“МЫ” Е. И. ЗАМЯТИНА – РОМАН-АНТИУТОПИЯ

“Будущее светло и прекрасно9, – писал в своем небезызвестном романе “Что делать?” идеолог русской революции Н. Г. Чернышев­ский. С ним соглашались многие русские писатели прошлого столе­тия, создавшие свои варианты социальных утопий, а именно: Л. Н. Толстой и Н. А. Некрасов, Ф. М. Достоевский и Н. С. Лесков. XX век внес в этот хор писательских голосов свои коррективы: в нашу историю пришло то, что получило название эпохи тоталита­ризма. Украсив себя лозунгами о социалистическом рае на земле, революционная власть провозгласила главенство

политики над ис­кусством, наукой, над человеческой личностью с ее неповторимым духовным миром.

В связи с этим литература рассматривалась всего лишь как послушный инструмент политического режима. Но даже в таких тяжелых условиях подлинный художник оставлял за собой право беспристрастного суда над временем и людьми. Пример то­му – роман Евгения Ивановича Замятина “Мы”, увидевший свет в далеком 1925 году.

Уже в упомянутом выше романе Н. Г. Чернышевского нарисо­ван будущий “город солнца”, воплощающий радость и гармонию на земле. Замятин во многом повторяет описание этой классиче­ской литературной утопии: перед нами предстают “стеклянные ку­пола аудиториумов”, “стеклянный, электрический, огнедышащий “Интеграл”, “божественные параллелепипеды прозрачных жи­лищ”. Каково же отношение автора ко всему этому великолепию?

Писателя интересуют не столько признаки материального благопо­лучия и прогресса, сколько духовное состояние будущего общества и прежде всего взаимоотношения личности и государства. В этом смысле роман “Мы” не фантастическая мечта художника эпохи со­циализма, а скорее проверка большевистской мечты на ее состояте­льность, “человечность”. Именно с этим связана идея произведе­ния, вытекающая из авторских наблюдений за судьбой тех, кто со­ставляет народонаселение хрустально-алюминиевого рая будущего.

Повествование в романе ведется от лица рассказчика, личность которого заслуживает особого внимания. Это человек без имени, Д-503 – один из математиков Единого Государства. Он боготво­рит “квадратную гармонию” общественного устройства, которое заботливо обеспечивает “математически безошибочное счастье” для любого, живущего на этой земле. В обществе покорных “ну­меров” каждый получает сытость, покой, соответствующее заня­тие и полное удовлетворение физических потребностей.

А что вза­мен? Совсем “немного”: надо отказаться от всего, что отличает те-

42

Бя от других, избавиться от своей индивидуальности и стать без­ликим “нумером”. Приняв эти условия, можно получить “полно­ценное” существование: это жизнь по законам Часовой Скрижали, отгороженность от мира Зеленой Стеной, постоянная слежка со стороны Хранителей из службы безопасности. В таком обществе все контролируется и подлежит строгому учету: музыка заменяет­ся Музыкальным заводом, литература – Институтом Государст­венных Поэтов и Писателей, пресса – Государственной Газетой и так далее.

Важнейшим событием в жизни Единого Государства яв­ляется День Единогласия, когда осчастливленные властью Благо­детеля люди подтверждают радость своего рабского состояния.

Но даже такая хорошо отлаженная государственная машина да­ет сбой: человеческая природа упорно сопротивляется идее безли­кого, унылого существования. В этом противоречии кроется основ­ной конфликт произведения, прямо соотносящийся с судьбой глав­ного героя. Д-503 вдруг начинает ощущать в себе те самые запрет­ные чувства, которые нарушают гармонию Единого Государства. Герой влюбляется, его начинают посещать неясные мысли и сме­шанные чувства. Подобные процессы происходят и с тысячами дру­гих “нумеров”, открывающих в себе что-то неповторимое, отличное от других.

Для всемогущей государственной Системы это означает неслыханный заговор, опаснейший бунт! И действительно, зреющее недовольство перерастает в восстание низов, которое возглавляет возлюбленная главного героя – 1-330. Какие же цели преследуют бунтовщики?

Это возвращение к нормальной, естественной, под­линно человеческой жизни, обретение права на любовь, творчество, свободное выражение своих мыслей. Но силы в этой борьбе явно не равны: безжалостная государственная машина подавляет этот по­рыв “неблагонадежных”. В самом способе подавления проявляется поистине “высший разум” Единого Государства: им разрабатывает­ся и внедряется в практику операция по удалению “лишних” эмо­ций и фантазий, то есть всего человеческого в человеке.

Такому чу­довищному эксперименту подвергается и сам Д-503: ему удаляют “центр фантазий” путем прижигания Х-лучами “жалкого мозгово­го узелка”. И вот итог операции: “Никакого бреда, никаких неле­пых метафор, никаких чувств: только факты”.

При чтении этих страниц романа испытываешь чувство грусти и безнадежности: сам принцип бездушной организации общества вне­дряется внутрь человека, полностью убивает его сознание. Мы ста­новимся свидетелями вмешательства государства в сокровенный мир личности, в его самые тонкие сферы. Все это сказывается в личной судьбе Д-503: герой-рассказчик теряет свое “я” и снова ве­рой и правдой служит Единому Государству, предавая свою воз­любленную . В итоге торжествует идея механизированного, лишенного какой бы то ни было поэзии мира: “С закрытыми глазами, самозабвенно кружи­лись шары регуляторов; мотыли, сверкая, сгибались вправо и вле­во; гордо покачивал плечами балансир; в такт неслышной музыке приседало долото долбежного станка. Я вдруг увидел всю красоту этого грандиозного машинного балета…” Это наблюдение за одно­образной, равномерной работой машины – своеобразный апофеоз

Несвободы, заложенной в основание Единого Государства, превра­щающего отдельное “я” в безликое “мы”.

