Художественное своеобразие романа Ф. Рабле “Гаргантюа и Пантагрюэль”

Тема 8. Художественное своеобразие романа Ф. Рабле “Гаргантюа и Пантагрюэль”

Праздником будут те недели,

Что проведем на корабле…

Ты ли не опытен в пьяном деле,

Вечно румяный, метр Рабле?

Н. Гумилев

ПЛАН

1. Источники образной системы романа.

2. Проблематика романа Рабле:

А) соотношение мифологического и реалистического;

Б) гуманистический идеал человека и народный идеал;

В) гуманистический идеал устройства общества;

Г) значение двусторонней оппозиции: естественное – сверхъестественное;

естественное – противоестественное.

3. М. М. Бахтин – исследователь художественного мира Ф. Рабле.

4. Художественные приемы и средства создания гротескного образа.

5. Источники и функции гротескных образов в структуре романа.

6. Роман Рабле и мировая литература.

КОНСПЕКТ

1. Во время осенней ярмарки в Лионе в 1532 г. огромным успехом пользовалась книга “Ужасающие и устрашающие деяния и подвиги достославного Пантагрюэля, короля дисподов, сына великого гиганта Гаргантюа. Новое сочинение мэтра Алькофрибаса Назье”. Книга хорошо раскупалась, и предприимчивый издатель Клод Нурри вскоре выпускает второй тираж. Персонален книги были знакомы читателям по народным преданиям и книгам, одна из которых продавалась в том же Лионе несколькими месяцами раньше и носила название “Великие и неоценимые хроники великого и огромного гиганта Гаргантюа”.

Алькофрибас Назье был вымышленным автором, его имя – анаграмма имени Франсуа Рабле, гуманиста, врача и писателя. В своей книге Рабле не порывает со Средневековьем как с целостной художественной системой, а развивает его эстетический и этический потенциал. Книга Рабле в первую очередь представляет синтетическую пародию на ставшие анахронизмами средневековые жанры: рыцарские романы, хроники, агиографии, жизнеописания королей и полководцев, псевдокрасноречие юристов и заумные речения педагогов-схоластов.

Но осмеяние пережитков прошлого было не главным для Рабле. Основная цель писателя состояла в утверждении гуманистической системы ценностей, нового взгляда на место человека в мире. Это осуществляется двумя путями: отрицания старого (часто через приемы осмеяния, доведения до абсурда) и отстаивания новых гуманистических принципов отношения к человеку и к жизни. В этом контексте особенно значимо письмо Гаргантюа (кн.1, гл. VIII) об образовании и воспитании. Декларация неограниченных возможностей человеческого разума, постоянства стремления к самосовершенствованию – вот суть этого письма. В ходе работы над романом первая и вторая книга поменялись местами. Первую книгу романа литературоведы условно называют “Пантагрюэль”.

Эта книга появляется в период, когда гуманисты во Франции еще не вступили в конфронтацию с королевской властью и церковью: Жан Кальвин пока сочувствует гуманистическим идеям и в 1532 г. комментирует трактат Сенеки “О милосердии”. Подготавливая почву для реформации, Лефевр д’Этапль переводит на французский язык Библию (1530). В том же году Рабле слагает с себя церковный сан и подготавливает собственный курс медицины, основанный на принципах Гиппократа.

Гуманистический идеал человека воплощен в книге в образе Пантагрюэля. Имя героя, его внешность и манера поведения заимствованы из народных книг (“Великие и неоценимые хроники великого и огромного гиганта Гаргантюа”), без которых не обходилась ни одна ярмарка. Философия героя названа “пан-тагрюэлизмом”, она воплощает соединение жажды телесных наслаждений с жаждой знаний.

И. О. Шайтанов подчеркивает пародийную доминанту в поэтике первой книги: начало романа пародирует Библию, показывая, как от фантастических персонажей Фарибота – великого охотника до супов, и мифологического Атласа, подпиравшего плечами небо, ведет свой род Гаргантюа, который родил грозного Пантагрэюля (Шайтанов И. О. История зарубежной литературы. Эпоха Возрождения: в 2 т. – М., 2001. – Т. 2. – С. 114.).

В предисловии к роману Рабле подчеркивает его связь с народной культурой: “Правда, такие выдающиеся произведения, как Феспент, Неистовый Роланд, Роберт-Дьявол, Фьерабрас, Гийом Бесстрашный, Гюон Бордоский, Мандевиль и Мата-брюна, обладают некими таинственными свойствами, но с той книгой, о которой здесь идет речь, они сравнения не выдерживают. Громадная выгода и польза от вышеупомянутой гарган-тюинской хроники общеизвестна, непреложное чему доказательство состоит в том, что у книгопродавцев она разошлась за два года в таком количестве, в каком Библия не расходилась в течение девяти лет”. Перечисленные Рабле произведения принадлежат к героическому, или рыцарскому, эпосу.

