МАТЕРЬ ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ

В. А. ЗАКРУТКИН

МАТЕРЬ ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ

Однажды, всматриваясь в раскрашенное лицо каменной Девы Марии, рассказчик вспомнил земную женщину, “которую не смел, не имел права забыть”.

Во время войны хутор, где жила двадцатидевятилетняя Мария, захватили фашисты. Хаты сожгли, жителей куда-то погнали. Мария, ожидавшая ребенка, спряталась на кукурузном поле.

Гонят фашисты стариков, женщин с детьми – малютки на руках, те, что постарше, ковыляют, держась за мамину юбку.

– Не хочу я в вашу Германию! Лучше убейте! – кричит пятнадцатилетняя

И ее сразила пулеметная очередь. Мария пытается спасти девушку, но та умирает. Руками выкопала “тетка Мария” могилу, похоронила Саню.

“Она не знала и не могла знать, что здесь, на неубранном кукурузном поле, она осталась одна в глубоком немецком тылу, что фронт все дальше откатывается на восток, что все окрестные хутора по приказу немецкого командования сожжены дотла, а уцелевшее после зверских казней их население угнано в Германию. И не осталось в этих глухих местах ни одного живого человека, кроме нее, Марии…”

С детства жизнь ее была полна испытаний: в Гражданскую войну белогвардейский карательный отряд расстрелял ее отца-коммуниста. Мать умерла, когда Марии было шестнадцать лет.

Девушка стала дояркой, вышла замуж за шофера Ивана, который очень любил ее, называл кнопочкой и конопулькой. Родила Мария сына Васю. Построили новый домик, насадили молодой сад.

Надежды на счастливую жизнь разбила война. Иван ушел на фронт, вернулся без руки. К хутору все ближе подкатывались немцы.

Оккупанты собрали жителей и повели их рыть окопы. Население пыталось сопротивляться, взорвали немецкую технику, фашистские солдаты погибли.

Каратели взяли Ивана, повели на показательную казнь. “Плачущая, обезумевшая от страха Мария не заметила, что за толпой побежал и Васятка”.

Заступившуюся за Ивана телятницу Феню вздернули рядом с ним. Васятка кинулся на фашистов, кусал им руки – петля захлестнула и его тоненькую шею.

– Я не могу жить, Господи, – давясь слезами, шептала Мария, – я не хочу жить. Может, ты все-таки есть, Господи? Сделай так, чтоб я скорее отмучилась…

Однако мысли о нерожденном ребенке, о том, что она обязана его уберечь, отогнали желание смерти.

В поле к Марии подходит пес Дружок. Вместе с ним четыре коровы, их вымя переполнено молоком. Мария подоила коров, напилась сама и напоила Дружка. Вместе с собакой улеглась она спать в воронке от снаряда. Коровы потолклись немного и легли у края воронки.

Утром Мария, преодолев страх перед немцами, отправляется на осиротевший, разрушенный, сожженный хутор. В колодце плавают трупы собак и кошек. Прекрасные сады сожжены.

Мария решает расположиться на ночлег в погребе и неожиданно обнаруживает там раненого немецкого солдатика лет семнадцати. Жажда мести захлестывает женщину, она берет вилы, чтобы заколоть врага, но испуганный солдатик вдруг кричит:

– Мама! Ма-а-ма!..

Они общаются языком жестов – как глухонемые. Женщина сердцем понимает то, что ей хочет сказать мальчик, волей войны запущенный в мясорубку: он не хотел убивать.

Мария подоила корову и напоила мальчишку молоком. Не выпуская ее руку, раненый всхлипнул, закрыл глаза и стал засыпать.

Мария начинает собирать все, что уцелело и сгодится для хозяйства: два котелка и печку из немецких блиндажей, лопату, тесак. Для постели раненого она принесла сена.

Мальчишка-немец говорит ей свое имя: Вернер Брахт. Пусть напишет его на кресте, когда похоронит.

Мария начинает “хозяйствовать”. Разделывает тушу убитого коня, засаливает ее и кормит собак (их уже две – Дружок и Дамка).

Слетается стая домашних голубей, доверившись единственному живому человеку. Мария кормит птиц собранной с полей кукурузой.

Мужественная женщина решает расчистить колодец – и делает это! Она обходит окопы, находит окровавленную шинель, стирает ее в реке и надевает на себя – больше надеть нечего.

Немецкий солдатик умирает, он протягивает к русской крестьянке руки и опять шепчет:

-Мама! Мама!

