Любовь в жизни Обломова

Иннокентий Анненский писал: “Любовь – это непокой, она должна иметь нравственный результат, прежде всего для любящих”.

В романе “Обломов” любовь – основа. Это чувство развивает души и сердца героев, раскрывает характеры, показывает героев в развитии.

Мы видим в жизни Обломова одно и то же чувство – любовь. Но с какими разными началами, стремлениями.

Любовь Ольги Ильинской духовная, “оживляющая”, нравственная, – следовательно, должен быть нравственный результат. Но любовь эта – мечта, предмет любви Ольги

– образ Обломова в будущем, а не настоящий Обломов. Ольга руководит чувствами Ильи Ильича, направляет их в нужное ей русло. Ольга – человек тонкой духовной и нравственной организации, человек, который идет по пути долга и уважения, человек, который не знает бурных и разрушающих страстей. Она программирует, мечтает, что “он будет жить, действовать, благословлять жизнь и ее.

Возвратить человека к жизни – сколько славы доктору, когда он спасет безнадежного больного! А спасти нравственно погибающий ум, душу?..

Она даже вздрагивала от гордого радостного трепета; считала это уроком, назначенным свыше”.

Добролюбов и Писарев приветствуют Ольгу Ильинскую как образ “новой, мыслящей женщины, устремленной в будущее”.

Аннинский же, говоря о чувстве Ольги к Обломову, пишет следующее: “Ольга – миссионерка умеренная, уравновешенная. В ней не желание пострадать, а чувство долга… Миссия у нее скромная – разбудить спящую душу. Влюбилась она не в Обломова, а в свою мечту. Робкий и нежный Обломов, который относится к ней так послушно и так стыдливо, любил ее так просто, был лишь удобным объектом для ее девической мечты и игры в любовь”.

Да, Ольга знает другой путь, путь нравственный, основанный на уважении, а это значит, что надежный.

Ольга из любопытства посмотреть, есть ли у Обломова душа, спела и затронула живые струны. Ведь прекрасное было доступно им, так как у Обломова была живая душа и чуткое, теплое сердце. Обломов влюбляется в Ольгу. Это чувство такое неуклюжее, незнакомое, такое неоформленно детское, такое послушное, стыдливое, чувство благоговения.

Мысли Обломова путаются, сбиваются, в него вливается что-то новое, живое. Он смотрит на Ольгу, “как смотрят в бесконечную даль, в бездонную пропасть, с самозабвением, с негой”. Обломов оживляется, встряхивается, мозг начинает работать и чего-то искать.

У Ольги же все наоборот. В силу своей нравственности, окрыленной мечтой, которая заключается в “оживление” Обломова, она взрослеет, детскость исчезает, чувства оформляются, она “перерастает” Илью Ильича и берет на себя трудную роль – роль “путеводной звезды”. Ольга пытается “поставить Обломова на ноги”, научить действию, вывести из покоя и лености.

Все это просчитывается в голове Ольги, и поэтому-то, наверное, на многие вопросы чувств она пытается найти ответы в своей голове.

Обломову же новое чувство незнакомо. Он путается, теряется, стыдится. Он любит Ольгу сердцем, любит нежно, послушно, стыдливо. Его душа пробуждается, потому что живая. Он черпает что-то из Ольги, и сердце его начинает биться, а мозг работать.

Ольга вливает в него энергию, любовь к действию, которые заставляют его работать, думать, читать, заниматься хозяйством, мысли его постепенно начинают оформляться. Хотя иногда еще в него вползает “червь неуверенности и лености” и опять хочется спрятать голову под крыло, но Ольга вновь вливает в него надежду, не бросает его, а мягко, по-матерински направляет и наставляет, и Обломов опять живет, опять работает, опять самостоятельно пытается решать. Ольга всегда на “страже”, всегда поможет, всегда научит.

Но часто в мечтах Обломова вставала идиллическая картина: Обломовка, все хорошо, спокойно вокруг, большой дом, где покойно живут он, Илья Ильич и Ольга, а вокруг бегают дети, и нет в этом уголке ни волнений, ни движения, но лишь спокойствие, умеренность и тишина.

И вот оно, это противоречие!!! Ольга видит в своих мечтах деятельного и активного человека, а Обломов – все ту же идиллическую картинку, то есть “они выдают то, что говорит сердце, а голос сердца проходит через воображение”. Только, увы, воображают они по-разному.

Обломов не учится любить, не понимает, чего хочет от него Ольга, а стремится к своей идиллии, пытаясь поскорее покончить с “требованиями Ольги”.

И Обломов постепенно понимает, что что-то в этой любви потерялось, что она потускнела. В силу его идиллического воспитания любовь Ольги для него превратилась из “радужной” в “требующую”. Он тяготится ею: Обломов начинает чаще обедать дома, ездить в театр не по зову души, которая должна иметь нравственную подпитку, а по требованию Ольги, он хочет поскорее со всем этим покончить и впасть в леность, дремоту и спокойствие.

Илья Ильич говорит себе: “Ах, скорей бы кончить да сидеть с ней рядом, не таскаться в такую даль сюда! А то после такого лета да еще видеться урывками, украдкой, играть роль влюбленного мальчика… Правду сказать, я бы сегодня не поехал в театр, если б уж был женат: шестой раз слышу эту оперу…”

Гармония отношений Ольги и Обломова нарушена. У них даже со временем иссякают темы для разговоров.

