпатию.
И еще: Давыдов очень одинокий человек, можно сказать, самый одинокий в романе. Он и сам осознает свое полное одиночество. Наблюдая за детьми в поле, он, еще молодой человек, думает о том, что так и умрет, не оставив потомства, что останется после его смерти единственная память – гремяченский колхоз, который, может статься, даже назовут его именем – слесарька Семки Давыдова.
Связь с Лушкой, которую и любовью-то можно с большой натяжкой назвать, лишь усилила его одиночество. И дело даже не в том, что связь эту обсуждали на каждом шагу абсолютно все. Финал отношений Давыдова с Лушкой, несомненно, нанес Семену тяжелейшую душевную травму: ведь Лушка не просто “встречалась с кем-то еще”. Она помогала Тимофею Рваному – злейшему врагу Давыдова и других коммунистов, который, не попади в него пуля Макара Нагульнова, обязательно постарался бы убить Семена и, возможно, на этот раз бы не промахнулся.
Единственное “светлое пятно” в жизни Давыдова – это молоденькая девушка Варя, Варюха-горюха. Ей одной удалось растопить лед, которым было сковано сердце матроса, пулеметчика, слесаря и председателя колхоза Семена Давыдова. И все вроде бы у них складывалось хорошо… но пулеметная очередь оборвала жизнь Семена Давыдова – человека, который хотел осчастливить всех, по его мнению, достойных счастья. И все-таки не смог сделать счастливым никого конкретно.
(2 votes, average: 4.00 out of 5)ОБРАЗ СЕМЕНА ДАВЫДОВА В РОМАНЕ М. ШОЛОХОВА “ПОДНЯТАЯ ЦЕЛИНА”