История русской литературы
Е. Г. Демина
Творческая история романа Ф. Гладкова “Энергия” (образ врага)
Современные исследователи единодушно выделяют в качестве одной из идеологем соцреализма образ врага. Кроме того, сегодня история соцреализма, его текстов остается в литературоведении одной из наименее изученных проблем. Если творческая история других произведений Ф. Гладкова (“Цемент”) неоднократно рассматривалась ранее, то роман “Энергия” с этой
Ф. Гладков значительно расширил сферу действия антигероя. А. Киреева писала, что если в ранней советской прозе враг встречался в области военно-политической, то Гладков показал его действия в хозяйственной жизни, в советском партийном аппарате.
Цель статьи – рассмотреть особенности образа врага в разных редакциях романа Ф. Гладкова “Энергия”.
Первая книга романа была опубликована в журнале “Новый мир” в 1932 году, в 1937-1938 годах в том же журнале была напечатана вторая книга. В первой книге романа, как и в “Цементе”, социалистическое строительство разворачивается на фоне враждебной стихии, но теперь против новых людей выступают представители побежденного класса (в основном это инженерно-техническая интеллигенция и “политически неразвитое” крестьянство, сезонники). Уничижительная характеристика инженеров дана в первой же главе романа: “Ничтожный народец – обтрепыши, бездарная шваль в стенах кабинета: спесь, гонор, точно непризнанные гении. Торчит этакий Симеон-столпник и гадит под себя. Думает, что олицетворяет собою свободный дух великой русской интеллигенции, а к нему подойти нельзя – весь протух от нечистот. Думает, что он утверждает наджизненность святой нейтральности, а он – только всенародное чучело” . Подобное отношение к интеллигенции свойственно почти всем персонажам журнальной редакции романа. Каждый из инженеров своим происхождением и образованием навлекает на себя подозрение рабочих и партийных активистов. Для рабочих слово “инженер” практически синонимично понятию “враг”. Инженеры оказывались виновными почти во всем: и в пожаре на стройке, и в унылости городского пейзажа, и в противодействии необоснованному встречному плану партийных активистов.
В первой редакции романа “ужасная” сущность интеллигенции спрятана глубоко. Интеллигент под подозрением не только у героев-рабочих, но и у автора, который формирует его образ.
Что представляли собой руководители стройки, можно понять даже по их внешности. В портрете заместителя начальника строительства Стрижевского Ф. Гладков подчеркивает его “хищническую сущность”: “блеснул молодыми зубами” , “заразительно сверкнул зубами” , “мгновенная вспышка зубов” , “мгновенно блеснул зубами, мгновенно погасил их, и в глазах его метнулась злоба” . В изображении Бубликова подчеркиваются его “наркотические” глаза и “лошадиные зубы” . Шагаев похож на змею: “Носик его горел жарком, и острые глазки ядовито искрились” , “он смеялся по-змеиному, и казалось, что у него трепетал тоненький черный язычок” . У инженера Дугина “двойной череп, странно насаженный один на другой” , не менее уродлив его коллега Старателев “с одряблевшими наплывами кожи на лице, но с хитрой затаенной мыслью в глазах” .
Именно в среде технической интеллигенции скрывается больше всего вредителей – инженер Бубликов и выдающий себя за инженера Хабло (бывший белогвардейский офицер, провокатор из большевистского подполья). В их изображении Гладков щедро использует архаические образы народной демонологии. Многие из них – призраки, выходцы с того света, полулюди, полутрупы: Хабло часто возникал как некая таинственная, “размытая в контурах” фигура, его лицо “было втянутое, с трупной синевой” . Шутка Мирона о чрезмерной левизне инженера “произвела на Хабло потрясающее действие: он застыл на месте, замер с открытым ртом, ослеп и посинел” , “во мраке разинутой пустоты дымилась фигура Шагаева”, он входил к Мирону, “как призрак”, принося с собой “какой-то тлетворный дух истерического угара” , “в заоконной тьме продымила, приближаясь и удаляясь, тень Бубликова” .
Еще ничего не сделав, интеллигенты одним своим присутствием отравляют жизнь положительным героям, приносят им тревогу и беспокойство. В журнальной редакции романа Хабло изображается как сила, имеющая необъяснимую и почти непреодолимую власть в реальном мире. Партийцы испытывают чувство безотчетной тревоги в присутствии Хабло, ненавидят его, но не могут противиться его властному давлению. Ватагину в одном случае “стоило больших трудов, чтобы не подойти к нему”, а в другом он “даже не заметил, как зашагал к нему”, невзирая на ощущение “острой ненависти” . Вся глава “Фосфорический шелкопряд” в журнальной редакции романа строилась на описании ужаса Кря – жича перед демонической природой вредителя Бубликова: ” сидеть было неловко, мучительно, страшно: замирало сердце, а голова мутилась от бредовых криков и галлюцинаций” .
Обращает на себя внимание социальная однородность врагов: все они в первой книге журнальной редакции романа (1932) – представители буржуазии.