И происходит разрыв. С одной стороны, из-за идиллического воспитания Ильи Ильича, его вечной тяги к покою и тишине, а с другой стороны, по его собственной вине. Обломов сам виноват. Он не оценил, не понял.

Аннинский писал по поводу этого разрыва следующее: “Ольга – девушка с большим запасом здравого смысла, самостоятельности и воли, главное. Обломов первый, конечно, понимает химеричность их романа, но она первая его разрывает. Гармония романа кончилась давно, да она, может, и мелькнула всего на два мгновения в Casta diva, в сиреневой ветке; оба, и Ольга и Обломов, переживают сложную внутреннюю жизнь, но уже совершенно независимо друг от друга; в совместных отношениях идет скучная проза.

Нужен был какой-нибудь вздор, чтобы оборвать эти совсем утончившиеся нити”.

Тот же Анненский пишет по поводу Ольги: “Любовь – это не покой, она должна иметь нравственный результат, прежде всего для любящих. Так понимает это Ольга”. Но у Обломова свое понимание.

И в своем последнем разговоре с Обломовым Ольга говорит: “…Я слишком понадеялась на свои силы… Не о первой молодости и красоте мечтала я: я думала, что я оживлю тебя, что ты можешь еще жить для меня, – а ты давно уже умер. Я не предвидела этой ошибки, я все ждала, надеялась!..”

Но для Обломова эта любовь навсегда останется в сердце. И он будет вспоминать ее как что-то светлое, ясное, чистое. Это была духовная любовь. Эта любовь была лучом света, она пыталась пробудить душу и развить ее. И Обломов понимает причину разрыва.

Это – обломовщина. Но у него нет сил сопротивляться ей. И Илья Ильич вскоре засыпает духовно, а потом и физически.

А какова же любовь Агафьи Матвеевны Пшеницыной? И любит ли ее Обломов?

Пшеницына – другой тип женщины. У нее другое воспитание, другой образ мыслей. Она простая, вся душа ее сосредоточена в хозяйстве.

Агафья Матвеевна добрая, верная жена, но к будущему героя не ведущая.

Пшеницына любит Обломова без всякой внешней идеи, принимая его таким, каков он есть. Она любит человека, а не личину и не будущего Илью Ильича. И ее любовь намного естественней, задушевней и проще.

Агафья Матвеевна просто добрая, преданная, заботливая. И любовь свою она выражает, как может, как позволяет ей ее воспитание: штопает рубашки, печет пироги. Она по-своему старается облегчить жизнь Обломову и делает для этого все, что может. В ее понимании, если человек накормлен, то он счастлив, и мы не можем осуждать ее за это.

Каждый по-разному понимает счастье. Гончаров пишет о чувствах Пшеницыной: “Она так полно и много любила Обломова; любила Обломова – как любовника, как мужа и как барина; только рассказать она это не могла никому. Да и никто и не понял бы ее вокруг. Где бы она нашла язык?

В лексиконе братца, Тарантьева, невестки не было таких слов, потому что не было понятий.

Да, у Агафьи Матвеевны не было высоких идей, но ей было дано умение просто любить. Возможно, что она была исключением в своей среде, так как она обрела понятие, понятие такого чувства, как любовь. Просто выразить его не умела по-другому, кроме как печь пироги.

Но главное в том, что оно было ей доступно”.

Критик Григорьев в 1859 году писал: “Обломов выбрал Агафью Матвеевну не потому, что у ней локти соблазнительны и что она хорошо готовит пироги, – а потому, что она гораздо больше женщина, чем Ольга. Если Штольц антипод Обломова, то Пшеницына в такой же степени антипод Ольги, “головной”, рассудочно-экспериментальной любви которой противопоставлено душевно-сердечная любовь, о которой можно сказать, что она “стара, как мир”. Женитьба на Агафье Матвеевне – это соединение обломовского образа и духа жизни”.

А что же Обломов? Что же для него Пшеницына? Чувство это не духовное, оно не перерождает “героя, не затрагивает” в нем духовное, а скорее является физической, в нем нет “нравственной искры”.

А потому быт Агафьи Матвеевны так близок к его идиллии, а сама она такая простая, не требует ничего. Все это расслабляет, успокаивает, Обломов постепенно засыпает, на него часто находит “тупая задумчивость”.

И отношение Обломова к Пшеницыной совсем другое – физическое. Если Ольга – это ангел, на которого он смотрит с благоговением, то на Агафью Матвеевну он смотрит, как “на горячую ватрушку”. И он сам не смеет сравнивать чувства к Ольге и к Агафье Матвеевне, говоря, что любовь Ольги можно сравнить только с жизнью в раю.

И мир Пшеницыной – это продолжение того, обломовского мира. Здесь, на Выборгской стороне, живя с доброй, хорошей женщиной, простой и заботливой, Обломов находит “тот покой, довольство и безмятежную тишину”.

В романе написано : “…Вглядываясь, вдумываясь в свой быт и все более и более обживаясь в нем, он наконец решил, что ему некуда больше идти, нечего искать, что идеал жизни осуществился… Он смотрел на настоящий свой быт, как продолжение того же обломовского существования… И здесь, как в Обломовке, ему удавалось дешево отделаться от жизни, выторговать у ней и застраховать себе покой”.

В жизни Обломова одна любовь была духовная, которая пыталась зажечь в нем жизнь, действие, то есть с “нравственной искрой”. А другая была любовью физической. Это чувство не продвигало его нравственного, духовного развития, ничего не требовало.