Наумов Е

СЕРГЕЙ ЕСЕНИН ЛИЧНОСТЬ. ТВОРЧЕСТВО. ЭПОХА.

Глава первая

Если в стихах 1914 года довольно легко улавливается ироническое отношение Есенина к религии, то позже, в 1915-1916 годах, поэт создает немало произведений, в которых религиозная тема берется, так сказать, всерьез. Это объясняется одним, уже знакомым нам, обстоятельством: в те годы Есенин сближается с такими символистами, как Мережковский и Гиппиус, еще ищет их благосклонности, даже пишет стихи, которые бы заведомо им понравились, как, например, стихотворение “Я странник убогий…”:

Я

Молюсь в синеву.

На палой дороге Ложуся в траву.

Покоюся сладко

Меж росновых бус.

На сердце лампадка,

А в сердце Исус.

Что могло быть милее для салонных слушателей, чем такое представление о покорной и убогой сермяжной России!

Но, говоря о религиозном налете в ранних стихах Есенина, нужно иметь в виду и другое: обострение религиозных чувств и настроений в условиях войны. В ту пору печать неоднократно отмечала подобное явление. Правда, тогда в литературе были и такие атеисты, у которых эти чувства не только не появлялись, но и вызывали гнев и отвращение. “Долой вашу религию!” – кричал В. Маяковский, сам себя объявивший тринадцатым апостолом и грозивший раскроить сапожным ножиком пропахшего ладаном бога. Крестьянско-патриархальная закваска Есенина исключала такие решительные слова и жесты. Она вела к другому – к смутной надежде на сверхъестественную силу, которая выручит страну из великой беды. Следы этого мы находим в стихотворениях Есенина “Молитва матери” и “Богатырский посвист” (на стороне русских сражаются небесные силы).

Не замалчивая религиозных мотивов в раннем творчестве Есенина, в итоге можно сказать, что религиозность не завладела поэтом. Да, его детство и отрочество прошли в атмосфере религиозных поучений. Они наложили определенную печать на его сознание и отразились в первом сборнике его стихов. Но когда началась его самостоятельная жизнь – началась и самостоятельная работа мысли. Можно сказать, что в сознании молодого Есенина происходила борьба между тем, что с детства было усвоено от мертвого закона божьего, и той общественной обстановкой, в которой оказался поэт в свои московские годы.

“Наша вера не погасла, святы песни и псалмы…” – начинал он одно из стихотворений 1915 года; “Не одна ведет нас к раю богомольная тропа…” – продолжал он развивать религиозный мотив. И тем сильнее звучат две последние строфы этого стихотворения, навеянные совсем другими впечатлениями:

Там настроены палаты

Из церковных кирпичей;

Те палаты – казематы

Да железный звон цепей.

Не ищи меня ты в боге,

Не зови любить и жить…

Я пойду по той дороге

Буйну голову сложить.

Победа реальной жизни над религиозными легендами весьма ощутима в “Радунице”. Значительная часть этого сборника – стихи, идущие от жизни, от знания крестьянского быта. Главное место в них занимает реалистическое изображение деревенского быта. Мирно протекают ничем не примечательные крестьянские будни (“В хате”), старый дед беспрерывно хлопочет по хозяйству: чистит ток, убирает сорную траву, роет канаву (“Дед”); девушка собирается выходить замуж (“Девичник”); на кладбище совершается поминальный обряд (“Поминки”); веселая толчея царит на ярмарке (“Базар”)… Подобные стихотворения отличаются правдивостью, точными бытовыми деталями. Они говорят о том, что Есенин не проходил мимо реальной жизни, любовался ее пестрыми картинами.

Но он показывает деревню лишь с одной, бытовой, стороны, не касаясь социальных процессов, происходивших в крестьянской среде.

Отклики Есенина на войну не содержали социального протеста. “О Русь, покойный уголок”, – писал он в 1915 году, в разгар военных действий. В духе слащавого лубка были написаны “Молитва матери”, “Богатырский посвист”, “Удалец” (“Ой, мне дома не сидится, Размахнуться б на войне”).

Намного удачнее и содержательнее было его стихотворение “Русь”, в котором отразились гражданские думы поэта в “годину невзгод”. Он пишет здесь о “грозных бедах”, которые принесла война русскому крестьянству, слышит, как “плач прорезал кругом тишину”, видит печальных седых матерей. Но и этому произведению не хватало социально-политической остроты: крестьяне – “мирные пахари” – выглядят здесь покорными своей судьбе, живущими с кроткой надеждой на ее милость. Сходную картину встречаем и в стихотворении “По селу тропинкой кривенькой…”; весело гуляют новобранцы, “пяча грудь”; глядя на них, “улыбаются старики”. Все это было довольно далеко от нищей и озлобленной русской деревни в годы войны.

Есенин, несомненно, был знаком С социальной жизнью деревни. И нельзя сказать, что он не делал попыток отразить ее в своих стихах. Но материал такого рода не поддавался у него подлинно поэтическому воплощению.

В чем причина отсутствия острых социальных мотивов в ранней лирике Есенина?

Ее можно объяснить по меньшей мере двумя обстоятельствами. Сборник “Радуница” складывался не без влияния того литературного окружения, в котором оказался Есенин в Петрограде. Незадолго до этого, живя в Москве, он был близок к рабочей и социал-демократической среде, где начало пробуждаться его социальное сознание. Но связь эта решительно оборвалась с его переездом в Петроград. Окружение молодого поэта стало совсем иным – противоположным по своему духу и настроению: Городецкий, Клюев, литературные салоны… Эта новая среда могла только притупить социальное зрение поэта, увести его в сторону от жгучих вопросов современности.

С другой стороны, нельзя оставить без внимания то, в чем признавался сам поэт, когда говорил, что он “происходит не из рядового крестьянства”, а из “верхнего слоя”. В “Радунице” отразились первые детские и юношеские впечатления Есенина. Эти впечатления не были связаны с тяжестью крестьянской жизни, с подневольным трудом, с той нищетой, в которой жило “рядовое” крестьянство и которая рождала чувство социального протеста. Все это не было знакомо поэту по собственному жизненному опыту, не было пережито и прочувствовано им.

