Андрей Платонович Платонов доучился до аттестата зрелости еще при царском режиме. Считал себя пламенным “трибуном передового класса”. Был рабочим, но и был знаком с новейшей западной философией. Философская поэтика выстроила в его голове романтический образ Царства Справедливости. Неисправимый идеалист и романтик, Платонов верил в “жизненное творчество добра”, в “мир и свет”, хранящиеся в человеческой душе, в занимающуюся на горизонте истории “зарю прогресса человечества”.
Вместе с тем Платонов видел причины, заставляющие
Мир железа и огня, скоростей и сил, поддается только силе.
Он понимал, почему “жизнь на время оставляет” того или иного человека, подчиняя его без остатка ожесточенной борьбе, почему “неугасимая жизнь” то и дело гаснет в людях, порождая вокруг мрак и войну.
Приобщение к новой жизни слишком дорого дается народу.
А. Платонов принадлежит к тем немногочисленным авторам, кто услышал в революции не только “музыку”, но и отчаянный крик. Он видел, что за добрым желанием иногда следуют неблаговидные поступки, что кто-то предусмотрел для усиления своей власти уничтожение многих ни в чем не повинных людей, якобы мешающих общему благу.
Такие произведения, как “Котлован”, “Чевенгур”, “Ювенильное море” не могут дать полное представление о таланте писателя, а также совершить нелегкую работу по формированию духовности человека. В них перед строителями нового мира уже кипит адский вулкан, а сами люди ютятся на краю разверстой плоти. Платонов ни на кого не похож.
Каждый, кто впервые открывает его книги, сразу же вынужден отказаться от привычной беглости чтения: глаз готов скользить по знакомым очертаниям слов, но при этом разум отказывается поспевать за временем. Какая-то сила задерживает восприятие читающего на каждом слове, каждом сочетании слов. Это связано не с тайной мастерства, а с тайной человека, разгадывание которой, по убеждению Достоевского, есть единственное дело, достойное того, чтобы посвятить ему жизнь.
Но если герои Платонова рассуждают о “пролетарском веществе”, то сам писатель говорил о “социалистическом веществе”. В эти понятия он включает живых людей. У Платонова идея и человек не сливаются.
Идея не перечеркивает человека. В его произведениях мы видим именно “социалистическое вещество”, которое стремится из себя самого построить абсолютный идеал.
У Платонова живое “социалистическое вещество” состоит из героев-романтиков и романтиков битвы. Из романтиков жизни в самом полном смысле слова. Они мыслят масштабными общечеловеческими категориями и свободны от каких бы то ни было проявлений эгоизма. На первый взгляд может показаться, что это люди с асоциальным мышлением, поскольку их ум не ведает никаких социально-административных ограничений.
Они не притязательны, неудобства быта переносят легко, как бы не замечая их вовсе. Откуда эти люди приходят, каково их биографическое прошлое – не всегда можно установить, поскольку для Платонова это не самое важное.
Как и автор, все они – преобразователи мира. Гуманизм этих людей и вполне определенная социальная направленность их устремлений заключается в поставленной цели – подчинить силы природы человеку. Именно от них надо ждать осуществления мечты. Именно они когда-нибудь смогут обратить фантазию в реальность.
Этот тип людей представлен инженерами, механиками, изобретателями, философами, фантазерами – людьми раскрепощенной мысли.
Так же как автор, который сам завоевывал, строил и защищал тот самый новый мир, герои-романтики Платонова политикой, как таковой, не занимаются. Потому что они рассматривают свершившуюся революцию как решенный политический вопрос. Все, кто этого не хотел, потерпел поражение и сметен.
И еще потому они не занимаются политикой, что в начале 1920-х годов новое советское государство еще не сложилось, хотя аппарат власти уже сформировался.
Вторая группа персонажей – это романтики битвы, люди, прошедшие фронт гражданской войны. Бойцы. Чрезвычайно ограниченные натуры, какие в массовом порядке обычно порождает эпоха битв. Бесстрашные, бескорыстные, честные, предельно откровенные.
Все в них запрограммировано на действие. В силу понятных причин именно они, вернувшись с фронта, пользовались в победившей республике безоговорочным доверием и моральным правом на руководящие посты. Они приступают к делу с наилучшими намерениями и с присущей им энергией, но вскоре обнаруживается, что большинство из них в новых условиях чисто автоматически руководят так, как командовали полками и эскадронами на войне.
Получив власть, они не умели ею распорядиться. Непонимание происходящего порождало в них повышенную подозрительность. Они запутались в “отклонениях, перегибах, перекосах, уклонах”. Безграмотность была той почвой, на которой расцветало насилие. В романе “Чевенгур” Андрей Платонов изобразил именно таких людей.
Получив неограниченную власть в уезде, они в приказном порядке решили отменить труд. Рассуждали примерно так: труд – причина народных страданий, поскольку трудом создаются материальные ценности, которые приводят к имущественному неравенству. Стало быть, надо ликвидировать первопричину неравенства: труд.
Кормиться же следует тем, что дает природа.
Парадоксально, но именно по своей безграмотности они приходят к обоснованию теории первобытнообщинного коммунизма. У героев Платонова не было знаний и не было прошлого, поэтому им все заменяла вера. С тридцатых годов и до наших дней остаются актуальными произведения Платонова, напоминая, что путь человека, при каком бы социальном и политическом устройстве он ни пролегал, всегда труден, полон обретений и потерь.
Для Платонова важно, чтобы не было разрушено самопознание человек, его личность.
“Паровозов можно наделать сколько угодно, а песню… сделать нельзя”, – вытекает из всего происходящего. Многое роднит писателя Андрея Платонова с его персонажами – правдоискателями: та же вера в существование некоего “плана общей жизни”; те же мечты о революционном переустройстве всей жизни, и не менее, как в масштабе всего человечества, вселенной; та же утопия всеобщего коллективного творчества жизни, в процессе которого рождается “новый человек” и “новый мир”.
Авторы великих антиутопий писали их умозрительно, а Платонов сам участвовал в строительстве величайшей из Утопий.
(1 votes, average: 5.00 out of 5)Особенности прозы Платонова