Семья – составная часть любого общества. Исключением не является и город Калинов, и потому общественная жизнь здесь построена на тех же принципах, что и семейная.
Наиболее полно Островский представляет нам семью Кабановых, во главе, в центре, на вершине которой помещается Марфа Игнатьевна Кабанова, богатая купчиха, с ее патриархальным воспитанием и моралью. Далее располагаются другие члены ее семьи: дочь Варвара, девушка своенравная, хитрая, не привыкшая подчиняться даже матери; сын Тихон, в котором всякие проявления живой человеческой
Катерина, на первый взгляд, женщина ничем не примечательная, обыкновенная. “Встану я, бывало, рано; коли летом, так схожу на ключик, умоюсь… У меня цветов было много, много. Потом пойдем с маменькой в церковь… у нас полон дом был странниц и богомолок… А придем из церкви, сядем за какую-нибудь работу, больше по бархату золотом, а странницы станут рассказывать, где они были, что видели, жития разные, либо стихи поют…” – вспоминает Катерина о своем житье-бытье до замужества. Я думаю, почти каждая девушка из купеческой семьи могла рассказать о своей жизни что-нибудь подобное.
Но жизнь после замужества не радует Катерину, поэтому она и живет воспоминаниями о своей привольной жизни с родителями. Власть свекрови в доме мужа безгранична. Катерина должна полностью подчиняться матери мужа.
Кабаниха патриархально правит в этой семье, заменяя собой владыку-мужа, но искренне желает счастья Тихону и потому пытается по таким же законам выстроить семейную жизнь своего сына, который “из ее воли ни на шаг”. Да и жена его, Катерина, почти этому не противится: “Для меня, маменька, все одно, что родная мать, что ты…” – говорит она. Хотя далее замечает: “Напраслину-то терпеть кому ж приятно!”
Патриархальные, домостроевские законы, беспрекословного исполнения которых требует Кабаниха, по большей части основаны на уже отживших, “мертвых” традициях и обычаях, по которым мужчина – создание наивысшее, требующее беспрекословного женского подчинения, и потому жена должна мужа бояться, а он – приказывать. Также необходимо, чтобы она не грубила свекрови, “чтоб почитала ее, как родную мать”, чтоб сложа ручки не сидела, как барыня, “чтоб в окны глаз не пялила”; “хорошая жена, проводивши мужа-то, часа полтора воет, лежит на крыльце…”, да в ноги ему кланяется, прощаясь. И Катерина все это терпит, так как и семья, где выросла она, тоже являлась частицей общества, жизнь которого построена на патриархальных законах.
Самым ярким примером такого общества является город Калинов: у него есть свой “центр”, “голова”, и, естественно, он мужчина. Так как город провинциальный, купеческий, то этим головой является Дикой – самый богатый купец в городе, и потому он никого не боится и над теми, кто победнее, тиранствует, куражится. Власть Дикого основана не на уважении, как во всяком цивилизованном обществе, а на деньгах и страхе. Как Кабаниха говорит пренебрежительно про Катерину “эка птица”, так и Дикой отвечает на просьбу Кулигина для “общей пользы” соорудить громоотвод и солнечные часы на бульваре: “Что я тебе равный, что ли!
Ишь ты – какое дело нашел важное…” Так он относится к людям, в какой-то степени зависящим от него, а им “…нечего делать, надо покориться!”. И лишь остается мечтать: “А вот когда будет у меня миллион, тогда поговорю…”, потому как “…у кого деньги, тот старается бедного закабалить…”.
Да и семья самого Дикого строится на тех же принципах: каждый унижен. Жена Дикого каждое утро со слезами умоляет: “Батюшки, не рассердите! Голубчики, не рассердите!” И Борис, нежеланный племянник, “живет, делает, что прикажут…”, а дядя через год разочтет, как ему угодно будет.
Создается впечатление, что у жителей Калинова просто нет потребности в своей воле: они спокойно подчиняются давно установившимся, общепринятым нормам и обычаям, их вполне удовлетворяет спокойный, “правильный”, замкнутый мирок, и, скорее всего, этому способствует их общее невежество, поддерживаемое рассказами странниц Феклуш о “людях с песьими головами”, о “султанах Мах-нутах” с их неправедным судом.
И, по-моему, Кабаниха понимает, что эти повествования и россказни укрепляют ее патриархальную власть, и потому содержит при себе Феклушу. А та “так довольна, так довольна, по горлушко!”
Вот почему в этом невежественном замкнутом мирке любая стихия, во-первых, пугает. В патриархальной купеческой семье невозможно встретить такое чувство, как любовь; здесь оно действует как стихия, разрушая все порядки и устои, а потому воспринимается как нечто беззаконное, постыдное. Когда Катерина, прощаясь с Тихоном, в порыве чувства бросается ему на шею, то получает гневную отповедь свекрови: “Что ты на шею-то виснешь, бесстыдница! Не с любовником прощаешься!
Он муж тебе, глава! Аль порядку не знаешь…”
Подобное отношение к искреннему чувству здесь можно сравнить с реакцией калиновцев на другую стихию, нарушающую их спокойствие, грозу. На этот случай у них тоже образовался определенный обычай: принято считать, что “гроза-то нам в наказание посылается…”.
Любовь Катерины к Борису ставит ее против всего калиновского общества, и потому оно отторгает ее. Это общество не признает тех, кто нарушает его порядки, не следует всем его законам. И, быть может, поэтому такой человек, как Кулигин, не имеет семьи: он бы не смог следовать всем домостроевским законам ее построения, необходимым для существования в городе Калинове.
Итак, в драме Островского “Гроза” стихийная любовь главной героини ставит ее против невежественного калиновского общества, живущего по отмирающим домостроевским законам, и, в том числе, против семьи Кабановых. И это общество, и эта семья отторгают Катерину как чуждое явление, нарушающее все законы и порядки, а потому угрожающее этому обществу. Да и сама героиня, являясь порождением этого самого общества, не может простить себе “такого греха” и потому идет на самоубийство. Грустен конец этой драмы. “Но в Катерине видим мы протест против кабановских понятий о нравственности, – писал Н. А. Добролюбов в статье “Луч света в темном царстве”, – протест, доведенный до конца, провозглашенный и под домашней пыткой, и над бездной…”
(2 votes, average: 3.50 out of 5)Семья и общество в драме А. Н. Островского “Гроза”