“Темные места” в “Слове о полку Игореве”

Споры о “Слове”, возникшие с момента его открытия и не утихающие уже на протяжении двух столетии, касаются многих так называемых “темных” мест этого памятника древнерусской литературы. Ведь его язык сильно отличается от современного русского языка, а кроме того, в разных списках “Слова” появляются ошибки или неверные толкования. Трудности в толковании многих мест текста связаны также с тем, что в подлинном рукописи не было не только разбивки на абзацы и ритмические строки, но и как во всех рукописях XI-XVII веков текст писался

в сплошную строку, т. е. в нем не выделялись отдельные слова. Особую сложность для современных исследователей и переводчиков “Слова” представляют ошибки, которые были допущены при копировании текста для Екатерины II и в издании 1800 года: ведь сам подлинник рукописи погиб во время пожара в Москве в 1812 году вместе со всей библиотекой Мусина-Пушкина, открывшего этот удивительный памятник древнерусской литературы.

В результате ученым приходится проводить сложный лингвистический и текстологический анализ, ориентируясь па данные современной науки.

Спорными, или “темными”, в настоящее время признается целый ряд слов, словосочетаний и фрагментов “Слова”, причем по многим из них единого мнения, с которым были бы согласны все исследователи, достигнуть так и не удалось. С одной стороны это связано с проблемой перевода. Так, уже первая строка произведения “Не лѣпо ли ны бяшетъ, братіе, начяти…” вызывает дискуссии. В. Л. Жуковский, признанный мастер художественного перевода, интерпретирует эту строку так: “Не прилично ли будет нам, братья, начать…”, ставя в конце предложения восклицательный знак.

А поэт-символист рубежа XIX-XX веков К. Д. Бальмонт предлагает более привычное для читателя поэтическое звучание: “Нам начать не благо ль, братья…”, заканчивая строку вопросительным знаком. Часто включаемый в школьные учебники перевод поэта XX века Н. А. Заболоцкого звучит так: “Не пора ль нам, братия, начать…” – с тем же вопросительным знаком в конце предложения. В научно выверенном переводе академика Д. С. Лихачева читаем: “Не пристало ли нам, братья, начать…”, тоже с использованием вопросительного знака.

Зато в комментированном переводе исследователя “Слова” А. К. Югова читаем: “А было бы лепо нам, братья, сказать…”. Сохранение древнерусского слова “лепо” переводчик обосновывает тем, что оно хорошо понятно и сейчас, а, кроме того, широко используется во многих современных славянских языках. Это слово, но мнению Югова, звучит поэтично, и “нет никакого основания портить столь благозвучный и величественный зачин, заменяя слово “лепо” ужасающими прозаизмами…”.

Относительно частицы “ли” исследователь полагает, что она в данном случае имеет усилительное, а не вопросительное значение, а потому в конце первой строки “Слова” он предлагает ставить восклицательным, а не вопросительный знак. Интересно, что такой же точки зрения придерживался Пушкин, чутью языка которого, несомненно, можно доверять.

С другой стороны, многие “темные” места “Слова” трудны не столько для перевода, сколько для толкования, передающего адекватный древнему тексту смысл. Так, например, большие проблемы представляет понимание выражения “растѣкашется мыслію по древу”. Как считает академик Лихачев, это не народно-поэтический, а книжный образ, связанный с характеристикой поэтическом манеры древнего певца-сказителя Бояна, который обозначает “мысленное древо”.

В его переводе это выражение звучит так: “…растекался мыслию по древу”. Большинство современных исследователей склоняются именно к этой версии, но в XIX веке бытовало иное толкование этого образа. Е. В. Барсов считал, что переписчики или первые издатели могли не различить написанные слитно два слова, из которых одно было под титлом. Неправильное прочтение привело к тому, что они сочли ошибкой написанные рядом два очень похожих слова: “мыслиюмысию” – и оставили из них одно: “мыслию”. Но, по мнению Барсова в этом выражении действительно существует два слова, причем одно из них -“мысию” – обозначает белку.

В этом случае все выражение должно быть прочитано так: мыслию – мысью. то есть мыслью – белкой. Этой версии придерживается Югов, который в своем переводе даст следующее выражение: “разлетается мыслью-белкою по древу”. Он в комментариях к тексту последовательно опровергает еще одно возможное толкование этого образа: мыслию – мышью. Речь при этом идет об особом виде древесной мыши, которая, в отличие от белок, действительно обитала на территории Древней Руси. Но такого рода зоологические объяснения вряд ли могут быть применены к толкованию поэтических текстов.

Тем более что даже в словаре Даля отмечено: “Белка… пск. Мысь”. Это указание очень важно, поскольку лингвисты уверенно говорят о языковом единстве северных и южных земель Древней Руси.

Также не все ученые единодушны в трактовке слова Троян, которое в тексте встречается четыре раза: 1) “рища в тропу Трояню”; 2) “были веце Трояни”; 3) “на землю Трояню”; 4) “на седьмом веце Трояни”. Н. С. Тихонравов доказывал, что в подлиннике было не Троян, а Боян. Возможность такой замены обосновал С. К. Шамбинаго: “Первые издатели, несомненно затруднялись в чтении начальной лигатуры “Тр”, и в копии, сделанной для Екатерины II, это слово встречается в форме “Зоянь”…

Но в западнорусской графике буквы “б” и “з” и лигатура “Тр” постоянно пишутся одинаково”. Исходя из этого объяснения делается вывод о том, что ошибочно написанное Троян следует читать как Боян. Такой версии последовательно придерживается в своем переводе А. К. Югов.

