На постоялом дворе укрываются от непогоды несколько путников. Один из них утверждает, что “всякого спасенного человека… ангел руководствует”, и его самого ангел водил. Последующий рассказ он произносит, стоя на коленях, потому как все случившееся – “дело весьма священное и страшное”.
Маркуша, “незначительный человек”, рожденный в “старой русской вере”, служит каменщиком в артели Луки Кириллова, самой чудной иконой в которой считается изображение ангела. На Днепре артель строит вместе с англичанами каменный
Пимен Иванов, который, в отличие от “настоящих степенных староверов”, не чуждается общения с чиновниками, встречается с женой “немаловажного лица”, которая просит у староверов вымолить ей дочь. Пимен ничего староверам не рассказывает ни об этом, ни о последующих поручениях, но все они исполняются. Расплатившись с Пименом деньгами “на свечи и масло”, барыня выражает желание посмотреть на ангела-хранителя, и Пимену приходится обо всем рассказать староверам.
Наутро после приезда барыни жена Луки Кириллова, тетка Михайлица, рассказывает, что ночью ангел сошел с иконы. В это время муж барыни, за которого Пимен “молитвует”, получает взятку от “жидов”, но те его обманывают и еще больше отданного назад требуют. Барыня требует этих денег у староверов. Староверы таких денег не имеют, и на их жилище нападают жандармы, “запечатывают” иконы, в том числе и лик ангела, сургучом, увозят и сваливают в подвал.
Икона с ангелом приглядывается архиерею, и ее ставят в алтаре. Староверы решают хранителя подменить – “скрасть и распечатать”, а “к исполнению сей решимости” избирают рассказчика этой повести и благонравного отрока Левонтия.
Между тем по Пимену вдруг “пегота пошла”, а на староверов нападает “сугубая тоска”, а вместе с ней болезнь глаз, излечить которую сможет только икона-хранительница. Такое благочестие трогает старшего среди англичан Якова Яковлевича, которому Маркуша объясняет, что художник из города не сможет точную копию исполнить, представить “тип лица небожительный”. И икона та строгановского рисунка, а он сильно отличается от других писаний. А сегодня “высокого вдохновения тип утрачен” и “в новых школах художества повсеместное растлеяние чувства развито и суете ум повинуется”. “Писание не всякому дано уразуметь, и изображенная небесная слава очень при этом помогает о деньгах и всей славе земной думать не иначе как о мерзости перед господом”.
Сами же староверы молят “христианския кончины живота и доброго ответа на страшном судилище”. Англичанин и его жена такими речами настолько растроганы, что дают Маркуше денег, и он с “среброуздым” Левонтием отправляется на поиски изографа.
Доходят они до Москвы, “древлего русского общества преславной царицы”, но и ею не утешаются, считая, что старина в Москве не на “добротолюбии и благочестии, а на едином упрямстве” зиждится. А мастера в художестве неаккуратны, все друг перед другом величаются или, “шайками совокупясь”, по трактирам вино пьют и свое художество хвалят “с кичливою надменностию”. На Маркушу нападает скука, а Левонтий боится, что его “соблазн обдержать может”, и изъявляет желание повидать безгневного старца Памву и понять, какова “благодать” господствующей церкви. На все протесты Маркуши о том, что церковные “кофий” пьют и зайцев едят, Левонтий отвечает своей образованностью.
Из Москвы путники идут в Суздаль искать изографа Севастьяна, и по дороге, выбранной Маркушей, теряются. Левонтий выглядит больным и отказывается идти. Но появившийся из леса небольшой старичок призывает его встать и ведет путников в свое жилище.
Маркуша понимает, что это и есть Памва безгневный.
Памва выпускает душу из Левонтия, “как голубя из клетки”, и отрок умирает. Маркуше нельзя обвинить старца: “неодолим сей человек с таким смирением”, но он решает, что “если только в церкви два такие человека есть, то мы пропали, ибо сей весь любовью одушевлен”. Когда Маркуша идет по лесу, ему вновь является Памва и говорит: “Ангел в душе живет, но запечатлен, а любовь освободит его”. Маркуша бежит от старца и встречает изографа Севастьяна, с которым возвращается в артель. Чтобы проверить умение изографа, Яков Яковлевич просит его написать икону своей жене, Севастьян узнает, что англичанка молится о детях, и пишет икону такой тонкостью “мелкоспопического” письма, о которой англичане не слыхивали.
Но скопировать портрет англичанки в перстень отказывается, чтобы не “унизить” своего художества.
Яков Яковлевич просит владыку вернуть на время ангела в артель, чтобы позолотить на запечатленном ангеле ризу и украсить венец. Но архиерей отдает лишь ризу. Севастьян объясняет англичанину, что необходима подлинная икона.
Тот сначала изографа выгоняет, но потом сам вызывается совершить кражу и договаривается, чтобы, пока всенощная у архиерея идет, копию написали, старую икону со старой доски сняли, подделок вставили, и Яков Яковлевич смог ее опять на окно поставить, как будто ничего не бывало. Англичанин берет с собой сильного духом ковача Мароя, чтобы тот всю вину на себя взял и “смерть претерпел”, если староверы обманут. Договор держится на основе “взаимоверья”.
“Акция” проходит успешно, но Севастьян отказывается накладывать печать на копию, и это приходится сделать англичанке. В это время трогается лед, и, чтобы вовремя переправиться на другой берег, Лука, под пение старообрядцев, переходит реку по мостовой цепи. Марой видит над ним свечение и охрану ангелами. На копии иконы исчезает сургуч, и Лука бросается с повинной к архиерею, который отвечает, что староверы “со своего ангела печать плутовством свели, а другой сам с себя ее снял и тебя сюда привел”.
Прошенные архиереем староверы “тела и крови Спаса за обеднею приобщаются”. А вместе с ними и Маркуша, который после встречи со старцем Памвой “имеет влечение воедино одушевиться со всею Русью”.
На удивление путников по поводу исчезнувшей печати Маркуша рассказывает, что печать англичанки была бумажной и выпала. Против того, что все случилось обыкновенным манером, староверы не спорят: “все равно, какими путями господь человека взыщет, лишь бы взыскал”. Маркуша поздравляет всех с Новым годом и просит прощения Христа ради за себя, невежу.
“Запечатленный ангел” Лескова в кратком содержании