Но при общем недоверии к инженерам в журнальной редакции романа галерея врагов относительно небогата. Враждебность – лишь фон, призванный показать трудности, выявить рост “сознательности” и “бдительности” рабочих и партийных служащих. Вредительство, как и непредсказуемая стихия природы, находится в одной плоскости проблем, успешно преодолеваемых коммунистами. Неслучайно в главе “Фосфорический шелкопряд”, наиболее насыщенной образами “чужих”, в центре внимания автора не столько враги, сколько перевоспитывающийся инженер Кряжич с его переживаниями и сомнениями.
В опубликованной в 1937-1938 годах второй книге романа идейные акценты расставлены иным образом. Из фона, на котором изображалось строительство, классовая борьба стала основным конфликтом романа. В “Энергии” отразилась столь показательная для тех лет истерия по поводу врагов. Прежде всего, значительно увеличилось количество отрицательных персонажей. Нейтральных фигур среди инженерно-технических работников теперь нет. Немного осталось “спецов”, поддерживающих советскую власть, основная масса их – враги, уже не предполагаемые, а реальные. Ярлык “вредитель” распространился не только на рядовых инженеров, но и на специалистов высшего руководства стройки. Так, например, раскрылась “истинная сущность” заместителя начальника строительства Стрижевского и руководителя строительством левого берега инженера-мостовика Старателева. “Вредительство” Старателева проявлялось в принципиальном нежелании принимать на работу коммунистов: “Нам нужны рабочие руки, а не ораторы” .
К саботажу приравнивается нежелание специалистов принимать предложенный партийцами встречный план. Советский инженер, бывшая беспризорница Татьяна Братцева, называет “объективным вредительством” стремление инженеров путем математических расчетов доказать абсурдность предлагаемого коммунистами плана: ” Объективное вредительство выражается не только в диверсионных актах – пожары, порчи машин, замораживание предприятий, аварии, бесплодное истребление финансов, катастрофические изъяны в проектах. Объективное вредительство – это, если можно так выразиться, честный, в целях хозяйственного расчета и экономии консерватизм людей, ослепленных новыми днями. Это честный консерватизм людей умеренных, педантичных, привыкших поклоняться старым фетишамс… >” . В издании романа 1984 года эта речь отсутствует.
Во второй книге романа, создававшейся в 1936-1937 годах, появились враги и в среде коммунистов. В двенадцатом номере журнала “Новый мир” (1937) была опубликована глава “Ночные тени”, где заодно со спецами-врагами действуют партийные руководители районного масштаба: секретарь райкома Дубяга, заворг райкома Ситный, а также обнаруживается целая агентурная сеть во главе с “раскаявшимся” лидером троцкистской оппозиции, работником “не то Госплана, не то Тяжпрома” Забодаевым.
Заворг райкома Ситный в первой книге романа выглядел как “обиженный, желчный неудачник”, который “собирал всякие сплетни, дразнил склочников, копил в себе что-то терпеливо и надежно” . Во второй книге он превратился в руководителя “банды” заговорщиков, и в его образе, как это обычно бывает у Гладкова, появились демонические черты: “Ситный оскалил желтые зубы и схлебнул слюну” .
Секретарь райкома Дубяга в первой книге романа (1932) описывался с симпатией. Рядом с ним привыкшие рубить сплеча, лишенные чуткости и задушевности Ватагин и Чумалов выглядели особенно жестокими сторонниками новых методов строительства: “ни перед чем не смущаются”, “ничему не удивляются” . Дубяга, напротив, – “осмотрительный руководитель, чуткий ко всяким событиям, учитывающий каждую мелочь, чуждый горячности и увлечений” . Выходец из деревни, секретарь мучительно переживал “извращения и дикость”, творящиеся на селе, выступал против спешной коллективизации.
Во второй книге и Дубяга, и сочувствовавший ему Осокин оказываются оппортунистами, то есть потенциальными врагами. В последней редакции Гладков снял все детали, свидетельствующие об авторской симпатии к этому герою, переписал спор о методах коллективизации между Чумаловым и Дубягой с учетом изменившейся политической ситуации (в последней редакции спор происходит между Дубягой и Ватагиным). Позиция Дубяги выглядит осторожно-уклончивой.
Журнальная редакция | Последняя редакция |
– Ты, Чумалыч, рассуждаешь, как герой гражданской войны. А у нас сейчас мирное строительство. Не забывай принцип равновесия. | – Революция, Ватагин, – это политика. Без осторожной тактики никакая революция не делается. Не забывайте принцип равновесия… |
Писатель во второй книге уделил много внимания средствам маскировки, к которым прибегают враги, раскрыл их далеко идущие “контрреволюционные планы”. Расширяется диапазон врагов, сфера “чужих” активно пополняется социально “близкими”. Незначительные прежде персонажи, демагоги теперь превращаются в опаснейших врагов. Секретарь начальника строительства Самородов (коммунист) в первой книге романа выглядит личностью малозначительной: скорее, как о балагуре, цинике, “плясуне” презрительно говорил о нем Шалнин. Истинная же сущность Самородова раскрывается во время тайного собрания заговорщиков, когда из “пешки”, “фигляра”, “легкомысленного болтуна” он вдруг превращается в “диктатора, атамана, перед которым и Ситный – мозгляк” .