Но большая часть ученых и переводчиков все же приняла сторону Трояна. Академик Лихачев пишет по этому поводу: “По-видимому, Троян здесь языческий бог… Если это так, то выражение “рища в тропу Трояню” означает -“носясь по божественным путям”; “были веце Трояни” – означает “были века язычества”; “на землю Трояню” означает “на Русскую землю” ; “на седьмом веце Трояни” означает “на последнем веке язычества”… Языческие древнерусские боги неоднократно упоминаются в “Слове” . Автор “Слова”, конечно, христианин: старых же русских богов он упоминает только как поэтические символы, как художественные обобщения

Особенно интересна широкая дискуссия, которая развернулась среди ученых по поводу слова “дивъ”. Приведем фрагмент текста, в котором оно встречается: “Тогда въступи Игорь Князь въ златъ стремень, и Солнце ему тъмою путь заступаша; нощь стонуши ему грозою птичь убуди; свистъ зверинъ въ стазби; дивъ кличетъ връху древа, велитъ послушати земли незнаемъ, влъзе, и по морію, и по Сулію, и Сурожу, и Корсуню, и тебе Тьмутораканьскый блъванъ”. А вот перевод этого фрагмента, сделанный академиком Д. С. Лихачевым: “Тогда вступил Игорь-князь в золотое стремя и поехал по чистому полю. Солнце ему тьмою путь заступало; ночь стонами грозы птиц пробудила; свист звериный встал, взбился; див – кличет на вершине дерева, велит прислушаться – земле незнаемой, Волге, и Поморью, и Посулью, и Сурожу, и Корсуню, и тебе, Тмутороканский идол!” В комментарии Лихачев пишет: “Слово “див” не получило общепризнанного объяснения. Большинство исследователей считает “дива” мифическим существом.

В “Слове о полку Игореве” “див” предупреждает враждебные Руси страны, это божество восточных народов, сочувствующее им, а не Руси”. В комментариях Н. К. Гудзия к изданию “Слова” 1938 года также читаем: “Мифическая зловещая птица”. Начало такому истолкованию слова “див” положил еще Мусин-Пушкин, который в своем переводе писал: “Кричит филин па вершине дерева чтобы слышали голос его в земле незнаемой, по Волге, по морю, по Суле, по Суражу, в Корсуне и у тебя, Тмутороканский истукан!”

Но не все ученые согласились с такой трактовкой слова. Наиболее последовательным ее противником выступил А. К. Югов, который считает что необходимо “историко-лингвистическое понимание, вопреки застоявшемуся с мусин-пушкинских времен “орнитологическому” и мифологическому толкованию.. .. Голосистая же, можно сказать, птица, этот филин, если слыхать было его за тысячи верст! И никто не задумывается над тем, что гениальный поэт, автор “Слова”, никак не мог написать столь нелепый образ, да еще прибегнув к нему в грозно-величественных строфах, где русское воинство Игоря вступает во вражеское “поле Половецкое”!”.

Данный исследователь утверждает, что это слово должно писаться не “дивЪ”, а “дивЬ”. В такой форме в древнерусском языке оно служит собирательным обозначением понятий “дикарь”, “дикие” и в “Слове…” должно читаться в значении “половецкие орды”. Еще ранее подобные суждения выдвигались ученым XIX века Павловым-Бициным, считавшим, что “дивъ”, который “кличет” с вершины дерева, – это дозорец, стражник или караульщик, но ученый говорил при этом о русском, извещавшем о нашествии врага на русскую землю, а не о половце.

И, наконец, совсем оригинальную трактовку этого “темного” слова дает писатель и переводчик, исследователь “Слова о полку Игореве” И. А. Новиков. В комментариях к своему переводу он отмечает: “Див русским не враждебен. Его клич “земле незнаемой” скорее подобен кличу Святослава Игоревича: “Иду на вы!” Заслышав клич Дива, половцы, подобно распуганным лебедям, кинулись назад – к Дону великому”.

Далее исследователь делает предположение, что див сидит не на дереве, а на древке знамени Игоря, то есть является изображением. Что же это такое? Новиков утверждает – Диво, нечто чудесное, друг и союзник русских.

В результате он приходит к выводу, что это может быть “изображение крылатого “архистратига небесных сил”, вождя небесного воинства – архангела Михаила. Так его изображали от конца XII до начала XIII века”.

Таким образом, даже несколько примеров “темных мест” в тексте “Слова о полку Игореве”, рассмотренные в докладе, показывают, как много загадок еще хранит этот величайший памятник древнерусской литературы. Ученые и исследователи, переводчики “Слова”, настойчиво пытающиеся их разгадать, открыть новые, потаенные смыслы, учат нас бережному отношению к художественному слову, вдумчивому чтению текста и глубокому проникновению в самые отдаленные слои русской культуры.