Но с чем отлично был знаком Есенин с ранних лет – это картины родной природы.

Край любимый! Сердцу снятся

Скирды солнца в водах лонных.

Я хотел бы затеряться

В зеленях твоих стозвонных.

Самая сильная сторона сборника “Радуница” как раз и заключалась в лирическом изображении русской природы, которую так хорошо видел и глубоко чувствовал поэт.

Основная лирическая тема сборника – любовь к России. В стихах на эту тему сразу же отходили на задний план действительные и кажущиеся религиозные увлечения Есенина, ветхая христианская символика, все атрибуты церковной книжности.

В стихотворении “Гой ты, Русь моя родная…” он не отказывается от таких сравнений, как “хаты – в ризах образа”, упоминает о “кротком Спасе”, но главное и основное в другом:

Если крикнет рать святая:

“Кинь ты Русь, живи в раю!”

Я скажу: “Не надо рая,

Дайте Родину мою”.

Сила есенинской лирики заключается в том, что в ней чувство любви к Родине всегда выражается не отвлеченно и риторично, а конкретно, в зримых образах, через картины родного пейзажа.

Часто пейзаж безрадостен. Поэт с болью восклицает:

Край ты мой заброшенный,

Край ты мой, пустырь,

Сенокос некошеный,

Лес да монастырь.

В стихах Есенина много подобных печальных картин, которые правдиво отражали состояние деревни в царской России. И тем сильнее была любовь поэта к родному краю.

Но любовь Есенина к Родине порождалась не только грустными картинами нищей крестьянской России. Он видел ее и другой: в радостном весеннем убранстве, с пахучими летними цветами и травами, с бездонной синевой небес, с прихотливо извилистыми реками, веселыми рощами, с малиновыми закатами и звездными ночами. И поэт не жалел красок, чтобы ярче передать богатство и красоту русской природы.

В голубые и радостные тона окутана Россия в стихах Есенина. “Опять ты вновь заголубела, Моя родимая земля”, – пишет он. “Заголубели долы”, вокруг “синяя ширь”, от воды “синь во взорах”, “На лазоревые ткани Пролил пальцы багрянец”, вечерами встают “малиновые зори”, в поле виден “зардевшийся мак”, “серебром покрылся мох” и “Опять раскинулся узорно Над белым полем багрянец”.

Пейзаж Есенина – не мертвые, безлюдные картины. Пользуясь словами Горького, можно сказать, что в нее всегда “вкраплен человек”. Этот человек – сам поэт, влюбленный в родной край.

Есенин приближает к нам природу тем, что как бы очеловечивает ее. “Черемуха машет рукавом”, в зимнюю стужу “словно белой косынкой подвязалася сосна”. Он пишет:

Я навек за туманы и росы

Полюбил у березки стан,

И ее золотистые косы,

И холщовый ее сарафан.

В то же время Есенин переносит явления природы на человека.

Изображение человека в общении с природой дополняется у Есенина еще одной весьма заметной особенностью – любовью ко всему живому: зверям, птицам, домашним животным. В стихах Есенина они наделены почти человеческими чувствами. Они как бы родня человека. “И зверье, как братьев наших меньших, Никогда не бил по голове”, – писал Есенин. С необычайной любовью и жалостью писал он о животных. Его “Песнь о собаке”, которую он читал Горькому, глубоко тронула великого писателя. В очерке “Сергей Есенин” Горький вспоминал: “Я сказал ему, что,

На мой взгляд, он первый в русской литературе так умело и с такой искренней любовью пишет о животных”. Об этом можно судить и по стихотворению “Корова”.

Это стихи человека, любящего все живое, смотрящего на мир как на единое целое. Как на детей одной матери-земли, он смотрел на человека, на природу, на животных.

В таком взгляде были отголоски очень древнего представления о человеке и природе, надолго удержавшегося в сознании крестьянства.

Есть в раннем творчестве Есенина один оттенок, обращающий на себя внимание, – “дух бродяжий”, который владеет поэтом, стремление к перемене мест, его скитальческая судьба. “Счастлив, кто жизнь свою украсил Бродяжной палкой и сумой”, “Покину хижину мою, Уйду бродягою и вором” – этот мотив довольно настойчиво звучит в стихах молодого Есенина. Конечно, в подобных выражениях есть своя условность, поэтическая романтизация чувств. Но думается, что здесь проявилась и определенная черта есенинского характера, которая впоследствии оказалась довольно устойчивой. Постоянное беспокойство, отсутствие привязанности к определенному месту, стремление к смене впечатлений – все это окажется присущим личности Есенина. Ведь и позже он будет вести почти бесприютный образ жизни, часто скитаясь по друзьям и знакомым, ища временного крова, не имея своего угла.

Таковы наиболее характерные мотивы раннего творчества Есенина, прозвучавшие в его первом сборнике “Радуница” и других стихотворениях дореволюционных лет. Многие из них получат свое дальнейшее развитие в последующем творчестве поэта.

Глава вторая

Благотворное влияние оказала на Есенина и статья А. Блока “Интеллигенция и Революция”, в которой он прочитал сразу же ставшие крылатыми слова поэта: “Всем телом, всем сердцем, всем сознанием – слушайте Революцию”. Легко представить, как могли воздействовать эти слова на Есенина, еще задолго до этого считавшего А. Блока одним из крупнейших поэтов России.

Есенин равнялся на своих старших братьев по перу, литературный авторитет которых высоко ценил. Таким для него был и В. Брюсов, открыто, честно и решительно принявший Октябрьскую революцию, активно включившийся в культурное строительство молодой Советской республики.