Народная книга генетически связана с элементами архаического мифологического мышления, сохранившимися в народном сознании и устном народном творчестве. Герой архаического эпоса проходил, как обобщал В. М. Жирмунский (Жирмунский В. М. Народный героический эпос. Сравнительно-исторические очерки. – М.; Л., 1962.), Некоторые типологические этапы биографии: чудесное рождение, имел отличия от обычного человека во внешности или способностях, воспитывался кузнецом в лесу, обучался боевому искусству, совершал первые юношеские подвиги, добывал чудесное оружие или волшебные предметы и т. д. Рабле подчеркивает, что в год рождения грозного Пантагрэюля “во всей Африке стояла великая сушь: дождя не было тридцать шесть месяцев, три недели, четыре дня и тринадцать с лишком часов…”, но в день рождения Пантагрюэля из земли проступают крупные капли влаги, которые однако, не утоляют жажды, потому что оказываются солоней рассола. Это чудесное событие послужило поводом назвать новорожденного Пантагрюэлем: “отец и дал ему такое имя, ибо панта по-гречески означает “все”, а грюэль на языке агарян означает “жаждущий”, и понимать это надо было, во-первых, так, что в день его рождения весь мир испытывал жажду, а во-вторых, что отец в пророческом озарении уже провидел тот день, когда сын его станет владыкою жаждущих…” Новорожденный Пантагрюэль отмечен необычным качеством – он волосат, как медведь, а совершая свой первый юношеский подвиг, побеждает и съедает медведя, а потом освобождается от четырех цепей, которыми его после этого подвига привязывают.

Прочие юношеские подвиги Пантагрэюль совершает во время учебы в Пуатье: отламывает от скалы огромный камень и устанавливает его на четырех столбах, чтобы на нем школяры в свободное время могли пить вино, есть ветчину и пирожки и вырезать ножиком свои имена, а также находит могилу своего ужасающего предка с не менее ужасным изображением на надгробном камне. Пантагрюэль получил степень лиценциата права, как он учился – неизвестно, но точно известно, что в Орлеане он в совершенстве постиг науку игры в мяч, “а чтобы ломать себе голову над книгами – от этого Пантагрюэль всячески себя оберегал, так как боялся испортить зрение, тем паче что один из профессоров твердил на лекциях, что нет ничего опаснее для зрения, чем болезнь глаз”. Продолжать образование Пантагрюэль отправляется в Париж, где получает письмо от отца, который советует ему выучить греческий и латинский, из свободных наук преуспеть в геометрии и музыке, выучить гражданское право, а также: “Что касается явлений природы, то я хочу, чтобы ты выказал к ним должную любознательность; чтобы ты мог перечислить, в каких морях, реках и источниках какие водятся рыбы; чтобы все птицы небесные, чтобы все деревья, кусты и кустики, какие можно встретить в лесах, все травы, растущие на земле, все металлы, сокрытые в ее недрах, и все драгоценные камни Востока и Юга были тебе известны.

Затем внимательно перечти книги греческих, арабских и латинских медиков, не пренебрегай и талмудистами и каббалистами и с помощью постоянно производимых вскрытий приобрети совершенное познание мира, именуемого микрокосмом, то есть человека. Несколько часов в день отводи для чтения Священного писания: сперва, прочти на греческом языке Новый завет и Послания апостолов, потом, на еврейском, Ветхий”.

Письмо Гаргантюа содержит программу подготовки гуманиста, причем в конце письма отец подчеркивает, что мудрость входит только в непорочную душу и что лучший способ проверить и усовершенствовать свои знания – диспуты и беседы. В Париже Пантагрэюль находит друга – Панурга, который весьма отличился после войны, женив короля Анарха на старой шлюхе с наставлением, что тот только теперь, перестав быть королем, будет счастлив. (В самом деле, Анарх поселился с женой в домике, подаренном Пантагрюэлем, и стал одним из самых бойких продавцов зеленого соуса.)

Кульминация первой книги приходится на войну с королем Анархом. Пантагрюэль побеждает триста великанов и ужасающего Вурдалака, накрыв языком войско. Заканчивается первая книга путешествием во внутренний мир Пантагрюэля. Но это не означает открытия психологии героя, а означает буквальное путешествие по организму великана изнутри. Впрочем, автор не сумел продвинуться дальше рта, остановленный зловонием, поскольку Пантагрюэль накануне объелся мяса с чесноком. Причем во рту, а потом и в желудке у заболевшего великана побывал сначала автор, а затем шестнадцать докторов (последние воспользовались специальным приспособлением, поэтому смогли продвинуться дальше глотки).

Действие первой книги развивается в двух мирах: в стране великанов – Утопии и в реальном человеческом мире, современном автору.