В 1937-м, когда была “разоблачена” “банда бухаринско – троцкистских шпионов и вредителей” , в главе “Ночные тени” появляются новые персонажи – главарь заговорщиков Забодаев и “заблудший” троцкист советский инженер Корытин. Биография Забодаева повторяет бухаринскую: “Этот Забодаев когда-то был одним из лидеров троцкистской оппозиции. При разгроме троцкистско-зиновьевского блока он был исключен из партии, а потом покаялся, напечатал в газете истерическую исповедь. Давал клятву быть верным партии и самоотверженно бороться за сталинскую линию Центрального комитета. . Говорили, что он работает не то в Госплане, не то в Тяжпроме” . (Напомним, что Н. Бухарин в ноябре 1929-го на Пленуме ЦК партии был выведен из состава Политбюро и снят с поста редактора “Правды”, в 1930-м публично пообещал решительно бороться против всех “уклонов от генеральной линии партии”; с 1932-го он – член коллегии Наркомтяжпрома, в 1934-м выступил с покаянной речью на XVII съезде партии).
Подозрительность к “чужим”, к “спецам”, призывы к бдительности – все эти общественные настроения, отразившись в романе, как в зеркале, были сняты в 1940-е годы, как только политическая ситуация в стране изменилась: в 1946 году было объявлено о “завершении строительства социализма и постепенном переходе к коммунизму” . Борьба со спецами в новых условиях уже не выглядела актуальной. Расправа над ними была уже свершившимся фактом, и Ф. Гладков опустил отдельные фигуры (Симполович) либо вывел их из ряда вредителей (инженер-мостовик Старателев, инженер по технике безопасности Шагаев).
Но уменьшение врагов не ослабляло основного конфликта романа. Избавляясь от второстепенных образов, Гладков усиливал линию организованного вредительства. По свидетельству А. Макарова, автора комментариев к последнему собранию сочинений писателя, наиболее масштабная переработка основного конфликта романа осуществлена в 1947 году. Глава “Ночные тени” в последней редакции существенно отличается от текста журнальной публикации.
Вражеское сообщество, занимавшееся в журнальной редакции организацией отдельных актов вредительства (аварии, взрывы, пожары на стройке), превратилось в хорошо структурированную боевую организацию. Информационно-агитационная речь лидера заговорщиков Забодаева в последней редакции выглядит четкой программой действий: “Смысл поставленных мною вопросов сводится к активизации борьбы. Она должна быть строго законспирирована, чрезвычайно оперативна, ударна и разнообразна в своих проявлениях. Мы боевая организация. И наша сила в том, что и в стране, и за рубежом мы имеем поддержку и опору. Поэтому наша тактика – это гибкость, находчивость, маскировка, использование доверия противника” .
Изменения коснулись и третьей главы. Речь Ватагина, осуждавшего мысль Томаса Карлейля об особой добродетели русского народа – таланте повиновения, Гладков дополнил тирадой о “вездесущих” врагах, шпионах и диверсантах и призывом к военному положению.
В 1947 году в пятую часть романа автор ввел новую главу “Душонка, обремененная трупом”, в которой “более подробно разработал философию предательства” . Герои этой главы – Шагаев и Самородов. Гладков радикально переработал образ инженера по технике безопасности Игнатия Игнатьевича Шагаева. Теперь это честный работник, опороченный заговорщиками, заставившими руководство подозревать Шагаева во всех совершаемых ими диверсионных актах. Все негативные характеристики, которых в первых главах журнальной редакции романа “удостаивался” Шагаев, теперь перешли к Самородову: “пошлый скоморох”, “мелкий бес”, “трафаретная тень”, “гомункулюс” , “кадавр, гроб повапленный” , “людогад” .
Хтоническая символика в изображении врагов хотя до конца и не исчезла (то Самородов, сравнивая себя с Марком Аврелием, заявляет, что он любит “рыться в могилах души” , предрекает, что “владыкой мира будет зверь, бессмертный красавец” ; то Шагаеву кажется, что он “копошится в грязи с трупом” ), но ее стало заметно меньше.
В последней редакции романа минимизирована связь инженера Кряжича с потусторонностью, перед которой он так трепетал в первой редакции “Энергии”. Бубликов из инфернальной силы превратился в реального сильного врага. Не такой явственной стала принадлежность Хабло к царству мертвых. Освободив в последней редакции этот образ от мистической таинственности, Гладков существенно снизил его отрицательную исключительность. Исчезла и склонность инженера к гаерству. В итоге образ приобрел черты не мифического, а реального и опасного противника.
В изображении высокопоставленного заговорщика Стрижевского Гладков убрал сравнение с кошкой: “Стрижевский осторожен, как кошка, и его видно издали. Стрижевский как будто наступил чистоплотными лапками на мокрое место и неторопливо стряхивает с них грязь” .
Выводы: Анализ образов врагов в разных редакциях романа “Энергия” показывает, что редактирование было подчинено политической конъюнктуре, во всех редакциях при всех своих модификациях образ врага занимает ключевую позицию.
(1 votes, average: 5.00 out of 5)Е. Г. Демина