“Я не психолог, говорил о себе Достоевский, – я только реалист в высшем смысле, то есть изображаю все глубины души человеческой”. Великий писатель недоверчиво относился к самому слову “психология”, называя стоящее за ним понятие “палкой о двух концах”. Исходя из этого, можно прийти к утверждению, что романы Достоевского, в том числе и “Преступление и наказание”, не следует считать психологическими романами в традиционном понимании этого жанра.
Однако субъективность авторского восприятия вступает в некоторое противоречие
“История души человеческой, – писал Лермонтов, – едва ли не интереснее истории целого народа”. Соглашаясь с ним, Белинский считал необходимым поставить в литературе “важный современный вопрос о внутреннем человеке”. Анализируя роман Лермонтова, Б. Эйхенбаум особо подчеркивал, что его идейным центром является не биография героя, а его “духовная и умственная жизнь, взятая изнутри, как процесс”,
Если выстроить в единый ряд все эти понятия “истории души”, “внутренний человек”, “Духовная и умственная жизнь, взятая изнутри”, – то вряд ли удастся обнаружить противоречие между этими определениями психологического романа и стремлением Достоевского изображать “все глубины души человеческой”. Может быть, психология и “палка о двух концах”, но нельзя при этом не признавать, что конечной ее целью и является изучение глубин человеческой души, а стало быть, роман Достоевского, как бы ни относился к общепринятым терминам сам автор, безусловно, продолжает традиции русского психологического романа. Не просто изучение, но испытание души и мысли героя – вот то смысловое и эмоциональное ядро, к которому стягиваются все сюжетные ходы, все события произведения, все чувства и ощущения как ведущих, так и эпизодических персонажей.
Другое дело, что понятием психологического романа в привычном смысле далеко не исчерпывается великая сущность “Преступления и наказания”.
Достоевский пытался противопоставить себя современным ему писателям-реалистам и указать, что он изображает принципиально иной, нежели они, пласт человеческого сознания. Определить, какой именно, позволяет точнее всего христианская антропология, согласно которой существо человека троично и состоит из тела, души и духа. К телесному уровню относятся инстинкты, роднящие человека с животным миром: самосохранения, продолжения рода и так далее. На душевном уровне расположено собственно человеческое “я” во всех жизненных проявлениях: бесконечный в своем разнообразии мир чувств, эмоций и страстей, эстетическое начало, склад ума со всеми его индивидуальными отличиями, гордость, гнев и другие эмоциональные состояния.
На последнем же, духовном, уровне находится интеллект, понятие о добре и зле, свобода выбора между ними – то, что делает человека “образом и подобием Божиим” и что объединяет его с миром духов.
Этот третий пласт наиболее скрыт, ибо в повседневности человек живет прежде всего душевным миром, суета и пестрота ярких сиюминутных впечатлений заслоняют от него последние вопросы бытия. На духовном уровне человек сосредотачивается только в экстремальных ситуациях: перед лицом смерти или в минуты окончательного определения для себя цели и смысла своего существования.
Именно этот уровень сознания и делает Достоевский предметом пристального и бесстрашного анализа, рассматривая прочие уровни только в их отношении к последнему. В этом понимании он “не психолог”, а “реалист в высшем смысле”. Отсюда и вытекает принципиальное отличие изображения мира и человека у Достоевского и у Толстого с Тургеневым, которые сосредотачиваются на душевной, “психической” стороне жизни во всем ее богатстве и полноте.
В произведениях этих писателей можно найти неисчерпаемый океан чувств, разнообразие сложных характеров и красочное описание жизни во всех ее проявлениях. Но при всей неповторимости индивидуальных чувств “вечные вопросы” стоят перед каждым одни и те же. На духовном уровне принципиальное различие в характере исчезает, становится не важным.
В кризисные моменты жизни психология самых разных людей унифицируется и почти совпадает. Так объясняется “однообразие” характеров у Достоевского и столь распространенное в его романах “двойничество”.
Своеобразием психологизма Достоевского определяется и специфика его сюжетных построений. Для активизации у героев духовного пласта сознания Достоевскому необходимо выбить их из привычной жизненной колеи, привести в кризисное состояние. Вот почему динамика сюжета ведет их от катастрофы к катастрофе, лишая их твердой почвы под ногами, вынуждая вновь и вновь отчаянно “штурмовать” неразрешимые “проклятые” вопросы.
Так, в композиционное построение “Преступления и наказания” можно описать как цепь катастроф. Преступление Раскольникова, приведшее его на порог жизни и смерти, затем смерть Мармеладова, последовавшие вскоре за ней безумие и смерть Катерины Ивановны и, наконец, самоубийство Свидригайлова. В предыстории к романному действию рассказывается также о катастрофе Сони, а в эпилоге – матери Раскольникова. Из всех этих героев лишь Соне и Раскольникову удается выжить и спастись. Промежутки между катастрофами заняты напряженнейшими диалогами Раскольникова с прочими персонажами, из которых особо выделяются два разговора с Порфирием Петровичем.
Вторая, самая страшная для Раскольникова “беседа” со следователем, когда тот доводит Раскольникова чуть ли не до помешательства, рассчитывая, что тот выдаст себя, является композиционным центром романа, а разговоры с Соней располагаются до и после, обрамляя его.
Заботясь о занимательности сюжета, Достоевский прибегает также к приему умолчания. Когда Раскольников отправляется к старухе на “пробу”, читатель не посвящен в его замысел и может только догадываться, о каком “деле” он рассуждает сам с собой. Конкретный замысел героя раскрывается только через 50 страниц от начала романа, непосредственно перед самым злодеянием.
О существовании же у Раскольникова законченной теории и даже статьи с ее изложением нам становится известно лишь на двухсотой странице романа – из разговора с Порфирием Петровичем. Точно так же лишь в самом конце романа мы узнаем историю отношений Дуни со Свидригайловым – непосредственно перед развязкой этих отношений.
Таким образом, используя разные художественные средства, Достоевский рассматривает человека на новом, прежде не изученном другими писателями, уровне. Реализм Достоевского – философский, психологический. Художественный метод писателя основан на обостренном внимании к наиболее запутанным и противоречивым формам жизни и общественного сознания его эпохи.
Раскрывая нам самые глубины души героев, Достоевский прежде всего выступает против своеволия и вседозволенности, противопоставляя этим разрушительным идеям убеждение в несокрушимости идеалов христианского человеколюбия и основанного на них духовного естества человека.
(2 votes, average: 5.00 out of 5)Особенности психологизма в романе Достоевского “Преступление и наказание”