Основной персонаж “реального” плана книги – Панург. В городских главах книги (IX-XXII) Панург – типичное дитя города, но отправляясь с Пантагрюэлем на войну против Анарха, он теряет свои качества плута и бродяги и приобретает черты мифологического персонажа. Панург – новый тип героя, он предельно индивидуализирован в соответствии с эстетикой формирующегося ренессансного реализма. Образ Пантагрюэля восходит к фольклорно-мифологической традиции, его естественная среда – сказочный, мифологический, “великанский” мир. Но оказываясь в городе, Пантагрюэль тоже приобретает черты героя-горожанина, современника Рабле, это уже не тот Пантагрюэль, который накрывал языком войско. Перемещение героя в пространстве мифологично, оно связано с изменением его возможностей и внешнего облика.

Вторая книга – “Повесть о преужасной жизни Великого Гаргантюа, отца Пантагрюэля, некогда сочиненная Алькоф-рибасом Назье, извлекателем квинтэссенции” – имеет подзаголовок: “Книга, полная пантагрюэлизма”, который устанавливает взаимосвязь между двумя книгами. Первый эпизод и первая тема книги – воспитание народного монарха, передового человека эпохи. Тубал Олоферн наставляет Гаргантюа в латыни и богословии, его сменяет магистр Дурако Простофиля, Гаргантюа не оторвешь от книги, однако умнее он не становится, а наоборот, “он глупеет, тупеет и час от часу становится все рассеяннее и бестолковее”. Встревоженный Гран-гузье, обнаруживший необыкновенный ум Гаргантюа, когда тот рассказал отцу о том, как из великого множества предметов выбрал идеальную подтирку (пушистого гусенка), чтобы не погубить способности сына, находит нового воспитателя – гуманиста Понократа, который заботится о развитии как умственных, так и физических способностей своего подопечного. Понократ строит обучение Гаргантюа таким образом, что он ни минуты не бывает празден, даже во время утреннего туалета с ним обсуждают выученные накануне уроки (глава XXIII). Основными методами обучения Гаргантюа выступают чтение и беседа с учеными мужами, а также наблюдение за природой (с астрономических наблюдений начинается и ими же заканчивается каждый день). При этом обучение чередуется с играми, коих у Гаргантюа было великое множество (чему посвящена отдельная глава – XXII). Каждый день завершается тем, что “Гаргантюа в кратких словах рассказывал по способу пифагорейцев наставнику все, что он прочитал, увидел, узнал, сделал и услышал за нынешний день”.

Вторая тема книги – война мудрых и добрых правителей Грангузье и Гаргантюа с огромным и жестоким королем Пи-крохолом. Мудрые гиганты решительны в военных делах и снисходительны к пленным и побежденным: зачинщики смуты – пекари и дурные советчики Пикрохола – в виде наказания должны по приказу Гаргантюа “стать к станкам во вновь открытой им книгопечатне” (глава LI).

Третья тема книги – идеальное устройство общества. Монах брат Жан, человек простой, но не чуждый идеям гуманизма, решает основать обитель, не похожую ни на какую другую. Так возникает в романе идея Телемской обители. Устав теле-митов – пародия на обычные монастырские уставы. Телемиты живут, пользуясь свободой, поскольку в этом естественном состоянии человек добр. Однако сходство образа жизни приводит к сходству характеров: телемиты постепенно превращаются в панургово стадо.

Примечательно, что развитие сюжета обеих книг определяется развитием характеров главных героев, которые показаны в становлении и изменении. Письмо Гаргантюа к сыну и программа воспитания Гаргантюа, примененная гуманистом По-нократом, подчеркивают, что характеры героев переживают этапы формирования и находятся в развитии и становлении, а ситуации линейно развивающегося во времени романного сюжета (в соответствии с движением героев от одного жизненного этапа к следующему) выступают способом раскрытия характеров героев.

Этапы жизненного пути Гаргантюа соответствуют, как и в первой книге, этапам “биографии” архаического эпического героя: мать вынашивает Гаргантюа одиннадцать месяцев, и появляется он на свет после обильного пира и шумной попойки из левого уха матери с криком: “Лакать! Лакать! Лакать!” – и отец, чтобы успокоить младенца, дает ему вина еще до крещенья; Гаргантюа владеет сначала чудесными деревянными лошадками (глава XII), затем необыкновенной кобылой (“величиною она была с шесть слонов, на ногах у нее были пальцы, как у лошади Юлия Цезаря, уши длинные, как у лангедокских коз, а на заду торчал маленький рог. Масти она была рыжей с подпалинами и в серых яблоках. Но особенно страшен был у нее хвост: он был точь-в-точь такой толщины, как столп св. Марса, близ Ланже, и такой, же четырехугольный, с пучками волос, торчавшими во все стороны, ни дать ни взять как хлебные колосья” (глава XVI)). Во время учебы в Париже Гаргантюа совершает эпическое озорство – похищает колокола с Нотр-Дам, которые для него – только колокольчики (глава XVII). Кульминацией второй книги так же, как и первой, выступает война, а ее итогом не менее необыкновенное событие, чем путешествие внутрь Пантагрюэля, – основание Телемской обители. В обеих развязках открывается новый мир, придерживающийся иных правил, чем внешний.

