“Всякая благородная личность глубоко осознает свои кровные связи с отечеством” (В. Г. Белинский)

“Всякая благородная личность глубоко осознает свои кровные связи с отечеством” (В. Г. Белинский)

Название романа Л. Ржевского “Две строчки времени” в каком-то смысле слова является определяющим. Две строки – две линии – два образных ряда. Между ними нет параллелизма, скорее здесь имеет место сложнейший музыкальный перебор аккордов: строчки-линии ведут две разные темы, перевивая их в психологически многомерную ткань повествования. Герой одновременно живет в прошлом и настоящем, причем прошлое отнюдь не эфемерно, а

подчас более реально, нежели кажущееся иногда фантастическим и иллюзорным настоящее. Прошлое – Россия, настоящее – Америка. Два времени персонифицируются в образе двух женщин. У них одинаковое имя: Ия. Оно звучит как оторванное ветром окончание прекрасного слова: Россия, с которым оно так органично рифмуется.
Обе женщины героя очень разные сами по себе и в чем-то бесконечно родные друг другу: словно их сближает какая-то тайная ментальная наследственность. Сближает их и то, что герой теряет их обеих: любовь в нашем веке отмечена печатью экзистенциальной непрочности, призрачности.
“Две строчки времени” – роман о любви. О любви пронзительно чистой и трагической. Роману присущ лиризм большой поэзии, это, по сути, поэма в прозе, причем двухголосная поэма. Две Ии через бездну времени и смерти ведут неявный диалог друг с другом. В чем-то они могут найти согласие, несмотря на внешнюю противоположность их судеб и характеров. Тонкий эротизм описания передает с поразительной точностью как прелесть двух женских образов, так и разительный контраст в их отношении к жизни. Первая, далекая Ия – Юта – осталась для героя образцом целомудрия, верности долгу, врожденному благородству и непорочности. Грязь окружающей действительности, не будучи в состоянии замарать, оказывается в состоянии лишь уничтожить, убить физически. Однако для героя она по-прежнему жива, он ведет с ней постоянный диалог-исповедь. В этом образе страдания и непорочности прослеживается образ христианской святыни – Богородицы всемилостивой и всепрощающей.
Вторая Ия, хиппи-интеллектуалка, несущаяся по жизни в красном кабриолете, ведет с героем странный и никому не нужный спор насчет его устаревшей морали, отживших идеалов. При этом она полностью погружается в глубокое сильное чувство к нему, которое ей не удается замаскировать даже вычурной сексуальностью. Она свободна и гармонична, а в гармонии, по Ржевскому, и живет образ Бога. Она не в силах признаться, что любит героя, это привело бы к ломке внешнего конфликта отживших принципов и новой свободы морали, то есть свело бы на нет ее нравственную догматику. Кульминация романа обнажает ее метания, ее поиск неизвестно чего. Она хочет любить, но не дает себе права принадлежать. Появившись в жизни героя в яркий солнечный день на красном жуке, она уплывает от него на темном пароходе. Идет дождь. Ее душа мечется, а руки исколоты. Когда в конце романа герой видит образ под черным дождевиком, похожий на нее (может быть, и только образ…), и подает в узкую ладошку долларовую банкноту – это и есть конец. Она вечно будет метаться, а он всегда будет ее искать. Она вечно будет просить о чем-то, а он будет давать ей не то, что она ищет. Его же судьба – искать навсегда потерянный, далекий и противоречивый образ Родины в образе любящего существа, к которому можно вернуться.
В ткань романа тонко вмонтирован еще один диалог. Это диалог стилистики, право отражения мира. Иван Бунин как бы противостоит – разумеется, неявно, в глубинах подтекста – Владимиру Набокову. В творчество обоих писателей властно вошел эротизм. Сколь различно, однако, этот термин преломился в творчестве Бунина и Набокова! Вспомним, как мощно и ярко тема страсти прозвучала в бунинских “Темных аллеях” и как она утончилась, изощрилась, где-то даже изломалась в набоковской “Лолите”. Два эти произведения – “Темные аллеи” и “Лолита” – тоже задают роману двуполюсность, как если бы это были не книги, а живые персонажи. Леонид Ржевский – писатель-филолог, поэтому в его прозу на правах героев, деталей, сюжетных поворотов могут входить филологические реалии. Отсюда и чисто структурное своеобразие этой прозы, и ее насыщенность культурно-историческим контекстом. В глубинном споре Бунина и Набокова Леонид Ржевский тяготеет к бунинской традиции… Недаром герой и Ия переводят с русского бунинские “Темные аллеи”.
Ностальгия, тоска по Родине, невероятно тонко отражается в прозе Леонида Ржевского. Уже то, что для него Родина предстает как далекий, неуловимый и желанный образ любимой женщины, не оставляет читателя равнодушным. Родина, изгнание, одиночество и истинная, прощающая и благословляющая любовь переплетаются в его романе, придавая ему нескончаемую прелесть.
Леонид Ржевский является большим художником слова. Язык его точен, трепетен, одухотворен. В современной литературе мы отвыкли от такого языка. Ведь его хранителем были те пласты русской интеллигенции, которые едва ли не начисто уничтожены сталинизмом, и спасибо зарубежью, что оно сохранило ясный, не замутненный советскими неологизмами и чудовищными аббревиатурами доподлинный русский язык.



1 Star2 Stars3 Stars4 Stars5 Stars (2 votes, average: 5.00 out of 5)

“Всякая благородная личность глубоко осознает свои кровные связи с отечеством” (В. Г. Белинский)