Принятие Есениным Октябрьской революции не оставляет никаких сомнений. Сам поэт никогда не обходил этого вопроса в своих автобиографиях. В наиболее известной из них, “О себе”, он писал: “В годы революции был всецело на стороне Октября…” В другой его автобиографии читаем: “Первый период революции встретил сочувственно, но больше стихийно, чем сознательно”.

Признания поэта не были декларативными. Это подтверждается его произведениями, написанными вскоре после Октября. Первые отклики Есенина на Октябрь говорят о том, что революция внесла в его поэзию новую интонацию – в его стихах начинает звучать тема братства и единения. Он воспринимает революцию как свершившуюся “ради вселенского братства людей”. “Братья мои, люди, люди!” “Мы идем сплотить весь мир!” – восклицает поэт

Есенин кровными нитями был связан с русским крестьянством, принявшим Октябрьскую революцию, но отягченным многими предрассудками прошлого. В крестьянстве причудливо уживалось трезвое отношение к жизни с несбыточными социальными иллюзиями, подлинно революционное настроение и веками вскормленная приверженность к дедовским обычаям, к патриархальной жизни русской деревни. Лишь на этом фоне может быть понята идейная и творческая эволюция Есенина, в немалой степени отражавшая настроения русского крестьянства, поднятого к новой жизни.

Какие же изменения в творчестве Есенина произошли в связи с Октябрьской революцией?

Поэт стремится коснуться жизненно важных для русской деревни вопросов, пытается осознать значение великого исторического поворота в судьбах русского крестьянства. Однако его попытки осложняются недостаточной четкостью политических взглядов, беспомощностью перед трудными политическими вопросами, и прежде всего перед одним из важнейших – о русском крестьянстве и пролетарской революции.

“Религиозность” поэм Есенина 1918 года – не более как внешняя оболочка; в них христианство не содержание, а форма. Обильная христианская терминология этих поэм – во многом чисто литературный прием. Используя библейские сюжеты и пользуясь евангельскими именами, Есенин вкладывал в них совершенно иное, свое содержание. Это были думы и чаяния о крестьянской России в пору великого поворота в ее судьбе. Религиозная символика этих поэм Есенина целиком повернута к деревне, в чем сказалась крестьянская закваска поэта.

Не религиозные проблемы, а судьба крестьянства волнует поэта. Причем проступают настроения, характерные для патриархального крестьянства: избавление мужика от мук и страданий ожидается от какой-то неведомой силы, вовсе не стоит вопрос о том, что само крестьянство должно в борьбе завоевать свое право на новую жизнь.

Еще более отчетливо подобные настроения заметны в поэме “Иорданская голубица” (1918). Именно в ней поэт восклицает: “Мать моя – родина, я – большевик”. И в то же время в ней нет и намека на ту революционную борьбу, которую ведут большевики, возглавляя рабочие и крестьянские массы. Здесь Есенин рисует картину крестьянского благополучия, явившегося неизвестно как. Он называет его “отчим раем”, в котором тихо и смиренно живут “люди-миряне”, лишенные чувства вражды. Вот эта картина блаженного “крестьянского рая” на земле:

Вижу вас, злачные нивы,

С стадом буланых коней.

С дудкой пастушеской в ивах

Бродит апостол Андрей.

Особенно рельефен “мужицкий рай” в поэме “Инония” (1918). “Ино” – ладно, хорошо. “Инония” – условное место ладной крестьянской жизни.

Поэт пророчествует, что на смену христианскому раю, которому он призывает не верить, идет крестьянский рай – “Инония”, “где живет божество живых”:

Говорю вам – вы все погибнете,

Всех задушит вас веры мох.

По-иному над нашей выгибью

Вспух незримой коровой бог.

В связи с этим небезынтересно привести следующие слова Есенина:

“Я решил, что Россию следует показать через корову. Лошадь для нас не так характерна. Взгляни на карту – каждая страна представлена по-своему: там осел, там верблюд, там слон… А у нас что? Корова! Без коровы нет России”. В поэме “Инония” бог в образе коровы – это символ благополучия крестьянской жизни. Само по себе это не содержит ничего предосудительного. Действительно, благополучие крестьянской семьи всегда зависело в России от наличия коровы. Но символизировать новую, революционную Россию обожествленной коровой означало оставаться во власти старых, патриархальных представлений, которые были явно не созвучны новому времени. Насколько устойчивой была у Есенина мечта об “Инонии”, отражавшая патриархальные представления крестьянства, показывает его очерк “Ключи Марии” (1918), в котором он представляет будущее как “некий вселенский вертоград, где люди блаженно и мудро будут хороводно отдыхать под тенистыми ветвями одного преогромнейшего древа, имя которому социализм, или рай, ибо рай в мужицком творчестве так и представлялся, где нет податей за пашни, где “избы новые, кипарисовым тесом покрытые”, где дряхлое время, бродя по лугам, сзывает к мировому столу все-все племена и народы и обносит их, подавая каждому золотой ковш с сыченою брагой”.

Так Есенин, начав осмысление революции средствами религиозной символики, постепенно переходит к символике крестьянской жизни.

Поэма Есенина показывает, насколько устойчивой в русском крестьянстве была мечта о легендарном “мужицком рае”. Эту поэму нельзя считать выражением дум и настроений только самого Есенина. В ней отразились социальные чаяния русского крестьянства, его духовный мир, его психология.

Возвращаясь к поэме и к другим произведениям Есенина 1918 года, нужно сказать, что, несмотря на всю их утопическую отвлеченность, в них было свое созвучие с эпохой: пробудившиеся надежды русского крестьянства на лучшую долю, мысли о возрождении русской деревни, идеи равенства и свободы. Все это сливалось у Есенина в единое, любимое им слово – “Преображение”, которое, хотя и было почерпнуто из библейских источников, но наполнялось в его произведениях земным содержанием: идеей великого братства людей, гуманного мира с любовью ко всему живому, мира без злобы и насилия.