Сходным образом в первой и второй книгах развивается сюжет: герой покидает фантастический мир великанской Утопии, чтобы вернуться туда и там одержать победу. Различия связаны с самим способом показать события: в первой книге Рабле высмеивает схоластическую премудрость, пародируя ее же приемы, например в тарабарщине лимузинца; во второй книге пародия не исчезает, но большее место занимают детализация и обобщение, например, в перечислении использованных Гаргантюа подтирок или его многочисленных игр. Вторая часть более плюралистична и полифонична: рождению Гаргантюа предшествует разноголосая “Беседа во хмелю” (гл. V), само появление героя на свет становится продолжением этого неперсонифицированного диалога. Источником речи выступает само гротескное тело как проявление карнавального объединения пирующих. Гаргантюа появляется на свет, как будто порожденный этим единством. Карнавальное начало, однако, присуще обеим книгам, и пародийность первой книги выступает тоже формой карнавального смеха, для которого не существует запретных тем и образов.

“Книга о Пантагрюэле более откровенно пародийна в отношении эпоса. Книга о Гаргантюа в своем начале более карнавальна. Как и следует карнавалу, она исполнена радостного ощущения полноты жизни, ее всеобщности”, – указывает И. О. Шайтанов (Шайтанов И. О. История зарубежной литературы. Эпоха Возрождения: в 2 т. – М., 2001. – Т. 2. – С. 116.). Открытие карнавальной стихии мира Рабле принадлежит М. М. Бахтину и знаменует собой этапное для отечественного литературоведения событие в изучении романного жанра.

Рукопись монографии “Творчество Франсуа Рабле и народная культура Средневековья и Ренассанса” была закончена М. М. Бахтиным в 1940 г., полный текст был опубликован в 1965 г. и почти сразу же переведен на основные европейские языки. Бахтин сосредоточил внимание на воплощении в книге гуманистических идеалов, на исследовании античных, но особенно средневековых источников романа Рабле, бытовавших в народной культуре. Карнавальный тип образности, присущий народной смеховой культуре, репрезентировал не только разные варианты комического и гротескного, но и глубокую неофициальную философию, утверждающую постоянство и при этом изменчивость жизни (“логику колеса”), круговорот смертей и рождений, как символ универсальности закона продолжения жизни. Это проявлялось в реабилитации “материально-телесного низа” как способа осознания жизненной полноты и естественности всех человеческих проявлений. Такое же значение было присуще многочисленным пиршественным образам, направленным на утверждение полноты и вечного торжества жизни.

М. М. Бахтин подчеркивал пародийный характер форм народной смеховой культуры с присущими ей площадными и непристойными формами комического. Он рассматривал роман Рабле как энциклопедию народной смеховой культуры, являющую себя в мифологических формах, поскольку именно к архаической культуре генетически восходили приемы карнавальной образности. Например, в главе XVII книги I описано, как из ветров Пантагрюэля народились маленькие мужчины, а из газов – маленькие женщины. Ситуация, будучи спроецированной на архаическую мифологию, прочитывается как интерпретация мифа о происхождении мира из частей тела первосущества (например, великана Имира в “Старшей Эдде”). Эта глава пародирует, следуя карнавальному принципу низа, архаический миф, с одной стороны, а с другой – библейский о сотворении и одушевлении человека (сема “духа, воздуха” присутствует и в одном и в другом порождающем пантагрюэлевском начале – ив ветрах, и в газах, правда, исходящих из кишечника). Бахтин подчеркивает, что карнавал знаменовал временную приостановку действия официального порядка и утверждение мира “утопической свободы”. Именно к такому миру принадлежат герои Рабле, испытывающие смехом и пародией прочность и правильность, а главное, естественность и жизненность официального мира, возвращающего себе права после карнавала. Собственно утопия, к которой принадлежат Гаргантюа и Пантагрюэль, может быть соотнесена с миром карнавала, и герои, перемещаясь в мир официальной культуры, применяют к ней свои карнавальные возможности.

