Писателем-новатором, разрабатывавшим новое в европейской литературе направление, Н. М. Карамзин проявил себя еще в художественно-публицистическом сочинении “Письма русского путешественника”, вставшем вровень с главным произведением английского сентиментализма – романом “Сентиментальное путешествие” Л. Стерна. Непривычным воспитанному на классицизме читателю XVIII в. показалось уже то, что Карамзин всерьез обратился к “низкому” жанру писем, успешно использовав его возможности для свободной, ничем не скованной передачи
Новаторским в русской литературе было и то, что писатель положил в основу произведения свои личные впечатления от поездки по европейским странам. Разумеется, Карамзин был не первым русским, посетившим Европу, однако он был первым русским писателем, который, странствуя, образно говоря, “с пером в руке”, превратил путешествие по Европе в путешествие по глубинам человеческой души.
Впрочем, настоящий триумф русского сентиментализма состоялся одновременно с выходом в свет повести Н. М. Карамзина “Бедная Лиза” , ставшей крупнейшей сенсацией в русской литературе XVIII в. Рассказанная в ней история любви бедной крестьянки к молодому дворянину, завершившаяся тем, что соблазненная и брошенная героиня наложила на себя руки, буквально потрясла публику. Ближайшим “родственником” этой повести был еще более сенсационный роман “Страдания юного Вертера” немецкого писателя И. В. Гете. Описанная в нем история заканчивалась сценой самоубийства безнадежно влюбленного героя. Однако, несмотря на такое родство, карамзинская повесть была всецело самоценным и самобытным национальным произведением.
Кроме того, она – впервые в русской литературе – утверждала глубоко демократичную мысль о том, что “и крестьянки любить умеют”, а вместе с ней – снова-таки впервые в русской литературе – открывала тему женской судьбы. Следуя заветам сентиментализма, писатель поставил перед собой задачу раскрыть мир чувств и создать запоминающиеся образы “чувствительных” людей. Таковыми, однако, предстают в “Бедной Лизе” не только обманутая героиня и обманувший ее возлюбленный, но и сам рассказчик, всем сердцем сочувствующий персонажам повести и самым непосредственным образом выражающий свои эмоции.
Такого рассказчика русская литература еще не знала. Для автора же эта находка была логичным воплощением представления о том, что художественное произведение есть “портрет души и сердца писателя”.
Новым был и язык прозы Карамзина, максимально приближенный к разговорной речи образованного общества, местами даже чересчур простоватый, но зато ясный, прозрачный, легко передающий естественные движения сердца. По сути, с него началась новая эпоха в российской словесности: после Карамзина на естественном языке заговорила вся классическая русская литература XIX в.
Новаторство художественной прозы Н. М. Карамзина