Сам Есенин называл свои ранние поэмы романтическими. Действительно, основное в них – романтическое восприятие эпохи, романтизация чувств, воодушевление, порожденное революцией. Но в этой романтике была и своя слабость. Мечтая о социализме, который принесет русскому крестьянству счастье, мир и благоденствие, поэт-романтик отрешался от реальной политической борьбы, происходящей в стране, воспринимал Октябрьскую революцию как возможность мгновенного осуществления своей мечты.

В первые годы революции Есенин был во власти настроений, порожденных крушением старой, уходящей Руси. “Русь” – именно этим исторически первым словом в многовековой истории нашей родины называет он свою страну. Само употребление Есениным слова “Русь” не может служить доказательством его приверженности к архаике. Дело в том содержании, которое вкладывал он в это слово. В большинстве стихов Есенина первых лет революции оно обозначает старую, дооктябрьскую Русь, старую русскую деревню, с которой поэт духовно связан.

Русь моя, деревянная Русь!

Я один твой певец и глашатай.

Звериных стихов моих грусть

Я кормил резедой и мятой, –

Писал он в 1919 году в стихотворении “Хулиган”.

Пользуясь ранее найденной системой аналогий и сравнений, поэт рисует наступившую эпоху как “обедню” по старой деревне, а о себе говорит как о догорающей свече на панихиде. Еще более симптоматично то, что в его стихах появляется мотив, родственный крестьянским поэтам, – страх перед железным городом, наступающим на деревню:

Я последний поэт деревни,

Скромен в песнях дощатый мост.

За прощальной стою обедней

Кадящих листвой берез.

Догорит золотистым пламенем

Из телесного воска свеча,

И луны часы деревянные

Прохрипят мой двенадцатый час.

На тропу голубого поля

Скоро выйдет железный гость.

Злак овсяный, зарею пролитый,

Соберет его черная горсть…

В следующем, 1920 году Есенин создает целый цикл стихов на эту тему – “Сорокоуст” (сорокоуст – поминальная церковная служба по умершим). Здесь мы видим открытое и резкое противопоставление деревни городу.

Крестьянско-патриархальным испугом веет от этих строк Есенина о городе, в них выражены те представления, согласно которым деревня только трудится и кормит, а город только ест и гуляет.

Как видим, Есенин был недалек от того, что писали о городе и деревне крестьянские поэты. Однако здесь нельзя не отметить и существенной разницы. Она может быть понята, если мы обратимся к уже упоминавшейся статье “Ключи Марии”. Именно здесь Есенин впервые после революции касается вопроса о городе и деревне. Вопрос этот возникает в связи с рассуждениями об истоках поэтического искусства и о его будущем.

Поэзия должна опираться на исконные поэтические формы, выработанные устным художественным творчеством русского крестьянства, – таково основное положение Есенина. Поэт высказывает мысль о том, что город разрушает древний поэтический мир, рожденный в недрах русского крестьянства и уходящий своими истоками в патриархальную деревенскую старину. Город ему кажется чуждым, антипоэтическим миром, нарушающим гармонию между человеком и природой. Отсюда отрицательное отношение поэта к городу и защита деревни со всеми ее традиционными устоями.

“Грусть за уходящее милое родное” – такими словами определял Есенин состояние, в котором создавался цикл стихотворений “Сорокоуст”.

Не протест против нового, советского, а печаль об уходящем владеет поэтом. Он чувствует себя настолько привязанным к прошлому, что неизбежную гибель его воспринимает как собственную обреченность. Неумение отчетливо понять настоящее, увидеть приметы будущего временами приводят поэта даже к фатализму. Все чаще в его стихах начинает появляться слово “рок”, ему мерещится “роковая беда”, он пишет об участи поэта: “роковая на нем печать”. Временами он готов уйти из жизни, как уходит из нее близкое и дорогое его поэтическому сердцу: “Я хочу под гудок пастуший Умереть для себя и для всех”. Мотив ухода из жизни неоднократно повторяется в его стихах 1920- 1921 годов, и, может быть, наиболее сильно в одном из них, написанном уже после “Сорокоуста”:

Мир таинственный, мир мой древний,

Ты, как ветер, затих и присел.

Вот сдавили за шею деревни

Каменные руки шоссе.

Так испуганно в снежную выбель

Заметалась звенящая жуть.

Здравствуй, ты, моя черная гибель,

Я навстречу к тебе выхожу!

В этом стихотворении поэт сравнивает себя с затравленным волком, попавшим в окружение “железных врагов”.

Мучительные мысли преследуют Есенина. Они до такой степени изнуряют его, что временами порождают безразличное, равнодушное отношение к жизни, желание отвернуться от источника своих страданий. Он пишет в стихотворении “Не жалею, не зову, не плачу…” (1921):

Ты теперь не так уж будешь биться,

Сердце, тронутое холодком,

И страна березового ситца

Не заманит шляться босиком.

“Нет любви ни к деревне, ни к городу”, – восклицает поэт в стихотворении “Не ругайтесь, такое дело…” (1922). Все настойчивее и чаще он начинает говорить о своем внутреннем уходе из мира тех представлений, которыми он жил. Он как бы убеждает себя в необходимости этого:

Да! Теперь решено. Без возврата

Я покинул родные поля.

Уж не будут листвою крылатой

Надо мною звенеть тополя.

Поэт насильно уводит себя из этого мира, с болью вырывает его из своего сердца.

В поэме “Анна Снегина” герой – сам поэт – говорит героине:

Я вам прочитаю немного

Стихи

Про кабацкую Русь…

Отделано четко и строго.

По чувству – цыганская грусть.

“Четко и строго” – такими словами определил Есенин характер работы над этим циклом, и у нас нет теперь никаких оснований не доверять поэту, который никогда и ни в чем не обманывал своего читателя.

