ИЗ РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ XIX-XX ВЕКОВ
Ю. М. Нагибин
Мой первый друг, мой друг бесценный
Рассказ является автобиографическим. Повествование ведется от первого лица. Автор рассказывает о своем полуголодном послевоенном детстве, которое, несмотря на объективные трудности, оказалось ярко озарено счастьем первой настоящей дружбы.
В год его поступления в школу наплыв детей в ближние к его дому учебные заведения был настолько велик, что школы не смогли принять всех желающих. Автор в числе других детей из своего дома “угодил” в школу
Обычно по пути домой ребята завязывают “снежные баталии” в Телеграфном переулке. Там автор впервые замечает “длинного, тонкого, бледно-веснушчатого мальчика с большими серо-голубыми глазами в пол-лица. Стоя в сторонке и наклонив голову к плечу, он с тихим, независтливым восхищением наблюдал их молодецкие забавы… Его мнимая настырность обернулась тонкой деликатностью: он имел право водить компанию… но не хотел навязываться, терпеливо ожидая, когда его позовут”.
Автор узнает, что мальчик живет в их же доме, знакомится с ним. “Сколько было потом знакомств, сколько звучало имен, ничто не сравнится с тем мгновеньем, когда в заснеженном московском переулке долговязый мальчик негромко назвал себя: Павлик”.
Поначалу автор не считает Павлика своим близким товарищем. У него уже был закадычный друг Митя Гребенников, слабодушный, чувствительный, слезливый, по-женски отходчивый, хоть и способный к истерическим вспышкам ярости. Однажды он даже бросился на автора с ножом, когда тот “всыпал” ему за то, что переехавший в новый дом Митя принялся причитать, что старое жилье он вспоминает только в кошмарном сне. “Митина вздорность, перепады настроений, чувствительные разговоры, всегдашняя готовность к ссоре, хотя бы ради сладости примирения” кажутся автору непременной принадлежностью дружбы. Сблизившись с Павликом, он долгое время считает, что просто покровительствует робкому чужаку, не понимая, что нашел наконец настоящую дружбу. Долгое приятельство с Митей не проходит для автора бесследно: он привыкает к моральному соглашательству, привыкает прощать предательство. Например, однажды Митя доносит на товарища, что тот играл на деньги, за что, по тем времена, могли бы запросто исключить из школы. Затем Митя принимается утверждать, что сделал это для его же пользы, чтобы в нем вдруг не пробудились прежние наклонности, а затем со слезами требует “вернуть ему былое доверие ради святой дружбы”. Все это выглядит фальшиво, скверно, непорядочно.
Павлик же не признает сделок с совестью. Однажды автор, который всегда блестяще учился по немецкому языку и не унижался до того, чтобы готовить домашние задания, оказывается у доски. Он не выучил стихотворение, потому что накануне не был в школе и не знал, что стихотворение вообще было задано. Чтобы избежать двойки, автор сваливает вину на Павлика, у которого он действительно спрашивал задания по всем предметам, кроме немецкого. Учительница выговаривает Павлику, тот слушает ее молча, не оправдываясь и не огрызаясь. Спустив пары, немка просит автора прочесть любое стихотворение по выбору. Он отвечает блестяще, поскольку прежде занимался с репетиторшей и немецкую поэзию знает хорошо. Получив “отлично”, автор возвращается на место, но Павлика рядом с ним уже нет. Он пересел на другую парту. Автор недоумевает, что сподвигло товарища уйти от него, и замечает, что глаза у Павлика красные и налитые влагой. Прежде, даже после жестоких и неравных драк, он никогда не видел друга плачущим.
Павлик не разговаривает с автором, не отвечает на его притворно-равнодушные вопросы. Видно, что его до глубины души потрясло то, что “его предал друг. Спокойно, обыденно и публично, средь бела дня, ради грошовой выгоды предал человек, за которого он, не раздумывая, пошел бы в огонь и в воду”.
Автору не хочется признаваться в собственной низости, он пытается оправдаться, но при всем желании не может этого сделать. Почти год Павлик держит его в отчуждении. Все попытки автора “помириться между прочим” не приносят успеха. Павлик “презирал всякие обходные пути, мелкие уловки и хитрости, все скользкое, уклончивое, двусмысленное – прибежище слабых душ”. Павлику не нужен такой человек, каким показал себя автор на уроке немецкого. Его нравственный кодекс гораздо выше.
Однако, через год, когда автор посылает другу записку с просьбой о встрече, Павлик без всяких церемоний поднимается к нему в квартиру, как делал это прежде. Автору не надо извиняться перед ним: Павлик понял, что его друг внутренне
Изменился, а стало быть не должен нести ответственность за себя прежнего.
“Редкое душевное целомудрие заставляло его держать на запоре свой внутренний мир. Он не считал себя вправе навязывать людям свои мысли и соображения, взгляды и оценки, не говоря уж о сомнениях и надеждах. Посторонним людям он казался апатичным, вялым, безучастно пропускающим бытие мимо себя”. Только автор прекрасно знает, “каким сильным, страстным, целенаправленным характером он обладал. Ему так и не пришлось выйти на суд людской. Все, что в нем развивалось, зрело, строилось, не успело обрести форму”.
