Духовную красоту “простого человека” я хочу показать на примере Платона Каратаева.
После казни “поджигателей” у стен Новодевичьего монастыря в душе Пьера “как будто вдруг выдернута была та пружина, на которой все держалось и представлялось живым, и все завалилось в кучу бессмысленного сора”. Но вечером того же дня Пьер узнал человека по имени Каратаев, и распавшийся мир стал понемногу обретать стройность.
Не случайно Толстой подчеркивает в Каратаеве не солдатское, а чисто крестьянское начало. Пьер, впервые поставленный
Благодаря Каратаеву, пишет Толстой, “прежде разрушенный мир теперь с новой красотой, на каких-то новых и незыблемых основах, воздвигался в его душе”.
Образ Платона Каратаева вызывал самые разнообразные суждения у исследователей творчества Толстого. Для Пьера Безухова Платон Каратаев является олицетворением всего “русского, доброго и круглого”. Движения у него плавные и аккуратные.
Он все умеет делать “не очень хорошо, но и не дурно”. Живет, ни о чем не задумываясь, как птица.
Каждый вечер произносит: “Положи, Господи, камушком, подними калачиком”, а утром, проснувшись, приговаривает: “Лег – свернулся, встал – встряхнулся”. Он всему радуется, во всем умеет находить светлые стороны. Платон Каратаев учит Пьера незлобивости, всепрощению, терпеливости и самоотречению.
Он рассказывает, что был “давнишним солдатом”, но никогда не любил военную службу. Попав в плен, он сразу отбросил от себя все солдатское и возвратился “к прежнему, крестьянскому, народному складу”. Платон всегда деятелен: печет, варит, шьет, тачает сапоги, строгает свою палочку. А по ночам, когда закончен трудовой день, позволяет себе побеседовать, спеть песню.
Его крестьянский склад характера, бесконечные прибаутки стали для Пьера воплощением “духа простоты правды”. Но вместе с тем Пьер понимает, что никаких привязанностей у Платона Каратаева нет, ему неведомо чувство дружбы, любви.
Облик Каратаева очень легко совмещается с хрестоматийными положениями толстовства, и заключение “Вот он, толстовский идеал” возникает почти автоматически. Только, доверившись логическому автоматизму, можно далеко уйти от толстовской художественной логики. Согласимся на минуту, что Каратаев является безусловным идеалом.
Тогда перед нами сразу же встает трудновыполнимая задача – примирить Каратаева и Наташу Ростову. Рядом с обаятельной, “переполненной жизнью” Наташей Каратаев – великий пост. Она интересна прежде всего тем, что неповторима, он – тем, что повторим ; ее пристрастия, симпатии и антипатии всегда избирательны, Каратаев добр ко всем без разбора; Наташа импульсивна, переменчива, подвижна, Каратаев неизменен и монотонен в своем обезличенном любвеобилии.
На первый взгляд Каратаев весь в будничном и житейском. Он не страстотерпец, не иссохший схимник, а земной крестьянин, российский мужик, которому, кажется, век износу не будет. В свои пятьдесят лет “он не понимал, что такое усталость и болезнь”; зубы его “были все хороши и целы; ни одного седого волоса не было в его бороде и волосах, и все тело его имело вид гибкости и в особенности твердости и сносливости”.
И при всем том Каратаев с самого начала “не жилец”.
“…Платон Каратаев остался навсегда в душе Пьера самым сильным и дорогим воспоминанием и олицетворением всего русского, доброго и круглого”. Эти строки, написанные в интонации главного итога, прощания с героем, на самом деле предваряют его развернутую характеристику, как бы незаметно переводя историю его жизни в план “прошедшего совершенного”. Показаться, побыть среди обыкновенных людей и затем исчезнуть, обратившись в дорогое воспоминание, – таков удел Платона. Каратаев не очень прочно стоит на грешной земле. В его чертах, физических и душевных движениях есть оттенок тихой, “нездешней” благости. “Задумчивая улыбка”, “грусть”, “тихий восторг”, “выражение тихой торжественности”, “выражение радостного умиления” – такими или по преимуществу такими красками Толстой рисует психологический портрет Каратаева.
Но не надо забывать, что Платон Каратаев в романе лишь один из представителей народа и автор посвящает ему сравнительно небольшое количество страниц. В романе изображено много крестьянских типов: Данила, Феропонтов, Тихон Щербатый, Лаврушка и другие. Это свидетельствует о том, что Толстой никогда не предполагал сделать Платона Каратаева одним из главных народных персонажей своей эпопеи. Хотя многое в этом смиренном Платоне ему симпатично. Незлобивость, покорность, которые свойственны Платону Каратаеву, были присущи большей части русского крестьянства даже спустя почти сто лет после войны с Наполеоном.
Что же до крестьянского здоровья Платона, то оно совсем иной природы, чем, допустим, грубая сила Тихона Щербатого. Так что, открыв тип Платона Каратаева, Толстой ни в коей мере не погрешил против жизненной правды, хотя, несомненно, он для него положительный персонаж.
(2 votes, average: 3.50 out of 5)“В его романах душа человеческая изображается с реальностью, еще небывалой в нашей литературе”