И Мария поняла, не могла не понять, что она – последний человек, которого обреченный на смерть немец видит в своей жизни, что в эти горькие и торжественные часы его прощания с жизнью в ней, в Марии, заключено все, что еще связывает его с людьми, – мать, отец, небо, солнце…”

“И вновь осталась Мария одна в окружении мертвых”.

Мария упорно работает: запасает картофель, свеклу, капусту, морковь. Наломала кукурузных початков, натеребила зерна и из двух твердых камней соорудила мельницу, на которой ей удавалось ежедневно намолоть несколько стаканов муки.

Установила в погребе печку, пробила в крыше погреба круглое отверстие для трубы. Ни спичек, ни зажигалки у нее не было. Но она вспомнила, как дед добывал огонь кресалом.

Коровник был разрушен немцами, но Мария ухитрилась разобрать завал кирпичей, чтобы освободить проход в уцелевшие углы коровника и укрыть от дождей и снега четырех коров.

Иглу она сделала из куска проволоки, в пустых окопах за речкой нашла вещи, из которых пошила подобие платья.

Однажды мимо хутора на лошадях проехали разведчики партизанского отряда, но Мария спряталась, решив, что это немцы. Страшная ошибка! Если бы она вышла навстречу партизанам, ей бы не пришлось пережить той страшной зимы в погребе…

В хмурый день поздней осени на хуторском кладбище Мария поминает усопших, мысленно беседует с покойной матерью, спрашивая, как ей жить.

Комсомольское ли воспитание, крестьянская ли закалка не позволяют Марии бросить на полях урожай – и она начинает одна собирать все то, что должна была собрать бригада имени Ленина. Работает то на подсолнечном поле, то на свекольном или картофельном.

На пасеке она укрывает стеблями подсолнечника ульи, чтобы пчелы не померзли зимой.

К хутору прибиваются еще овцы. Мария с верными Дружком и Дамкой отбивают отару от волков.

Обходя окопы в поисках чего-нибудь необходимого, Мария находит тело русского солдата, намертво смерзшегося с пулеметом, и хоронит его – уже привычно хоронит. Так она выполняет вековечную миссию женщины: сберегать живое и хоронить погибших.

А хозяйство все прибавляется: прибиваются к живому гнезду куры, приходят лошади – измученные кавалерийские кони, потерявшие всадников. Маленькая одинокая женщина кормила скотину, поила, вычесывала свалявшуюся шерсть… И продолжала собирать то, что осталось на полях.

Однажды происходит необыкновенное событие: Мария находит в копне сена семерых эвакуированных ленинградских детей из разбомбленного поезда.

“Весь вечер Мария грела на печке воду, поочередно искупала детей, приспособив для этого большой алюминиевый термос из немецкой походной кухни, помыла им головы, напоила всех теплым молоком и уложила спать, а сама, поглядывая на спавших детей, принялась стирать их ветхие лохмотья”.

“Несколько дней она кормила детей щами из соленого конского мяса, заправленной молоком кукурузной кашей, потом зарезала овцу, пять кур. На ее глазах изможденные дети стали поправляться, посвежели, на их худых, обветренных лицах появился румянец…

Маленький Андрюша первый назвал ее мамой. Однажды вечером, когда Мария вернулась с поля и спустилась в погреб, мальчик вскочил с нар, повис у нее на шее и радостно закричал:

– Мама пришла! Мама пришла!

А трехлетняя Даша повторила, захлопав в ладошки:

– Мама! Наша мама!”

Вот и весна пришла. Появилась трава. Вместе с детьми Мария сняла с пчелиных ульев зимнее укрытие.

В один из таких весенних дней Мария родила сына, Васеньку. Детей из погреба выпроводила, сама сумела себе помочь.

“Ослабевшей после родовых мук Марии показалось, что она родила их всех, беззащитных, рассеянных войной по неприютным угрюмым полям малых людей, от которых она, родившая их мать, должна отвести смерть…”

– Вы будете жить, – в изнеможении шептала Мария, – вы все будете жить…

Гвардейский кавалерийский полк советских войск обнаружил поселение на сгоревшем хуторе.

Мария “стояла на покатом холме с младенцем на руках, босая, с распущенными волосами. Вокруг нее сгрудились дети, коровы, овцы, куры. Звонко заржали рыжие кони. Вверху носились белокрылые голуби.

Подъехав к Марии, командир полка остановил эскадрон, сошел с коня. Слегка прихрамывая, он подошел к ней, пристально посмотрел в глаза, снял фуражку и, марая жидкой грязью полы щегольского плаща, опустился перед Марией на колени и молча прижался щекой к ее безвольно опущенной маленькой жесткой руке…”

Придет время – “засияет над землей образ Матери Человеческой, нашей нетленной веры, нашей надежды, вечной нашей любви…”