Дети пепси-колы заслуженно отходят ко сну –
А осень патриарха длится так долго,
Что рискует превратиться в весну…
Шайтан-арба встала, не едет совсем.
Для новых откровений нужен новый модем…
Борис Гребенщиков
Виктора Пелевина причисляют то к концептуалистам, то к чистым постмодернистам, то к традиционным сатирикам. Свой взгляд на общество и человека, свой жизненный опыт Пелевин воплощает в явно экспериментальных формах. Сам писатель придумал своему стилю название – турбореализм. Он сам так выразил его “сущность”:
Но это вовсе не выражение сути пелевинских произведений.
Фантазийность является самой яркой чертой повести В. Пелевина “Омон Ра”. Это не фантастика, которая изображает мир, существующий как бы параллельно реальному или как его продолжение во времени. В. Пелевин показывает вполне реальный мир советского периода, ничего не имитируя, но проецируя в эту действительность ситуацию, рожденную его воображением, опрокидывая в нее представляемый вымысел. “Отлет” фантазии логически не обоснован, но приобретает ясность и искаженность сновидения.
В зарубежном искусстве такой прием получил название “fantasy”. Фэнтэзи – это своего рода навязчивая идея, которая подавляется человеком в состоянии бодрствования, но является ему в снах. Это может быть подсознательная попытка объяснить, дать свое истолкование тому, что требует объяснения.
Таким фантазийным элементом в повести “Омон Ра” является допущение, что все космические полеты, луноходы, выходы в космос – не более чем бутафория.
“Омон Ра” можно было бы отнести к литературе соц-арта, если бы не фантазийность. Начинается повесть в традициях соцреалистической юношеской прозы 40-50-х годов. Мы узнаем об отце героя – “человеке незрелой души”, о детстве в пионерском лагере, об увлечении моделями самолетов, о мечте стать космонавтом.
Здесь все достоверно и предметно: и лагерная столовая, где дают курицу и рис, где по стенам развешены модели самолетов, а над головой болтается желтая ракета с человечком внутри, и разговоры героя и его друга Митька, типичные для мальчишек семидесятых, и описание жизни у тетки.
Лишь имена братьев звучат непривычно. Главный герой – Омон, ему отец предрекал милицейскую карьеру. Его брат – Овир, отец хотел видеть его на дипломатической службе. Фамилия братьев – Кривомазовы.
То ли “кривые”, то есть не такие, как все. То ли это отсылка к Достоевскому, заставляющая вспомнить братьев Карамазовых. Сюжет развивается, и становится ясно, что соцреалистическая интонация – это игра. Омон поступает в летное училище имени Алексея Маресьева. И тут к фэнтэзи и соц-арту добавляется еще и сюрреалистическая линия.
Причем “сюр” носит ярко выраженную трагическую окраску.
В училище из новичков обещают сделать “настоящих людей”, таких, как Маресьев. И плакатная метафора реализуется. Рано утром герой просыпается и видит, что на кроватях лежат привязанные курсанты, а вместо ступней ног на простынях проступают кровавые пятна. Ноги будущих летчиков ампутированы.
Первый шаг к превращению в “настоящего человека” сделан. На выпускном экзамене “настоящие люди” без ног показывают свое умение танцевать в соответствии с повестью Б. Полевого, где эта сцена была выражением мужества и самообладания настоящего человека. Поэтому, когда шофер объясняет дальний стук в степи тем, что “это бьют короткими очередями несколько пулеметов на стрельбище Пехотного училища имени Александра Матросова”, го по аналогии с реализацией “маресьевской” метафоры читатель видит и “матросовскую”: видно, курсанты бросаются на амбра-
зуру.
Попав в отряд космонавтов, Омон готовится к полету на Луну. Его идейно-психологической подготовкой руководит бывший выпускник военно-политического училища имени Павла Корчагина политрук Урчагин. Так в повести материализуется очередной образ-символ соцреалистической литературы: “Он полулежал в кровати… в кителе, до пояса прикрытый одеялом…
Бедная обстановка комнаты, планшет для письма с узкими прорезями в накладываемой сверху картонке, неизменный стакан крепкого чая на столе, белая занавеска и фикус…” Это почти дословное воспроизведение интерьера из романа Н. Островского.
Сюрреалистическая реализация метафор может восприниматься, на первый взгляд, как издевка над нравственными и гражданскими символами. Однако, Пелевин настраивает нас на серьезное чтение: “В строе мыслей, чувств Омона, в интонациях его рассказа нет литературной условности. Сила воздействия этой повести, при всей ее фантасмагоричности, – от впечатления почти абсолютной реальности происходящего…” Суть фэнтэзи в том и состоит, что как реальность воспринимается то, что может присниться только в дурном сне.