Центральным событием карнавала, равно как и праздников дураков, было избрание, увенчание и развенчание карнавального короля, которого изгоняли пинками и побоями. В четвертой книге романа Пантагрюэль с друзьями попадает на остров сутяг, жители которого позволяют избивать себя за плату. Дюжий брат Жан выбирает одного “краснорожего” сутягу и от души колотит его за двадцать экю. Избитый “поганец” вскакивает с таким счастливым видом, как будто “он король или даже два короля вместе взятые”. М. М. Бахтин в контексте семиотики карнавального действия, генетически связанного с праздниками начала весны, объясняет значение этого эпизода следующим образом: “Существует плоскость, где побои и брань носят не бытовой и частный характер, но являются символическими действами, направленными на высшее – на “короля”. Эта плоскость есть нар одно-праздничная система образов, ярче всего представленная карнавалом… В этой системе образов король есть шут. Его всенародно избирают, его затем всенародно же осмеивают, ругают и бьют, когда время его царствования пройдет, подобно тому, как осмеивают, бьют, разрывают на части, сжигают или топят еще и сегодня масленичное чучело уходящей зимы или чучело старого года (“веселые страшилища”). Если шута первоначально обряжали королем, то теперь, когда его царство прошло, его переодевают, “травестируют” в шутовской наряд. Брань и побои совершенно эквивалентны этому переодеванию, смене одежд, метаморфозе. Брань раскрывает другое – истинное – лицо бранимого, брань сбрасывает с него убранство и маску: брань и побои развенчивают Царя” (Бахтин М. М. Народно-праздничные формы и образы в романе Рабле//Творчество Франсуа Рабле и народная культура Средневековья и Ренессанса//Монография размещена на сайте: “Средние века и Возрождение”: Http://Svr-Lit.Niv.Ru/).

Шокирующие материально-телесные подробности, взятые вне целостной концепции книги Рабле, в самом деле, выглядят непристойными. В контексте исследования М. М. Бахтина именно эти образы выступают наиболее символичными и философски нагруженными. В начале главы об образах “материально-телесного низа” Бахтин приводит слова жрицы Божественной Бутылки, которая сообщает: “Философы ваши ропщут, что все уже описано древними, а им-де нечего теперь открывать, но это явное заблуждение. Все, что является, вашему взору на небе и что вы называете феноменами, все, что вам напоказ выставляет земная поверхность, все, что таят в себе моря и реки, несравнимо с тем, что содержат в себе недра земли”.

М. М. Бахтин подчеркивает, что “могучее движение в низ – в глубь, земли, в глубь человеческого тела – проникает весь раблезианский мир с начала и до конца. Этим движением в низ охвачены все его образы, все основные эпизоды, все его метафоры и сравнения. Весь раблезианский мир, как в его целом, так и в каждой детали, устремлен в преисподнюю – земную и телесную. Мы уже говорили, что по первоначальному замыслу Рабле центральное место в сюжете всего романа должны были занимать поиски преисподней и спуск в нее Пантагрюэля (дантовский сюжет в плане Смеха)” (Бахтин М. М. Образы материально-телесного низа в романе Рабле//Творчество Франсуа Рабле и народная культура Средневековья и Ренессанса//Монография размещена на сайте: “Средние века и Возрождение”, Http://Svr-Lit.Niv.Ru/). Именно здесь происходит обновление и перерождение вещей и человека, т. е. всего мира, таким образом, утверждается не только мифологический принцип “все во всем”, но диалектический – вечного движения и изменения материи.

Материальная плотность мира, созданного в обеих книгах Рабле, равно как гибкость, персонифицированность и неисчерпаемое богатство языка, которым этот мир описан, причем полнота ипостасей предмета или явления, приводимая Рабле (например, 208 определений глупости) выступает реализацией принципа открытия и утверждения неисчерпаемой полноты мира, его, пользуясь современной терминологией, инвентаризацией (М. Фуко) или оязыковлением (М. Хайдеггер).

Обе книги романа пользовалсиь успехом, хотя обе были осуждены Сорбонной. Рабле скрывается из Лиона в Италию, а вернувшись, обретает покровительство короля. “Гаргантюа” и “Пантагрюэля” Рабле переиздает вместе в 1542 г., несколько изменив первоначальный текст. Тогда же издается третья книга романа. “Третья книга героических деяний и речений доброго, Пантагрюэля” появилась через 12 лет. Масштабы повествования в ней сузились: время действия охватывает тридцать дней (с конца мая по начало июля), в то время как в предыдущих книгах время отсчитывалось десятилетиями, как в эпосе, и текло так же неспешно. Панург превращается в маленького человека с частной судьбой, а Гаргангюа и Пантагрюэль – просто мудрые и добрые правители, а не сказочные великаны. Сюжетное ядро книги – вопрос о женитьбе Панурга. Мучающий Панурга вопрос: как “быть женатым и не быть рогатым” – сюжетный стержень, на который нанизываются все эпизоды книги.

