Евгений Евтушенко писал: “Пастернак всегда знал себе цену как мастеру, но его больше интересовало само мастерство, чем массовые аплодисменты мастерству. Нобелевский комитет соизволил заметить Пастернака только в момент разгоравшегося политического скандала, а ведь Пастернак заслуживал самой высокой премии за поэзию еще в тридцатых годах. “Доктор Живаго” – вовсе не лучшее из того, что было написано Пастернаком, хотя роман и представляет собой этапное явление для истории русской и мировой литературы”.
Действительно, на весах
Никого не будет в доме,
Кроме сумерек.
Один
Зимний день в сквозном проеме
Незадернутых гардин.
Только белых мокрых комьев
Быстрый промельк моховой,
Только крыши, снег, и, кроме
Крыш и снега, никого.
Б. Л. Пастернак в своем творчестве отразил многие события. Судьба его, так же как и судьба многих поэтов этого поколения, складывалась очень тяжело. Ему пришлось пережить взлеты и падения, победы и поражения. Поэтому, вероятно, для Пастернака творчество стало спасением и выходом, может быть, даже бегством от окружавшей его советской действительности.
Он подчеркивал необходимость непрерывной напряженной работы сердца и ума для каждого художника.
Не спи, не спи, работай,
Не прерывай труда,
Не спи, борись с дремотой,
Как летчик, как звезда.
Не спи, не спи, художник,
Не предавайся сну.
Ты – т времени заложник,
У верности в плену.
Борис Пастернак родился в семье художника Леонида Пастернака, личности, близкой к таким крупнейшим фигурам русской интеллигенции, как Толстой, Рахманинов, Менделеев. Интеллигентность здесь была не заемной, а являлась самим воздухом семьи. Пастернак в ранней молодости выбирал между музыкой и поэзией.
Он выбрал, к счастью для нас всех, второе, несмотря на то что его идол – Скрябин, прослушав музыкальные сочинения юноши, “поддержал, окрылил, благословил”. Может быть, Пастернаку не хватило противодействия.
Начав с бунта формы против классицистов и доходя в концентрированности метафор иногда до почти полной непонятности, он постепенно опрозрачнивался и с годами пришел к хрустально-чистому, профильтрованному стиху. И это была подлинная классика, которая всегда выше реминисцентного классицизма. Позднее стихи Пастернака потеряли в плотности, но зато выиграли в чистоте, в отсутствии лишнего.
У стиха Пастернака поразительное слияние двух начал – физиологического и духовного. Философия его поэзии не умственно выработанная, а “выбормотанная”. Но, конечно, за этим кажущимся импровизационным полубредом стояла огромная человеческая культура.
Бред высочайше образованного, тончайше чувствующего, человека всегда совсем другой, чем бред диктатора или бюрократа.
Гул затих. Я вышел на подмостки.
Прислонясь к дверному косяку,
Я ловлю в далеком отголоске,
Что случится на моем веку.
Это стихотворение написано после того, как гениального поэта шайка трусов исключила из продажного Союза писателей. Распорядок собрания был продуман партийными функционерами, мужество проявили те немногие, кто во время голосования воздержался. Против не проголосовал никто.
Фарисеи остались фарисеями.
Но продуман распорядок действий,
И неотвратим конец пути.
Я один, все тонет в фарисействе.
Жизнь прожить – не поле перейти. Пастернак дошел до “самой сути… до сущности прошедших дней, до их причины, до основанья, до корней, до сердцевины”. Ему повезло, он не был брошен в ГУЛАГ.
“До чего ж мы гордимся, сволочи, что он умер в своей постели”, – писал А. Галич.
Лишенный возможности публиковаться, поэт продолжал творить и встречаться с людьми. Несмотря на все выпавшие на его долю несправедливые испытания и гонения, он оставался самим собой до самого конца. Вот что пишет о встрече с поэтом молодой Е. Евтушенко: “…несмотря на полную, обескуражившую меня обыкновенность в одежде, которой я по неразумию не мог предположить у настоящего, живого гения, Пастернак был поистине необыкновенен в каждом своем движении, когда он, входя, грациозно целовал кому-то ручку, кланялся с какой-то только ему принадлежащей несколько игривой учтивостью.
От этой безыскусственной врожденной легкости движений, незнакомых мне прежде в моем грубоватом невоспитанном детстве, веяло воздухом совсем другой эпохи, чудом сохранившейся среди социальных потрясений и войн”.
Пастернак дошел до высшей сути. Он “написал восемь строк О свойствах страсти”, “О беззаконьях, о грехах, Бегах, погонях, Нечаянностях впопыхах, Локтях, ладонях”. Так некогда Шопен вложил “Живое чудо Фольварков, парков, рощ, могил В свои этюды”.
Достигнутого торжества :
Игра и мука –
Натянутая тетива
Тугого лука.
(1 votes, average: 5.00 out of 5)Во всем мне хочется дойти до самой сути…”