Повесть В. Пелевина посягает на, казалось бы, самое бесспорное. Успехи СССР в космосе действительно были велики, а советская космонавтика была самой развитой в мире. Почему же писатель дискредитирует именно эту сферу? Во время подготовки к полету Омон узнает, что вся автоматика в космических кораблях – фикция.
Механизмы приводятся в действие спрятанными в них людьми, каждый из которых, выполнив свою функцию, должен покончить жизнь самоубийством. И Омон должен застрелиться после того, как произведет все манипуляции с луноходом, “двигателем” и “автоматикой” которого он является.
И вот один за другим погибают товарищи Омона, приводившие в действие разные ступени ракеты. Сам Омон успешно прилуняется в своем луноходе, где, “примерно как в башне танка”, стояла чуть переделанная рама от велосипеда “Спорт”, крутя педали которого Омон заставлял луноход двигаться. Закончив предписанные операции, Омон покидает аппарат, чтобы застрелиться.
Но пистолет дает осечку. И, осмотревшись, герой понимает, что он вовсе не на Луне, а в заброшенном тоннеле метро. Оказалось, ракеты не взлетают, – это все бутафория, хорошо организованное для телевидения зрелище.
Все космические победы – это блеф, имитация. Читатель задумывается: если ненастоящими являются зримые и величественные успехи, что же тогда говорить о таком неопределенном явлении, как “развитой социализм”? Задача писателя – развенчать миф о. социализме.
И решает он ее через дискредитацию действительных достижений социализма, через выворачивание их наизнанку.
С точки зрения социальной психологии В. Пелевин обосновывает необходимость хотя бы имитации побед, если их нет в действительности. В тоскливой обыденной жизни каждый советский человек радовался нашему первенству в космосе, гордился за страну. “Норы, в которых проходила наша жизнь, действительно, были темны и грязны, и сами мы, может быть, были под стать этим норам, но в синем небе над нашими головами, среди реденьких и жидких звезд существовали особые сверкающие точки, искусственные, медленно ползущие среди созвездий, созданные тут, на советской земле, среди блевоты, пустых бутылок и вонючего табачного дыма, построенные из стали, полупроводников и электричества и теперь летящие в космосе. И каждый из нас – даже синелицый алкоголик… даже брат Митька и уж, конечно, Митек и я – имели там, в холодной чистой синеве, свое маленькое посольство”.
Успех страны был необходим каждому человеку, и это хорошо понимали имитаторы. Герои искренне верили в идею социализма, в возможность ее осуществления. Корчагин, Матросов, Маресьев были не просто символами, а живыми людьми, пожертвовавшими собой именно ради этой веры.
Писатель показывает трагедию не только исполнителей, собственными жизнями оплачивающих фикцию, но и вдохновителей, организаторов ее.
Перед нами не менее трагические фигуры, чем те, кто гибнет. Урчагин и ему подобные, поняв невозможность осуществления идеи, идеологически запрограммировав людей на успехи социалистического строительства, уже не могут признаться в крахе. Поэтому они заменяют действительность иллюзией.
В повести происходит резкое развенчание советских идейных стереотипов.
Но Пелевин озабочен не только тем, чтобы изобличить и заклеймить социалистическую идею… Здесь проблематика не временная, а вечная. Об этом говорит и трактовка имени героя, прочитываемая в финале.
Если в начале повести имя Омон Ра воспринимается как милицейское “Омон” и военное “Ра” – Российская армия, то постепенно становится ясно, что Ра – имя египетского верховного бога Солнца, полностью звучащее как Амон Ра. Значение названия повести переводится из ряда современных ассоциаций в другой, вечный план.
Невозможность осуществить, воплотить в действительность все великие утопии всегда приводит к необходимости создания мира иллюзий, фикций. Повесть В. Пелевина соединила в себе элементы триллера и сатирической фантазии. В ней использованы такие приемы как гротеск, ироническая игра.
Также здесь можно найти приемы соц-арта и концептуализма: выворачивание и обыгрывание идей, лозунгов и концептов соцреалистической культуры.
Другая повесть Виктора Пелевина “Жизнь насекомых” также с трудом поддается жанровому определению. Тема “люди – это насекомые” не нова в литературе. Вспоминается Сартр, Кафка, Голдинг.
Превращение человека в насекомое у Пелевина – то метафора, то зловещая случайность, то бред, а то вполне заурядное событие. Всем же известно, что люди и есть насекомые! Читатель намеренно вводится в заблуждение, что у людей и насекомых одно и то же время.
Глава о наркоманах, оказавшихся клопами и попавших в папироску, раскуриваемую другими персонажами – сама по себе остроумная новелла.