Вопрос о том, стоит ли ему жениться, Панург сначала обсуждает с Пантагрюэлем (гл. IХ):

“…Панург с глубоким вздохом продолжал свою речь:

– Вы знаете, государь, что я решил жениться, если только, на мою беду, все щели не будут заткнуты, забиты и заделаны. Во имя вашей давней любви ко мне скажите, какого вы на сей предмет мнения?

– Раз уж вы бросили жребий, – сказал Пантагрюэль, – поставили это своей задачей и приняли твердое решение, то разговор кончен, остается только привести намерение в исполнение.

– Да, но мне не хотелось бы приводить его в исполнение без вашего совета и согласия, – возразил Панург.

– Согласие я свое даю и советую вам жениться, – сказал Пантагрюэль.

– Да, но если вы считаете, – возразил Панург, – что мне лучше остаться на прежнем положении и перемен не искать, то я предпочел бы не вступать в брак.

– Коли так – не женитесь, – сказал Пантагрюэль.

– Да, но разве вы хотите, чтобы я влачил свои дни один-одинешенек, без подруги жизни? – возразил Панург. – Вы же знаете, что сказано в Писании: V eh soli. У холостяка нет той отрады, как у человека, нашедшего себе жену.

– Ну, ну, женитесь с Богом! – сказал Пантагрюэль.

– Но если жена наставит мне рога, – а вы сами знаете: нынче год урожайный, – я же тогда из себя вон выйду, – возразил Панург. – Я люблю рогоносцев, почитаю их за людей порядочных, вожу с ними дружбу, но я скорее соглашусь умереть, чем попасть в их число. Вот что у меня из головы не выходит.

– Выходит, не женитесь, – сказал Пантагрюэль, – ибо изречение Сенеки справедливо и исключений не допускает: как сам ты поступал с другими, так, будь уверен, поступят и с тобой.

– Так вы говорите, – спросил Панург, – исключений не бывает?

– Исключений Сенека не допускает, – отвечал Пантагрюэль.

– Ах, шут бы его взял! – воскликнул Панург. – Не поймешь, какой же свет он имеет в виду: этот или тот. Да, но если я все-таки не могу обойтись без жены, как слепой без палки (буравчик должен действовать, а иначе что же это за жизнь?), то не лучше ли мне связать свою судьбу с какой-нибудь честной и скромной женщиной, чем менять каждый день и все бояться, как бы тебя не вздули, или, еще того хуже, как бы не подцепить дурную болезнь? С порядочными женщинами я, да простят мне их мужья, пока еще не знался.

– Значит, женитесь себе с Богом, – сказал Пантагрюэль.

– Но если попущением Божиим случится так, что я женюсь на порядочной женщине, а она станет меня колотить, то ведь мне придется быть смиреннее самого Иова, разве только я тут же взбешусь от злости. Я слыхал, что женщины порядочные сварливы, что в семейной жизни они – сущий перец. А уж я ее перещеголяю, уж я ей закачу выволочку: и по рукам, и по ногам, и по голове, и в легкие, и в печенку, и в селезенку, все, что на ней, изорву в клочья, – нечистый дух будет стеречь ее грешную душу прямо у порога. Хоть бы годик прожить без этаких раздоров, а еще лучше не знать их совсем.

– Со всем тем не женитесь, – сказал Пантагрюэль…

– Да, но в таком случае, – возразил Панург, – у меня никогда не будет законных сыновей и дочерей, которым я имел бы возможность передать мое имя и герб, которым я мог бы завещать свое состояние, и наследственное и благоприобретенное (а что я в один прекрасный день его приобрету, за это я вам ручаюсь, да еще и немалую ренту буду получать), и с которыми я мог бы развлечься, если я чем-нибудь озабочен, как ежедневно на моих глазах развлекается с вами ваш милый, добрый отец и как развлекаются все порядочные люди в семейном кругу. И вот если я, будучи свободен от долгов и не будучи женат, буду чем-либо удручен, то, вместо того чтобы меня утешить, вы же еще станете трунить над моим злополучием.

– В таком случае женитесь себе с Богом! – сказал Пантагрюэль”.

Впрочем, аргументы и “за” и “против” женитьбы не иссякают, и тогда Панург с компанией обращается к самым разнообразным способам, чтобы получить ответ. Сначала обращаются к тому Вергилия, но избранные стихи толкуются двояко: Пантагрюэль говорит, что жена будет колотить Панурга, тому кажется, что, напротив он будет колотить жену. Тогда компания берется толковать сны Панурга, не удовлетворившись результатом, обращаются к панзуйской сивилле, к престарелому поэту, потом Пантагрюэль созывает совет из лекаря, богослова, законоведа и философа и наконец рекомендует Панургу обратиться к дурачку, после встречи с которым в руках у Панурга оказывается пустая бутылка, ее расценивают как пророчество и указание отправиться к оракулу Божественной Бутылки.