Слова о “цыганской грусти” вновь возвращают нас к самой действительности и к поэзии 20-х годов. Цыганские мотивы, с их тоской, с их весельем, похожим на отчаянье, издавна бытовали в русской поэзии. Здесь достаточно напомнить имя Аполлона Григорьева. Эти мотивы, органически переплетаясь с печальными обстоятельствами русской жизни, не раз помогали писателям выражать глубокие и значительные мысли, о чем можно судить хотя бы по произведениям Н. Лескова, А. Блока. В годы нэпа эта старая “цыганская грусть” обрела другое осмысление – стала аккомпанементом упаднических настроений. В стихах Есенина она выразилась в надрывных интонациях, в чувстве безысходной тоски, в жалобах на свою пропащую жизнь.

В стихах Есенина этого времени мы особенно часто встречаем беспощадное самобичевание, поэт называет себя “озорным гулякой”, “забулдыгой”, “скандалистом”, “повесой”, “хулиганом”, “пропащим”. Душевная боль и горечь были источником “Москвы кабацкой”, которая вызвала в последующем творчестве Есенина целую тему – тему покаяния. Она принимала у него чисто русскую форму: как в старой Руси согрешившие и заблудшие выходили на площадь, становились в грязь на колени и каялись перед народом, так Есенин каялся перед Советской страной в том, что он мешал ей своей песней “пьяной и недужной”. И не страну винил он, а только самого себя: “Годы молодые с забубенной славой, Отравил я сам вас горькою отравой”, “Слишком мало я в юности требовал, Забываясь в кабацком чаду…”

И было бы большим заблуждением считать, что в кабацком разгуле Есенин находил какое-либо успокоение. Думать так – значит не видеть подлинного драматизма того положения, в котором оказался поэт. Ни в одном стихотворении Есенин не любуется кабацкой обстановкой, окружающими его “пропащими” людьми. Он сам назвал кабак “логовом жутким”, а его обитателей “чужим и хохочущим сбродом”. С внутренним отвращением он пишет обо всем этом, стыдясь своего безволия.

Нет ничего более оскорбительного для Есенина, чем попытки усмотреть в стихах, подобных “Москве кабацкой”, основные мотивы его творчества. Но в то же время нельзя, конечно, впадать в другую крайность – не замечать явно упадочных мотивов в творчестве Есенина, делать вид, что их вовсе не было.

С. А. Толстая-Есенина вспоминает: “В ноябре 1925 года редакция журнала “Новый мир” обратилась к Есенину с просьбой дать новую большую вещь. Новых произведений не было, и Есенин решил напечатать “Черного человека”. Он работал над поэмой в течение двух вечеров 12 и 13 ноября. Рукопись испещрена многочисленными поправками”. (“Новый мир”, 1959 г., N12). В эти два вечера Есенин не создавал поэму, а лишь основательно ее правил. Создавалась она гораздо раньше – в 1922-1923 годах, в период “Москвы кабацкой” и заграничной поездки Есенина.

Поэма – это разговор Есенина с мрачным пришельцем, который обладает страшной властью над поэтом. Он смеется над ним, издевается над его стихами, гнусавит, “как над усопшим монах”, читает ему жизнь “какого-то прохвоста и забулдыги”,

Словно хочет сказать мне,

Что я жулик и вор,

Так бесстыдно и нагло

Обокравший кого-то.

Эта поэма – самое трагическое произведение Есенина. В то же время в ней есть признаки той высокой трагедии, идущей еще от античности, которая всегда содержала тему нравственного очищения через страдания.

Черный человек – двойник поэта, он вобрал все то, что сам поэт считает в себе отвратительным и мерзким. Отсюда ненависть поэта к нему. Пересиливая себя, он пытается разделаться с ним, избавиться от него:

“Черный человек!

Ты прескверный гость.

Эта слава давно

Про тебя разносится”.

Я взбешен, разъярен,

И летит моя трость

Прямо к морде его,

В переносицу…

Я в цилиндре стою.

Никого со мной нет.

Я один…

И разбитое зеркало…

При всем драматическом звучании и мрачном колорите “Черного человека” в поэме есть тема противоборствования темным силам, робкая надежда на просветление. Н. Асеев, которому Есенин читал “Черного человека”, писал, что из поэмы на него смотрело “живое, правдивое, творческое лицо поэта, лицо, умытое холодом отчаяния, внезапно просвежевшее от боли и страха перед вставшим своим отражением”. (Н. Асеев. Дневник поэта. Л. “Прибой”, 1929 г.). Ведь в этой книге, по которой Черный человек читает жизнь поэта, есть не только отчаяние и боль, в ней – “много прекраснейших мыслей и планов”. И как показали ближайшие годы, эти надежды и планы не были пустым ожиданием.

Глава третья

Наиболее отчетливо черты новой Руси проступают в стихотворении “Возвращение на родину” (1924).

Вспомним, какой отражалась Русь в дореволюционном творчестве Есенина. Это – край “пустырь”, “полевая глухомань”, “горевая полоса”, солончаковая тоска”. “Воют волки в тощих

Полях”, “сохнет рожь и не всходят овсы”, “потонула деревня в ухабинах”, “избы забоченились”, “чахнет старая церквушка”, “по дорогам идут богомолки”, “дремучую песню поют рыбаки”. “Ой, не весел ты, край мой родной”, – думает поэт, рисуя эти слишком знакомые картины.

В стихотворении “Возвращение на родину” мы попадаем в совершенно иной мир. Это не значит, что приметы старого мира уже бесследно исчезли. Но главное – в другом:

Как много изменилось там,

В их бедном, неприглядном быте.

Какое множество открытий

За мною следовало по пятам.

Действительно, с детства знакомые места неузнаваемо изменились, они – как новый материк, открывшийся перед глазами чужестранца.

Через несколько месяцев Есенин создает другое стихотворение, примыкающее к первому, – “Русь советская” (1924). В нем мы также находим приметы новой крестьянской жизни, но в основе произведения лежит другое – размышления поэта над происходящим и над самим собой. Он ничего не отрицает в этой новой жизни, приветствует ее, но не скрывает и ту горечь, которой наполнены мысли о самом себе.

