Споры о человеке в пьесе Максима Горького “На дне”

Небывалый подъем нравственных, духовных, творческих сил испытывает в начале девятисотых годов Максим Горький. Его окрыляет предчувствие бури. Горький обратился к драматургии, наиболее действенному виду искусства, в преддверии первой русской революции.

Страстным желанием “вмешаться в самую гущу жизни”, прежде всего, был продиктован приход писателя в театр. Горький пишет “На дне” после окончания работы над пьесой “Мещане”.

Эта пьеса М. Горького – новаторское литературное произведение. В ее центре – не только человеческие

судьбы, но и столкновение идей, спор о человеке, о смысле жизни. Основой этого спора является проблема правды и лжи, восприятие жизни такой, какая она есть на самом деле, с ее безысходностью и правдой для людей “дна”, или жизнь в иллюзиях, в каких бы разнообразных и причудливых формах они ни представали. Он начинается еще задолго до появления в ночлежке Луки и продолжается после его ухода.

Странник Лука появляется в ночлежке в самый разгар спора обитателей – Клеща, Бубнова и Васьки Пепла – о совести и чести: нужны ли они людям дна? В пьесе, по словам автора, его занимали “общефилософские вопросы”: “Что лучше, истина или сострадание? Что нужнее?

Нужно ли доводить сострадание до того, чтобы пользоваться ложью, как Лука”.

Лука переступает порог подвала с одной из реплик, заключающей в себе целую философию по сути своей безразличного отношения к жизни и человеку: “Мне – все равно! Я и жуликов уважаю, по-моему, ни одна блоха – не плоха: все – черненькие, все – прыгают…” С этих слов доброго старца и начинается горьковская борьба с ним. Лука, по словам писателя, относится к довольно распространенному типу русского проповедника “благости”, утешителя “от ума”, которого “интересуют всякие ответы”, но не люди: неизбежно сталкиваясь с ними, он их утешает, но только для того, чтобы они не мешали ему жить…

Приветливый, мягкий странник, готовый всегда оказать услугу, у которого чуть ли не для каждого нашлось ласковое слово утешения, принес с собой смерть и неверие, еще более острое ощущение безысходности, холодное отчаяние и апатию.

Значительным контрастом ласкающей, завораживающей мелодии Луки звучит в драме песня узников – “Солнце всходит и заходит, а в тюрьме моей темно…” Не случайно ноты этой песни помещены перед вторым актом, здесь появляются первые “жертвы” Луки.

Психологически тонко, изнутри раскрывает автор социальную и философскую природу “гуманизма” Луки, незаметно сближает его проповеди с разглагольствованиями злобного и трусливого хозяина ночлежки, с моралью, проповедуемой околоточным Медведевым, с циническим равнодушием и апатией Барона. Слова Луки о правде-обухе смыкаются, в сущности, с костылевским – “не всякая правда нужна”. А его слова у постели умирающей Анны “Все, милая, терпят…

Всяк по-своему жизнь терпит…” созвучны афоризмам полицейского: “Человек должен вести себя смирно”.

Всякое выражение протеста вызывает мягкий отпор Луки или разбивается о его равнодушие. Бунтарские речи Сатина рождают глухую неприязнь миротворца. “Люди не стыдятся того, что тебе хуже собаки живется,- говорил Сатин зашедшемуся в холодной тоске Клещу.- Подумай – ты не станешь работать, я – не стану… еще сотни… тысячи, все! что тогда будет?” На это Лука мрачно замечает: “Тебе бы с такими речами к бегунам идти…” Он труслив и осторожен. В опасный для жизни момент, когда убивают Костылева, Лука исчезает, как “исчезают грешники от лица праведных”.

Постепенно обнажается истинное лицо проходящего человека, и лицо это оборачивается знакомым серым ликом мещанина.