И приведенный выше диалог о женитьбе Панурга и краткое изложение сюжета третьей части романа убедительно де-монстируют изменение повествовательной манеры: основное повествовательное пространство в третьей части занимает диалог, он, собственно, и выступает движущим началом. Порой участники диалога называются просто по именам, без характризующей описательной эпической характеристики, как действующие лица драмы. Жанр романа Рабле, таким образом, приобретает синкретические черты, с одной стороны, элогиума, связанного с включением в повествование обобщающих стихотворных вставок, с другой – эпико-драматического произведения. Межродовой синтез в романе Рабле был абсолютно закономерен в аспекте его взаимосвязи с карнавально-праздничными народными действиями и образами, которые функционировали в драматургической, игровой среде всенародного празника.

“Третья книга” содержит потенциал философского романа. Ее главная проблема – право человека на свободу суждений и принципиальная относительность любого из этих суждений. Консультируясь с умирающим поэтом Раминогробисом, Панург получает наставление:

Не торопись, но поспешай, Беги стремглав, замедлив шаг.

Идея умеренности, золотой середины (“Золотая середина похвальна”, – говорит Пантагрюэль) соединяется с идеалами Рабле. Удовлетворение, но не пресыщение – суть этого идеала.

“Четвертая книга” (1548 г. – первые главы, полностью 1552 г., но свет увидеть не успела) в “Прологе” развивает идеи умеренности в притче о дровосеке и его топоре (призыв дровосека, потерявшего топор, был услышан самим Юпитером, который послал Меркурия, предложившего дровосеку три топора – золотой, серебряный и его собственный. Дровосек выбрал свой, со своей меткой и в награду за умеренность получил два других в подарок. Продав их, он сказочно разбогател. Многие, желая богатства, теряли свои топоры, а дворяне шпаги, и тоже получали на выбор три топора, причем, при этом неизменно выбирали золотой и лишались головы. Пересказанная Рабле притча Эзопа “Дровосек и Гермес”, таким образом, прославляла умеренность). Отдельные эпизоды книги связаны темой морского путешествия к Оракулу Божественной Бутылки. Такой принцип повествования открывает возможности для ретардации, введения в текст ряда дополнительных эпизодов. Кульминацией книги выступает посещение мессира Гастера, “первого в мире магистра наук и искусств”. Материальная потребность, по мнению Рабле, лежит в основе прогресса: от хлебопашества до градостроительства, от ремесла до книгопечатания.

“Пятая книга” осталась незаконченной, она завершается пророчеством Божественной Бутылки – “Пей!”. Жрица, истолковывая пророчество, подчеркивает, что способность пить отличает человека от животного, только пить не все подряд, а доброе холодное вино, потому что пьющие его становятся как боги и этому вину “дана власть наполнять душу истиной, знанием, любомудрием”. Пророчество означает, что нужно пить знания, мудрость жизни, ибо этот источник неиссякаем. Таким образом, совершившие путешествие герои должны вернуться в мир, из которого отправились в дорогу, в мир, неисчерпаемый в своем многообразии, но при этом открытый для изучения и познания.

Последние годы жизни Рабле пришлись на эпоху кризиса гуманизма, начала контрреформации, возобновления охоты на ведьм и небывалого жесточайшего контроля инквизиции над наукой и искусством. Друг и издатель Рабле – гуманист Этьен Доле в 1546 г. был сожжен на костре. Осуждение книг Рабле богословами Сорбонны было столь опасно, что даже покровительство короля не гарантировало защиты Рабле. Писатель вынужден был скрываться, положение особенно обострило примирение Папы с королем. Роман Рабле не был принят не только Сорбонной, Кальвин тоже считал Рабле язычником, христиански ориентированные гуманисты находили его книги непристойными и грубыми. Четвертая книга романа не увидела свет в начале 1552 г., а сам скрывшийся в целях безопасности писатель вскоре скончался, не успев завершить пятую, заключительнулю книгу романа.

Роман Рабле дает грандиозную, энциклопедичную картину жизни современного ему общества. Реалистический пласт романа совмещается с гиперболизацией, мифологизацией образов, гротеском. Образы Рабле индивидуальны, конкретны, единичны, но в то же время типизированы, обобщенны. Смех Рабле то сатиричен, то просто комичен. Сатирические принципы изображения действительности вели к появлению гротескных образов, лишенных буквального, внешнего правдоподобия. Однако внутренняя правда образа отражала внешнюю правду социальной жизни человека.

