“Война и мир” – одна из тех книг, которую нельзя забыть. “Когда вы стоите и ждете, что вот-вот лопнет эта натянутая струна, когда все ждут неминуемого переворота – надо как можно теснее и больше народа взяться рука с рукой, чтобы противостоять общей катастрофе”, – сказал Л. Толстой в этом романе.
В самом его названии – вся жизнь человеческая. А еще “Война и мир” – модель устройства мира, вселенной, поэтому и появляется в IV части романа символ этого мира – глобус-шар. “Глобус этот был живой, колеблющийся шар,
Капли двигались, перемещались, то сливаясь, то разделяясь. Каждая стремилась разлиться, захватить наибольшее пространство, но и другие, сжимаясь, иногда уничтожали друг друга, иногда сливались воедино. “Вот жизнь”, – сказал старичок учитель, когда-то учивший Пьера географии. “Как это все просто и ясно, – подумал Пьер, – как я не мог знать этого прежде?”
“Как это все просто и ясно”, – повторяем мы, перечитывая полюбившиеся страницы романа. И эти страницы, как капли на поверхности глобуса, соединяясь с другими, составляют часть единого целого. Так, эпизод за эпизодом, мы продвигаемся к бесконечному и вечному, что есть жизнь человека. Но писатель Толстой не был бы философом Толстым, если бы не показал нам полярные стороны бытия: жизнь, в которой пре обладает форма, и жизнь, вмещающая всю полноту содержания.
Именно с этих толстовских представлений о жизни и будет рассмотрен эпизод именин в доме Ростовых.
Курьезный и нелепый случай с медведем и квартальным вызывет в доме Ростовых у одних добродушный смех , у других – любопытство , а кто и с материнской ноткой грозно пожурит бедного Пьера: “Хорош, нечего сказать! Хорош мальчик! Отец на одре лежит, а он забавляется, квартального на медведя верхом сажает. Стыдно, батюшка, стыдно!
Лучше бы на войну шел”. Ох, побольше бы таких грозных наставлений Пьеру Безухову, может быть, и не было бы непростительных ошибок в его жизни. Интересен и сам образ тетушки – графини Марьи Дмитриевны.
Она всегда говорила по-русски, не признавая светских условностей; надо заметить, французская речь в доме Ростовых звучит гораздо реже, чем в петербургской гостиной . И то, как почтительно все встали перед ней, отнюдь не фальшивый обряд вежливости перед “никому не нужной тетушкой” Шерер, а естественное желание выразить уважение почтенной даме.
Таково старшее поколение Ростовых, живущих в согласии с движениями души. А каково же младшее? Всех представил здесь Толстой: Веру, Николая, Наташу, Петю, родственницу Соню, друга Бориса, не обошел вниманием и будущего мужа Веры – Берга.
Об этой паре хочется сказать отдельно. “Старшая, Вера, была хороша, была неглупа, училась прекрасно… голос у нее был приятный…” Вера слишком умна для этого семейства, но ум ее обнаруживает свою ущербность, когда соприкасается с эмоционально-душевной стихией этого дома. От нее веет холодом и непомерным высокомерием, недаром она станет. женой Берга – именно ему она под стать, этому наивному эго-центрику. “Спокойно и учтиво” размышлял Берг о преимуществе пехоты против кавалерии, не замечая “ни насмешки, ни равнодушия” окружающих. Вполне серьезно, совсем в духе полковника Скалозуба, мечтал о вакансиях, полученных за счет убитых на войне. “Ну, батюшка, вы и в пехоте, и в кавалерии везде пойдете в ход; это я вам предрекаю, – сказал Шиншин, трепля его по плечу”.
Берг и Вера, увы, несут в себе шаблоны салонной противоестественной жизни. Они не имеют собственной жизненной программы, довольствуются заимствованной на стороне. Противоестественно также будет их желание не иметь детей…
В этом их обоюдном согласии – какая-то машинная расчетливость, неприкрытый эгоизм. Так и пройдут они по жизни, извращая подлинное человеческое бытие. Да, прав был старый граф, говоря: “Что греха таить…
Гра-финюшка мудрила с Верой…” Вот и намудрила, что младшая дочь в день своих именин поразительно честно и открыто заявляет: “Ты этого никогда не поймешь… потому что ты никогда никого не любила; у тебя сердца нет”. Этой тринадцатилетней девочке уже дано понять душевную пустоту старшей сестры.
“Черноглазая, с большим ртом, некрасивая, но живая девочка” – такой мы впервые видим Наташу. И с ее образом входит в роман тема “живой жизни”. Переполненная оптимизмом, она стремится везде поспеть: утешить Соню, по-детски наивно объясниться в любви к Борису, поспорить о сорте мороженого, спеть с Николаем романс “Ключ”, станцевать с Пьером.
Толстой пишет, что “сущность ее жизни – любовь”. В ней и соединились самые ценные качества человека: любовь, поэзия, жизнь.
Конечно, мы не верим ей, когда она “на полном серьезе” говорит Борису: “Навсегда… До самой смерти”. “И, взяв его под руку, она со счастливым лицом тихо пошла с ним рядом в диванную”.
“Умна она?” – спросит впоследствии Пьера княжна Марья. Пьер задумался./Я думаю, нет,” – сказал он, – а впрочем – да. Она не удостаивает быть умной”.
Не удостаивает быть умной? Поразительно! Т0 есть она изначально отдается бессознательному следованию жизни, не снисходя до размышлений о своем месте в ней. Вот Вера и Берг находят свое место – “жить ради общества”.
Все действия Наташи определены требованиями ее натуры, а не рациональным выбором, поэтому она не просто участница определенной частной жизни, ибо не принадлежит одному семейному кругу, а миру всеобщего движения.
И может быть, именно ее имел в виду Толстой, говоря об исторических персонажах романа: “Только одна бессознательная деятельность приносит плоды, и человек, играющий роль в историческом событии, никогда не понимает его значения. Ежели он пытается понять его, он поражается бесплодностью”.
Она и не пытается понять свою роль, тем самым уже определив ее для себя и для других. “Весь мир разделен для ‘меня на две половины: одна – она и там все – счастье, на дежда, свет; другая половина – все, где ее нет, там все уныние и темнота”, – скажет князь Андрей четыре года спустя. Но пока она сидит за именинным столом, смотрит на Бориса по-детски влюбленным взглядом. “Этот же самый взгляд ее иногда обращался на Пьера, и ему под взглядом этой смешной, оживленной девочки хотелось смеяться, не зная чему”.
Так и обнаруживает себя Наташа в бессознательном движении, и мы видим ее натуральность, то качество, которое составит неизменное свойство ее жизни. Между Наташей-девочкой, с ее импульсивным порывом навстречу всему живому, между Наташей-девушкой, восхищенной глубокой красотой лунной ночи в Отрадном, и Наташей-матерью, с радостным лицом показывающей пеленку с желтым пятном, нет существенного различия, ибо все это натурально, не фальшиво. Радость матери при здоровье ребенка так же поэтична, как и первый поцелуй, как и восторг перед необозримостью и неохватностью жизни.
(2 votes, average: 3.00 out of 5)Именины Наташи Ростовой