“Русь советская” написана в широком, обобщающем плане: здесь сравнительно мало зарисовок быта, главенствующее положение занимает напряженная работа мысли:

И в голове моей проходят роем думы:

Что родина?

Ужели это сны?

Поэт продолжает развивать тему молодого поколения, выраженную им еще раньше. Теперь эта тема дается в более широком охвате, деревня все больше теряет былые черты обособленности и ограниченности, она выходит на широкую дорогу новой истории:

Уже ты стал немного отцветать,

Другие юноши поют другие песни.

Они, пожалуй, будут интересней –

Уж не село, а вся земля им мать.

Услышанная новая песня, естественно, приводит поэта к мысли о собственных прежних песнях, и он вынужден признать, что эти песни отошли в прошлое вместе со старой деревней (“Я пел тогда, когда был край мой болен”, “Меня сегодня не поют”, “Моя поэзия здесь больше не нужна”). Поэт испытывает острое и горькое чувство обиды на то, что в родных местах он “словно иностранец”, “как пилигрим угрюмый”. Но это обида на самого себя, а не на новое время, которое он стремится понять. У него возникает спор между чувством и разумом, и поэт доверяется разуму, признавая его лучшим советчиком в возникшем споре:

Но голос мысли сердцу говорит:

“Опомнись! Чем же ты обижен?

Ведь это только новый свет горит

Другого поколения у хижин”.

Этот новый этап отразился и в самой поэтике произведения: идейная эволюция поэта сопровождалась и, определенным отбором средств художественного выражения. Мы не встречаем здесь библейской символики, к которой когда-то тяготел поэт; здесь нет излишне усложненной, чисто имажинистской образности; нет нарочито грубой лексики и натуралистических описаний в духе “Москвы кабацкой”. Поэтический строй стихотворения предстает очищенным от этих наслоений. Ничего не теряя в своем лиризме, он отличается реалистической ясностью и художественной простотой.

Таким образом, обнаруживая иногда резкие колебания, Есенин все глубже осознавал исторический смысл революционной эпохи, что все более заметно отражалось в его творчестве. Достаточно полно об этом можно судить по его поэме 1925 года “Анна Онегина”; в ней, как в фокусе, сошлись все те нити, которые тянулись от многих его произведений 1924-1925 годов.

В поэме Есенин вновь обращается к тем важнейшим событиям, которые в свое время находили отклик как в его ранних, так и в поздних произведениях. Но теперь он делает попытку осознать эти события в их последовательности и взаимосвязи, дать целостное представление о пережитой эпохе.

Самое существенное в поэме – новая точка зрения Есенина на то, о чем он когда-то писал, переоценка многих первоначальных впечатлений, более широкий исторический кругозор поэта, зрелость его оценок крупнейших исторических событий.

Поэма построена на биографической основе, в ней немало достоверных фактов. Действительно, в описываемое время поэт посетил родные места; в облике героини поэмы заметны черты местной молодой помещицы Л. И. Кашиной, которой Есенин увлекался в ранней молодости; другой персонаж поэмы – бедняк Прон Оглоблин – также имел реальный прообраз; вблизи Константинова были села Криуши и Радово, которые названы в поэме. Но Есенин не придерживался точной фактографической основы, в поэме есть смещения во времени: изображаемые события относятся к 1917 году, а поэт читает героине “Москву кабацкую”, написанную пятью годами позже.

В поэме отобраны те факты биографии, которые относятся ко времени крупнейших событий в стране. Само по себе это является новым принципом в творчестве Есенина. Не противореча лирической настроенности произведения, такое построение придает поэме глубокое общественное значение.

Первое историческое событие, которого Есенин касается в поэме, – империалистическая война 1914 года.

В стихах Есенина, относящихся к 1914-1916 годам, преобладали мотивы любви поэта к родине, описания родного края и картин природы, но в этих стихах не было даже попыток оценить войну со стороны ее политической и социальной сущности. Теперь, много лет спустя, взгляд поэта на империалистическую войну, оценка ее становятся совершенно определенными:

Я думаю:

Как прекрасна

Земля

И на ней человек.

И сколько с войной несчастных

Уродов теперь и калек!

И сколько зарыто в ямах!

И сколько зароют еще!

И чувствую в скулах упрямых

Жестокую судоргу щек.

Поэма густо заселена реалистически нарисованными персонажами, характерными лицами, типичными деревенскими фигурами: разговорчивый возница, с хитрецой вымогающий у приезжего лишний рубль; оборотистый мельник, всегда готовый заработать на господском дворе, но не порвавший своих крестьянских связей; его деловая жена, улавливающая, что крестьянское волнение может отразиться и на благополучии ее дома; брат Прона Оглоблина – Лабутя – болтун и самохвал, напоминающий будущего шолоховского Щукаря; и целый крестьянский хор, заполняющий поэму своими голосами. Среди этого пестрого крестьянского люда мы видим самого поэта. Он неотделим от народной массы, от ее дум и надежд.

В “Анне Онегиной” совершенно иная картина: среда, в которой находится поэт, – эта близкая ему, духовно здоровая среда, и он без труда находит с нею общий язык. Здесь господствует атмосфера взаимного доверия и доброжелательства. Крестьяне видят в поэте земляка-горожанина, который может объяснить еще не понятое ими.

В поэме несомненны черты эпического повествования. И все же эту поэму трудно просто назвать эпосом, настолько она лирична. Ведь и название поэмы выражает не эпическую, а лирическую ее суть. Сам Есенин называл это произведение “очень хорошей” “лирико-эпической” поэмой.

В те годы поэты по-разному сочетали лирику с эпосом. Есть свои особенности и в поэме Есенина: в ней эпическая и лирическая темы развиваются рядом.

Эпические события в поэме Есенина – это глубокий жизненный фон, на котором раскрывается лирическая тема. Эти события отбрасывают свой романтический свет, и не будь их – лирическая тема стала бы тусклой и невыразительной. И все же не они являются сюжетной основой поэмы. Ее сюжет – лирический: история любви.