Последняя глава в монографии М. М. Бахтина “Образы Рабле и современная ему действительность” посвящена установлению прототипов и соотнесению фантастических образов и событий в романе с текущей действительностью, исторической современностью. Художественная структура произведения синкретична. Рабле, человек широкой гуманистической культуры, насыщает свои книги цитатами, реминисценциями, аллегориями из произведений античных и современных авторов, ссылками на современные географические открытия, достижения техники и науки. Синкретизмом отмечен и стиль книги Рабле, то пародийный, то серьезный. Жанр этого романа трудно определить однозначно: это и роман-пародия, и роман воспитания, и философский роман-путешествие. Рабле был создателем новой французской прозы, с ее жанровым многообразием, богатством приемов сюжетосложения и построения образов.

Писатель не создал школы, не оставил учеников или последователей, но его влияние на мировую литертаруру никогда не ослабевало. Обнаруживалось раблезианство в “Сентиментальном путешествии” Л. Стерна, во французском натурализме, причем в его наиболее сильных сторонах. Влияние Рабле на мировую литературу стало особенно ощутимым в начале XX в., в эпоху модернизма с присущими ему словесными экпериментами и разнообразием форм комического. Но настоящее открытие Рабле происходит в латиноамериканском романе “магического реализма”, воссоздающем карнавально-праздничную и при этом многообразную полноту жизни. Один из героев Г. Г. Маркеса в романе “Сто лет одиночества” уезжает из Ма-кондо с чемоданом, в котором было только одно достояние – полное собрание сочинений Рабле.

Терминологический аппарат

АБСУРД – бессмыслица, нелепость, достигаемая совмещением несовместимого, искажением здравого смысла.

ГРОТЕСК – художественный прием, суть которого состоит в соединении явлений, принадлежащих к разным “смысловым рядам”, по определению С. Эйзенштейна, построение сочетаний, не встречающихся в действительности (частей тела человека и животного, человека и растения, человека и неживой природы). Форма фантастического. Сатирическое или комическое значение гротескные образы получают в контексте.

ГИПЕРБОЛА – преувеличение изначально присущих явлению или предмету качеств и свойств. Как и гротеск, тоже форма фантастического.

КАРНАВАЛЬНОСТЬ – особое качество художественного произведения, открытое М. М. Бахтиным при анализе романа Ф. Рабле. Означает связь литературного произведения с народно-праздничной карнавальной традицией, обнаруживающей себя в формах создания всеобщности, пародировании официальной культуры, утверждении круговорота жизненных форм, реабилитации образов материально-телесного низа и соответствующей им лексики.

ПОЛИФОНИЯ (ПОЛИФОНИЧЕСКИЙ РОМАН) – многоголосие, в приложении к теории романа принцип, открытый М. М. Бахтиным при сопоставлении романов Л. Н. Толстого и Ф. М. Достоевского, принцип раскрытия героя в его речи, которая подается не в окружении авторского слова, авторского комментария (например, смерть князя Андрея в “Войне и мире”), а существует равноправно по отношению к слову автора и речи других героев. Такие эпизоды (например, литературная кадриль в “Бесах” Достоевского) М. М. Бахтин интерпретирует как карнавальные.

РАБЛЕЗИАНСКИЙ – эпитет, применяемый к образам и ситуациям, напоминающим те, которые были созданы и введены в художественный обиход в романе Рабле.

РАБЛЕЗИИСТИКА – наука, изучающая жизнь и творчество Рабле.

ЭЛОГИУМ – понятие, относящееся к прозаическому произведению, включающему в себя стихотворные фрагменты. Применялся элогиум в античном красноречии: так первоначально определяли речь, содержащую стихотворные вставки; в юридической практике, после Апулея стало применяться к художественным, литературным произведениям.

Рекомендуемая литература

ХУДОЖЕСТВЕННАЯ

1. Рабле Ф. Гаргантюа и Пантагрюэль. Любое издание.

УЧЕБНАЯ

Основная

1. Ауэрбах Э. Мир во рту Пантагрюэля//Э. Ауэрбах. Мимесис. – М., 1976. – С. 265-285.

2. Бахтин М. М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура Средневековья и Ренессанса.- М., 1965, 1994

3. Смирнов А. А. Рабле и его роман//А. А. Смирнов. Из истории западноевропейской литературы. – М.; Л., 1965.

4. Шайтанов И. О. Ф. Рабле и гуманизм во Франции//И. О. Шайтанов. История зарубежной литературы. Зпоха Возрождения. – М., 2001. – С. 105-128.

Дополнительная

1. Артамонов С. Д. Франсуа Рабле. – М., 1964.

2. Пинский Л. Е. Смех Рабле//Л. Е. Пинский. Реализм эпохи Возрождения. – М., 1981.

Вопросы для самоконтроля

1. Какой миф сложился о последних годах жизни Ф. Рабле? Чем объясняется его появление? Каково было положение дел в действительности?

2. Как Рабле изображает загробный мир? Каким образом воскресает погибший Эпистемон из мертвых? Свяжите свой ответ с пророчеством Оракула Божественной Бутылки.