Сатин выступает в пьесе главным противником Луки. Их поединок сложен и диалектичен и начинается после исчезновения Луки. Это поединок лжи и правды, любви к человеку и боязни самого человека. В речах Сатина открывается горьковская философия гуманизма, символ веры художника нового мира, “человекопоклонника”.

Начав, казалось бы, с защиты старика, Сатин сразу же переходит в наступление, разбивает все лукавые истины, все заповеди старика, постепенно освобождая друзей своих от “чар сирены”. Ложь, какая бы она ни была,- преступление, она “оправдывает ту тяжесть, которая раздавила руку рабочего… и обвиняет умирающих с голода…” Монолог Сатина – страстное обвинение власть предержащим: “Ложь – религия рабов и хозяев… Правда – бог свободного человека!” Но Сатин по-своему благодарен Луке. Забытое, подавленное, тот идеал, который некогда озарил жизнь, под действием проповеди Луки ожил в его сознании.

Старик “подействовал на меня, как кислота на старую и грязную монету…” – признается он.

На протяжении всего четвертого действия идет сатинский бой с Лукой, с разъедающим ядом его хитрой лживой мысли: “…из головы вон не идет… этот старик! Не обижай человека! А если меня однажды обидели и – на всю жизнь сразу! Простить? Ничего.

Никому…” Прощенья – нет, остается – борьба за человека. “Человек – вот правда! Что такое человек?.. Это не ты, не я, не они… нет! – это ты, я, они, старик, Наполеон, Магомет… в одном! Это – огромно!

В этом – все начала и концы… Все – в человеке, все для человека!” В словах Сатина можно услышать призыв к восстанию. В поединке с Лукой одерживает победу Сатин – и в этом очищающая, возвышающая сила разыгравшейся трагедии.

Горький создал пьесу широкого эмоционального звучания, сумев передать гамму человеческих состояний – от вдохновенных речей Сатина о Человеке до смертельного отчаяния Актера.

Как можно убедиться, главный носитель добра в пьесе – Лука, который жалеет людей, сострадает им и пытается помочь словом и делом. Авторская позиция в драме М. Горького выражена, в частности, сюжетно. Последнее событие пьесы – смерть Актера – подтверждает слова Луки: “Поверил человек, затем потерял веру и удавился”. Принято считать, что главным оппонентом Луки в споре о правде является Сатин. Это как будто бы и так, ведь именно он произносит афоризм: “Ложь – религия рабов и хозяев.

Правда – бог свободного человека!” Однако именно Сатин не только заступается за старика, запрещая плохо говорить о нем, но и произносит свой знаменитый монолог о человеке, воплощая в жизнь идеи Луки. В самом деле, что такое рассуждения, как не словесный наркотик, призванный утешить всех вокруг, во всех вселить иллюзию собственной ценности, вне зависимости от реальных человеческих дел? Недаром именно после монолога Сатина в ночлежке начинается пьяный разгул, и даже глашатай беспощадной и злой правды Бубнов заявляет:

“Много ли человеку надо? Вот я – выпил и рад!” И только известие о самоубийстве Актера внезапно прерывает эту картину. Поэтому так многозначно звучат последние слова пьесы, вложенные в уста Сатина: “Эх… испортил песню… дурак!”.

Долгое время образ Луки оценивался в литературоведами однозначно отрицательно. Лука был обвинен в том, что он лгал из корыстных побуждений, равнодушен к людям, обманывает их, наконец, что в момент преступления тайно исчезает из ночлежки. Но главное обвинение касалось его позиции, его отношения к человеку.

Он проповедует жалость, милосердие, в прежние годы считавшиеся чем-то лишним, даже подозрительным, проявлением примиренчества, отступлением от позиции борьбы с классовым врагом, милосердие объявлялось “интеллигентской мягкотелостью”, недопустимой в условиях схватки двух миров. Лука не призывает к радикальной борьбе, а все это в давние годы считалось вредным и чуждым человеку нового общества, “борцу за светлое общество”. В нынешнее время образ Луки можно воспринимать внимательно и непредвзято.