С одной стороны, мы все как жуки-навозники толкаем перед собой навозный шар собственного “йа”, находясь и вне, и внутри этого шара. А с другой стороны, уничтожение “самости” позволяет нам, мотылькам, обрести свет и вне, и внутри себя! Таким “я” движется в финале повести Пелевина ее истинный герой – экс-мотылек, выбравшийся из навозного тумана.
Видит он “толстого рыжего муравья”, на груди которого “такой огород орденских планок, какой можно вырастить, только унавозив нагрудное сукно долгой и бессмысленной жизнью”.
Достаточно сложно пересказывать “Жизнь насекомых”. Здесь заявляют себя и нравоописание, и сатира, и прикладная социология, и метафизика, а также провокация и одновременно благоговение перед вечной загадкой бытия.
В 1999 году вышел в свет роман Пелевина “Чапаев и Пустота”. “Это первый роман в мировой литературе, действие которого происходит в абсолютной пустоте”, – так говорит о романе сам автор. На самом деле оно происходит в 1919 году в дивизии Чапаева. А Пустота – это фамилия рассказчика, который служит при Чапаеве комиссаром.
Петр Пустота проходит процесс посвящения в Пустоту у своего командира и Учителя, более сходного с образом кастанедовского мага, нежели с образом Чапая из романа Фурманова.
Известный всем роман и фильм о Чапаеве – это легкомысленное искажение. Революцию делали маги и гипнотезеры. Так, Чапаев показывает Петьке великого вождя революции через зеркальную поверхность лезвия своей шашки.
И вот Петька видит Ленина идущим по коридору в расстегнутом военном френче. “Изображение было очень четким, но искаженным, словно я видел отражение на поверхности елочного шара”.
Чапаев у Пелевина – эстет, высокообразованный и рафинированный. Одежда его элегантна, он всегда подтянут. Но вот они приезжают на вокзал, где Чапаеву предстоит выступить перед солдатами, отправляющимися на фронт.
Как меняется его речь и как переменился он сам! Филолог по образованию, талантливый поэт, Петька несказанно удивляется новому языку Чапаева. “Надо, значит, идти – вот и весь сказ, такая моя командирская зарука…” – вот одна из фраз командира, напутствующая солдат на войну.
Петька пытается выяснить у Чапаева, что это за командирская зарука, о которой он говорил с трибуны. Но тот ничего не помнит. Он только, улыбаясь, поясняет: “Знаете, Петр, когда приходится говорить с массой, совершенно не важно, понимаешь ли сам произносимые слова. Важно, чтобы их понимали другие. Нужно просто отразить ожидания толпы.
Некоторые достигают этого, изучая язык, на котором говорит масса, а я предпочитаю действовать напрямую. Так что если вы хотите узнать, что такое “зарука”, вам надо спрашивать не у меня, а у тех, кто стоит сейчас на площади”. Петька начинает понимать, что достаточно войти в состояние своеобразного транса, чтобы уловить чужие ожидания, чтобы слепить из них каким-то образом понятный толпе узор.
При этом Петька Пустота смотрит на толпу мужиков, ожидающих отправки на фронт, и думает: “Было тяжело смотреть на этих людей и представлять себе мрачные маршруты их судеб. Они были обмануты с детства, и, в сущности, для них ничего не изменилось из-за того, что теперь их обманывали по-другому, но топорность, издевательская примитивность этих обманов – и старых, и новых – поистине была бесчеловечна”.
Временами литератора-декадента, а ныне комиссара Петьку посещают сны о сумасшедшем доме, персонал и пациенты которого убеждены в том, что все они живут в России 90-х годов. Истории помешательства трех сопалатников Пустоты строятся на штампах современного масскульта.
Набираясь чапаевской мудрости и высшей мудрости барона Юнгерна, Пустота проникается пониманием всего и вся. Заодно он осознает, что дурдом и его окрестности суть мираж, наведенный на него наркоманом и уголовником Котовским. После чего Пустота отбывает во Внутренюю Монголию, которая и есть Пустота.
Петька погружается в себя.
Книга Виктора Пелевина связана многими нитями с современной философией мысли и эзотерикой. Она особенно интересна подготовленному в этой области читателю. Эпиграфом к книге автор дает слова воображаемого Чингиз Хана: “Глядя на лошадиные морды и лица людей, на безбрежный живой поток, поднятый моей волей и мчащийся в никуда по багровой закатной степи, я часто думаю: где я в этом потоке?”
Виктор Пелевин – самый известный и самый загадочный писатель своего поколения. Недаром его книги переведены на десятки языков мира.
(2 votes, average: 3.50 out of 5)В жанре “фэнтэзи”