Уже в первой главе поэмы мы встречаемся со строками, ничем не отличимыми от лирических стихотворений поэта:

Когда-то у той вон калитки

Мне было шестнадцать лет,

И девушка в белой накидке

Сказала мне ласково: “Нет!”

Далекие, милые были.

Тот образ во мне не угас…

Мы все в эти годы любили,

Но мало любили нас.

Все более нарастая, лирическая тема получает преимущественное положение, и ее поэтическое выражение все более окрашивается в тона типично есенинской лирики:

Теперь я отчетливо помню

Тех дней роковое кольцо.

Но было совсем не легко мне

Увидеть ее лицо.

Лиризм поэмы подчеркивается и ее кольцевой композицией, характерной для подавляющего большинства стихотворений поэта. Вся поэма заканчивается почти буквальным повторением тех строф, которые открывали ее лирическую тему.

Эпический фон в поэме придает ее лирической теме особую содержательность. Но, помимо того, эта, казалось бы интимная, тема содержит в себе общественное звучание. Напуганная революционными событиями в России, Анна Онегина оказывается в эмиграции. Но довольно скоро она начинает понимать, что ее бегство было неосмотрительным и напрасным. Она с тоской смотрит, как в английский порт прибывают русские корабли под советским флагом. Ее думы о родине переплетаются с воспоминаниями о молодости, о русском поэте, любившем ее. Облик родины и облик поэта сливаются в единое целое, они вызывают горькое и тревожное чувство утраты. Это очень важная, решающая черта образа героини: именно она вызывает к Анне Онегиной расположение и сочувствие. Героиня предстала бы перед нами совсем в другом свете – надменной и капризной барынькой, не будь ее грустного письма в финале поэмы:

Я часто хожу на пристань

И, то ли на радость, то ль в страх,

Гляжу средь судов все пристальней

На красный советский флаг.

Теперь там достигли силы.

Дорога моя ясна…

Но вы мне по-прежнему милы,

Как родина и как весна.

В поэме “Анна Онегина” Есенин не только полностью сохранил, но и намного углубил свое лирическое дарование: в ней нет уже той изолированности от общественной жизни, которая прежде в известной мере была присуща лирике Есенина. Лирика – самая сильная сторона есенинского дарования. Славу Есенину принесли не поэмы, а его лирические стихотворения. Даже в лучшей его из его поэм, “Анне Онегиной”, лирик одержал верх над эпическим поэтом.

Сам Есенин говорил: “Обратите внимание, что у меня почти совсем нет любовных мотивов. Моя лирика жива одной большой любовью, любовью к Родине. Чувство Родины – основное в моем творчестве”. (И. Розанов. Есенин о себе и других) Его любовная лирика никогда не была оторвана от общих настроений и размышлений, владевших поэтом, она всегда была обусловлена его общественными взглядами, которые властно накладывали свой отпечаток на его стихи самого интимного содержания.

Именно к 1923 году относятся его стихи, в которых он впервые пишет о настоящей, глубокой любви, чистой, светлой и подлинно человечной.

Заметался пожар голубой,

Позабылись родимые дали.

В первый раз я запел про любовь,

В первый раз отрекаюсь скандалить.

Нельзя не обратить внимание на строку: “В первый раз я запел про любовь”. Ведь о любви Есенин писал и в “Москве кабацкой”. Значит, сам поэт не признавал настоящей ту любовь, о которой он писал в своем мрачном цикле стихотворений. В отличие от стихов того периода, Есенин создает иной цикл лирических произведений; в них бесконечно привлекает светлая радость чувства любви, ее чистота, человеческое тепло.

Стихи, рожденные новым настроением, поэт сам подчеркнуто отделяет от прежних. В стихотворении “Пускай ты выпита другим…” (1923) он пишет:

Я сердцем никогда не лгу,

И потому на голос чванства

Бестрепетно сказать могу,

Что я прощаюсь с хулиганством.

Пора расстаться с озорной

И непокорною отвагой.

Уж сердце напилось иной,

Кровь отрезвляющею брагой.

Это один из многих примеров того, как в любовной лирике Есенина неизменно отражались и его гражданские настроения.

В эту пору (1923-1925) в его произведениях появляется один настойчивый мотив, к которому он неоднократно возвращается, – поэт более строго судит о настоящей любви, которую не следует смешивать со случайными порывами:

Этот пыл не называй судьбою,

Легкодумна вспыльчивая связь, –

Как случайно встретился с тобою,

Улыбнусь, спокойно разойдясь.

Да и ты пойдешь своей дорогой

Распылять безрадостные дни,

Только нецелованных не трогай,

Только негоревших не мани.

(“Ты меня не любишь, не жалеешь…)

Противопоставляя настоящую любовь легкодумным случайным встречам, Есенин говорит о той страшной опустошенности сердца, которая с годами наступает у человека, без оглядки тратившего свои чувства. Как возмездие является к нему невозможность вернуть утраченное, познать любовь во всей ее глубине и всеохватывающей силе:

Ведь и себя я не сберег

Для тихой жизни, для улыбок.

Так мало пройдено дорог,

Так много сделано ошибок.

Смешная жизнь, смешной разлад,

Так было и так будет после.

Как кладбище, усеян сад

В берез изглоданные кости.

Вот так же отцветем и мы

И отшумим, как гости сада…

Коль нет цветов среди зимы,

Так и грустить о них не надо.

Самое яркое свидетельство новых, более глубоких, светлых чувств и мыслей поэта – цикл стихотворений “Персидские мотивы” (1924-1925).

Эти стихи были написаны Есениным во время его трехкратного пребывания на Кавказе. Поездки на Кавказ весьма благотворно отражались в его творчестве: он оказывался хотя бы на время оторванным от нездоровой среды.

Улеглась моя былая рана –

Пьяный бред не гложет сердце мне.

Синими цветами Тегерана

Я лечу их нынче в чайхане, –

Этими словами открываются “Персидские мотивы”.