Финал романа возвращает нас к его названию, имеющему осо­бый смысл.

“Допускать, что у “я” могут быть какие-то “права” по отноше­нию к Государству, и допускать, что грамм может уравновесить тонну, – это совершенно одно и то же. Отсюда – распределение: тонне – права, грамму – обязанности; и естественный путь от ни­чтожества к величию: забыть, что ты – грамм, и почувствовать се­бя миллионной долей тонны…” Эти рассуждения героя вполне со­относятся с выводами автора: тоталитарное государство опирается не на сумму отдельных “я”, а на миллионные доли огромного и мо­нолитного целого, именуемого “мы”. Такому обществу суждено не­завидное будущее, которое обречет людей на безликое, лишенное жизненной яркости существование. Идея солидарности, равенства, братства, провозглашенная в свое время большевиками, у Замяти­на Обретает Характер антиутопии, определяющей жанровое своеоб­разие произведения.

Это действительно антиутопия, отображающая пагубные и непредвиденные последствия слепого следования социа­льному идеалу как догме, претендующей на абсолютную истину.

Особенности жанра требовали от писателя особого метода изо­бражения. Замятин вырабатывает свой метод, созвучный стилю эпохи, – “неореализм”, понимаемый как соединение реальности и фантастики. Фантастичны общество прозрачных стен, гигантская сверхмощная космическая машина “Интеграл”, невиданные чудеса Техники Будущего. Реальны человеческие характеры и судьбы, их мысли и чувства, не заслоняемые волей верховного правителя – Благодетеля.

Этот художественный сплав создает “эффект присут­ствия”, делает повествование увлекательным и ярким.

В связи с особенностями метода следует обратить внимание на стиль Замятина. Прежде всего это ироническая и подчас сатириче­ская окраска монологов главного героя, обнажающая авторское от­ношение к ним. Вот рассуждения Д-503 об “отсталых” предках: “Не смешно ли: знать садоводство, куроводство, рыболовство и не суметь дойти до по­следней ступени этой логической лестницы: Детоводства”, К Этому надо добавить особую динамику повествования: в романе много чисто кинематографических приемов изображения . Ди­намизм стиля соответствует процессу модернизации, индустриали­зации, которым была охвачена страна, пережившая социальную революцию.

Такой стиль позволяет запечатлеть жизнь в ее движе­нии, развитии, дает возможность развернуть картины будущего в напряженной динамике будней Единого Государства.

Своеобразие замятинской стилистики наложило отпечаток и на отбор языковых средств в повествовании. Обращает на себя внима­ние обилие научно-технических терминов: касательная ассимптота, Фнолектор, Нумератор, Поршневый Шток и тому подобное. Все это как нельзя лучше передает атмосферу, царящую в технократиче­ском обществе, лишенном подлинных представлений о прекрасном. Вспомним рассуждения Д-503 В 12-й записи: “Я думал: как могла

Случиться, что древним не бросалась в глаза нелепость их литера­туры и поэзии. Огромнейшая великолепная сила художественного слова тратилась совершенно зря. Просто смешно: всякий писал, о чем ему вздумается.

Так же смешно и нелепо, как то, что море у древних круглые сутки билось о берег, и заключенные в волнах Силлионы Килограммометров уходили только на подогревание чувств у влюбленных”. Герой-рассказчик постоянно что-то доказы­вает, обосновывает, разъясняет самому себе, будучи абсолютно уве­ренным в высшей гармонии нового времени. Отсюда – множество риторических эмоциональных конструкций, делающих монологи живыми и полемичными.

В итоге, несмотря на ложность многих рассуждений главного героя, все время ощущаешь его живым чело­веком, несчастным в своей слепой вере в чудеса тоталитарного про­гресса . Проснувшееся в безымянном “нумере” поэтическое начало создает резкий контраст с неподвижным миром техники: “Я – один. Ве­чер. Легкий туман.

Небо задернуто молочно-золотистой тканью, ес­ли бы знать, что там – выше?” Таким образом, язык и стиль рома­на тесно связаны с его проблематикой и образной системой.

Наблюдения над текстом романа-антиутопии приводят к выводу и о высоких художественных достоинствах произведения. Кроме то­го, язык и сама проблематика романа воспринимаются сегодня не ме­нее остро, нежели в двадцатые годы. К сожалению, многие догадки и фантазии Замятина стали в нашей истории суровой реальностью: это и культ личности, и пресловутые “свободные выборы”, и всемогу­щий и страшный Архипелаг ГУЛАГ, и заключенный Щ-854 из пове­сти А. Солженицына “Один день Ивана Денисовича”…

Сегодня мы много спорим о судьбе России, о возможных путях реформ, о нужно­сти или ненужности “железной руки” в управлении государством. В этом смысле роман Замятина был и остается книгой-предостереже­нием, весомым аргументом в современной борьбе идей. Читая “Мы”, понимаешь, как важно уметь разглядеть за громкими лозунгами и красивыми посулами сущность происходящего в обществе.

Важно всегда и везде оставаться личностью, не следовать сомнительным “веяниям времени”, оставлять за собой право сомневаться. В этом смысле фантастика Замятина для нас есть и остается реальностью се­годняшнего во многом “пронумерованного мира”.