Павлик происходит из семьи людей малообразованных, мало чем интересующихся, мало к чему способных. Его отец часовщик, который временами с удовольствием вспоминает, как однажды смотрел спектакль “Коварский и любовь”.
В семье автора “все думали”. Здесь существует культ книг, а Павлику настроенность на культуру необходима, как воздух. В каждым годом друзья становятся все ближе и дороже друг другу.
На пороге юности их поражает “общий недуг – невыясненность устремлений”. Друзья хотят “играть, а не присутствовать безмолвными статистами на сцене жизни”. Они оба ровно и хорошо учатся по всем предметам, но какой-то основной страсти, которая подсказала бы друзьям, какую дорогу выбрать в жизни, ни у одного нет. Автор и Павлик активно ищут себя.
У Павлика есть два дяди, оба ученые, один физик, другой химик. Их блистательный пример заставляет ребят по очереди пробовать себя на каждом из этих поприщ. Первым делом они принимаются варить гуталин. Квартира насквозь пропитана запахом ваксы, и, чтобы жильцы не ругались, ребята чистят гуталином собственного производства всем сапоги. Но гуталин не дает блеска, и обувь приходится перечищать.
Затем автор с Павликом пытаются создать красную тушь, но толку от этого тоже никакого. Когда на обеих науках ребята ставят крест, им на глаза попадается “Охранная грамота” Б. Пастернака. Автор с Павликом читают о муках будущего поэта, мечтавшего стать композитором, но не обладавшего абсолютным слухом. Пастернак отказался от того, чтобы делать карьеру музыканта, после того, как узнал, что его кумир А. Скрябин “скрывает, как нечто постыдное, несовершенство своего слуха”.
Ребята ищут себя в географии, биологии и электротехнике, что заканчивается небольшим пожаром. Их “отдых от трудов праведных” не менее изнурителен и целенаправлен. Друзья то осваивают балансировку (по часу, почти до потери сознания удерживая на носу половую щетку или бильярдный кий), то, по примеру девушек-парашютисток прыгают с большой высоты с двумя зонтами на асфальт. Для автора это кончается сотрясением мозга, а Павлик выбивает себе половинку переднего зуба.
Незаметно автор начинает писать рассказы, а Павлик пробует свои силы на подмостках любительской сцены. В этих занятиях друзья уже не спешат объединяться и чувствуют, что на сей раз “каждый столкнулся со своей судьбой”. Но ни один не в силах признаться себе, что выбор сделан. По окончании школы оба подают заявления в медицинский институт – “обычное прибежище тех, кто не ладит с математикой и не верит в себя на гуманитарном поприще”. Отучившись полгода, оба поступают в Институт кинематографии. Автор зачислен на сценарный, Павлик, выдержавший, кроме того, экзамены в ГИТИС (театральный институт) и Историко-архивный, начинает учиться на режиссерском факультете. Отец относится к выбору Павлика спокойно, тешит себя надеждой, что еще увидит сына в постановке “Коварский и любовь”.
Однако в первый день войны ребята отправляются в военкомат. Павлик уезжает на фронт и совсем скоро геройски гибнет под Сухиничами. Немцы предлагают советским солдатам, захваченным врасплох в здании сельсовета, сохранить им жизнь, если они положат оружие и выйдут по одному с поднятыми руками. Как свидетельствовали потом немногие оставшиеся в живых жители Сухиничей, ни один человек из отделения, которым командовал Павлик, не выполнил требование фашистов.
Павлик на протяжении долгих лет после окончания войны снится автору. Сон все время повторяется: Павлик жив и вернулся, но к автору он не идет, он не нужен ему. Во сне возле Павлика только его мать, их осеняет какая-то общая забота, которая автору не понятна. Автор все пытается объяснить, что ничем не виноват перед Павликом, что не заслужил такого равнодушия, но Павлик почти не слушает его, только холодно кивает и молча проходит мимо. “Может, там, откуда пришел Павлик, иные мерки…”
Автор отправляется в гости к приятелю в загородный дом. По пути автор видит дорожный знак “До Сухиничей… километров”. За сбором грибов автор наступает на моток колючей проволоки, что лежит здесь с войны, запутывается в ней, с трудом выбирается из капкана. Автору приходит на ум, что он находится совсем рядом с тем местом, где прошли последние минуты жизни его бесценного друга. Он понимает, что на самом деле безмерно виноват перед ним – виноват, что не отдал за Павлика своей жизни, что не спас других людей, виноват в тюрьмах, в лагерях, в том, что в мире не затихают выстрелы, что гибнут дети и не счесть обездоленных.
“Надо все время помнить о подвиге ушедших; может быть тогда исчезнет зло и исполнится самая заветная человеческая мечта – вернуть к жизни погибших”.
(2 votes, average: 3.00 out of 5)Мой первый друг, мой друг бесценный