В “Персидских мотивах” Есенин силой своего поэтического воображения создал реально осязаемую атмосферу Востока. Есенин как бы конструирует его из своих личных впечатлений о советском Востоке и книжных представлений о Востоке древнем. Этот условный Восток обозначен как Персия, которая неоднократно упоминается в стихах. Сам поэт не скрывает этой условности. Он пишет: “И хотя я не был на Босфоре – Я тебе придумаю о нем”.

В “Персидских мотивах” нет и следа натуралистических деталей, которые во многом снижали художественную ценность цикла “Москва кабацкая”. Теперь для Есенина любовь – не “чувственная дрожь”, не “вспыльчивая связь”. Поэтизация чувства любви, этот неотъемлемый признак классической поэзии, – вот что является наиболее характерной особенностью “Персидских мотивов”. Оттого так чисты и прозрачны эти стихи, так светлы в них чувства и краски. “Сиреневые ночи”, “месяца желтая прелесть”, море, “полыхающее голубым огнем”, “воздух прозрачный и синий”, “ветер благоуханный”, “розы как светильники горят” – такова в этих стихах природа. В них живет не только буйное “половодье чувств”, но и радостные мысли, неотделимые от чувства.

Руки милой – пара лебедей –

В золоте волос моих ныряют.

Все на этом свете из людей

Песнь любви поют и повторяют.

Пел и я когда-то далеко

И теперь пою про то же снова,

Потому и дышит глубоко

Нежностью пропитанное слово.

Как в этом, так и в других стихах цикла можно заметить, что Есенина интересовал не восточный орнамент сам по себе, а чувства, мысли и настроения восточной поэзии. Поэтому в “Персидских мотивах” нет перегрузки экзотическими приметами Востока.

“Персидские мотивы” – это дружеская встреча поэта с Востоком. Он проявляет живой интерес к его людям, обычаям, поэзии, ко всему новому и незнакомому для него. Поэт предполагает и обратный интерес, он охотно рассказывает о России. Во всем цикле преобладает атмосфера сердечной дружбы с людьми Востока:

Шаганэ ты моя, Шаганэ!

Там, на севере, девушка тоже,

На тебя она страшно похожа,

Может, думает обо мне…

Шаганэ ты моя, Шаганэ.

Но даже в “Персидских мотивах” мы ощущаем бесконечную привязанность поэта к России, думы о ней, затейливый восточный орнамент этого цикла не может скрыть от нас такое знакомое русское лицо его создателя. Даже тогда, когда поэт любуется Востоком, ему приходят на память картины родного края:

Отчего луна так светит тускло

На сады и стены Хороссана?

Словно я хожу равниной русской

Под шуршащим пологом тумана.

И, говоря о Босфоре, беседуя с персиянкой, он невольно вспоминает о родной стороне:

У меня в душе звенит тальянка,

При луне собачий слышу лай,

Разве ты не хочешь, персиянка,

Увидать далекий синий край?

“Как бы ни был красив Шираз, он не лучше рязанских раздолий”, – писал поэт, лирика которого, по его словам, была жива одной большой любовью к России.

С темой родного края связан еще один, весьма значительный цикл лирических произведений Есенина – его стихи родным.

Семья для Есенина была неотделима от Родины. В этих произведениях поэт делится своими самыми сокровенными чувствами и думами. Обращение к родным часто было для Есенина прибежищем от той среды, которая мучительно действовала на него. Поэт неоднократно обращается к матери (“Ты одна мне помощь и отрада, Ты одна мне несказанный свет”). Одно из стихотворений (“Все живое особой метой…”) построено на резком противопоставлении сыновней любви поэта и презрения к окружающему его “чужому и хохочущему сброду”. Задушевны и доверчивы беседы поэта с матерью. В “Ответе” он пишет:

Но время будет,

Милая, родная!

Она придет, желанная пора!

Недаром мы

Присели у орудий:

Тот сел у пушки,

Этот – у пера.

“Милая, добрая, старая, нежная” – с этими словами, полными глубокой любви, обращался поэт к матери.

Неоднократно поэт адресуется и к деду. Много стихов посвящено сестре Шуре. “Я красивых таких не видел”, – писал о ней Есенин. “Ты запой мне ту песню, что прежде Напевала нам старая мать”, – просит он ее и под эту песню вспоминает родной дом. Семья и родина – одно целое для поэта.

Есть еще одна группа лирических стихотворений Есенина. Такие стихи принято называть философской лирикой. В условном обозначении это приложимо и к целому ряду стихотворений Есенина, которые, впрочем, точнее было бы назвать лирикой житейских раздумий. Большинство этих стихов написано в 1925 году – в последний год жизни поэта.

В этом году Есенину исполнялось тридцать лет. Он считал этот возраст значительным для лирического поэта, находил его критическим для себя, переломным:

Видно, так заведено навеки –

К тридцати годам перебесясь,

Все сильней, прожженные калеки,

С жизнью мы удерживаем связь.

Милая, мне скоро стукнет тридцать,

И земля милей мне с каждым днем.

Оттого и сердцу стало сниться,

Что горю я розовым огнем.

Есенин много размышляет над жизнью. Он критически оценивает свое прошлое, учитывает опыт прожитого, задумывается над будущим. В его лирике появляются новые мотивы, которые мы и называем философскими.

Как в этих, так и в других стихах подобного рода, мы встречаем зрелые мысли поэта о жизни и видим, как он по-новому дорожит ею, приветствует ее.

Поэт был прав, сказав: “Моя лирика жива одной большой любовью, любовью к Родине. Чувство Родины – основное в моем творчестве”. Это чувство связывает воедино все лирические произведения Есенина: стихи с отчетливо выраженной общественно-политической тематикой, любовную лирику и стихи о природе, лирический цикл произведений, обращенных к сестре и матери, лирику философских раздумий. В этом заключалась своеобразная цельность поэта, несмотря на те внутренние противоречия, которые не покидали его до конца жизни.