ПОЭЗИЯ ЛЕРМОНТОВА
Зрелая лирика Лермонтова является высочайшим взлетом и победой, совершенной творческим гением поэта и всей русской литературой.
В лирических стихотворениях Лермонтова развертывается и углубляется центральный для них образ положительного героя своего времени.
Стихотворениями, открывающими период зрелости в лирике Лермонтова, следует считать “Бородино” (1837) и “Смерть поэта” (1837). Каждое из этих прославленных стихотворений по-своему знаменательно. В одном из них преобладает утверждение, в другом –
Создавая образ современного поэта, Лермонтов лишал его того высокого ореола, которым он был окружен в романтической литературе и отчасти у самого Лермонтова в начале 30-х годов. Идеальный поэт для Лермонтова – не мистик и не одинокий провидец, вдохновляемый божественными видениями, каким его рисовали многие романтики, а народный трибун, который своим “простым и гордым” языком “воспламенял бойца для битвы” (“Поэт”, 1838). Самый облик этого певца-пророка-гражданина, овеянный культурой декабризма, равносилен обвинительному приговору, направленному против фальши и бесхарактерности современного мира:
Твой стих, как божий дух, носился над толпой
И, отзыв мыслей благородных,
Звучал, как колокол на башне вечевой
Во дни торжеств и бед народных.
Но скучен нам простой и гордый твой язык, –
Нас тешат блестки и обманы…
Современный поэт в современных условиях, согласно мысли Лермонтова, не может подняться до этого идеала и переживает глубокий кризис (“Поэт”, “Журналист, читатель и писатель”, 1840). Трагедия поэта – в том, что он разобщен с народом и даже с теми, кого Лермонтов называет толпой – смешанным, разноликим окружением поэта.
Поэт, изображенный Лермонтовым, лишился в обступившем его “ветхом мире” внутреннего права выражать свою подлинную сущность, утратил свое назначение и превратился в изнеженного любителя “блесток” и румян”. Он разошелся с толпой не только потому, что она недостойна его и не может его понять, но и потому, что он сам, предавшись поэтической игре, перестал понимать простую и трагическую правду толпы (“Не верь себе…”, 1839).
Лирический герой Лермонтова является трагической фигурой не только тогда, когда он выступает как поэт или человек, которого ожидают великие дела. Зрелая, как и юношеская, лирика Лермонтова остается трагической во всех ее проявлениях. Любовь к свободе, порывы страсти, беспокойства и негодования сочетаются в его новых стихах, как и прежде, с голосами разочарования, одиночества и горькой безнадежности. Ряд поздних стихотворений Лермонтова, главным образом, 1837 года (“Я не хочу, чтоб свет узнал”, “Не смейся над моей пророческой тоскою”, “Расстались мы, но твой портрет”, “Гляжу на будущность с боязнью” и др.), и по форме своей напоминают его прежние монологи-признания с их напряженным пафосом лирической исповеди и обнаженной эмоционально-логической структурой. Но не эти стихотворения и их метод характерны для творчества Лермонтова второй половины 30-х годов.
Зрелая лирика Лермонтова устремлена к тому, что было названо Белинским “поэзией действительности”. Герой Лермонтова утратил в значительной мере свою традиционно-романтическую исключительность, стал проще и ближе к людям. Поэт избегает теперь подчеркнуто субъективной формы “дневниковой” записи в стихах и вовсе не возвращается к созданию интимных автобиографических циклов. Сложный философско-психологический анализ, направленный у молодого Лермонтова главным образом на его лирического героя, сосредоточивается во втором периоде также и на явлениях общественных, стоящих за пределами авторской личности (“Не верь себе”, “Дума”, “Последнее новоселье”). В лирике Лермонтова 1837-1841 годов субъективный пафос не теряет своей силы, но облекается в объективные образы, отражающие возросшее внимание поэта к внешнему миру.
Поэтические мысли и образы Лермонтова приобретают во второй половине 30-х годов большую законченность, типичность и смысловую объемность, а стихотворения становятся более выпуклыми, автономными, менее зависимыми от соседних и не похожими на них.
Мифологически обобщенному, отодвинутому от истории содержанию баллад Лермонтова противостоит отражение исторической действительности в стихотворениях реалистического типа, в первую очередь – политических. Основные образы в этих стихотворениях отмечены резкими признаками эпохи или несут на себе отпечаток определенной бытовой среды. Образ среды был наличен, конечно, и в ранней лермонтовской лирике, но теперь, в период творческой зрелости поэта, этот образ стал более конкретным и исторически осознанным. Лучшим ключом к пониманию нового гражданского, аналитически-углубленного подхода Лермонтова к действительности служит стихотворение “Дума” (1838). Значение “Думы” как одной из важнейших идейных деклараций Лермонтова – в развернутой аналитической критике современного ему поколения и в том, что к числу представителей поколения поэт относит и самого себя. Эта последняя особенность становится важной и знаменательной, если вспомнить, что, согласно романтической эстетике, лирический герой по своим “изначальным качествам” не зависел от среды и не подлежал критике.
Включение героя в общественную среду, охарактеризованную конкретно и четко, осуществляется также в стихотворениях “Смерть поэта”, “Прощай, немытая Россия” (1841), “1-е января” (“Как часто, пестрою толпою окружен…”). Эти стихотворения и “Дума” принадлежат к одному и тому же литературному ряду, но предметом критики и отрицания является в них не современное поколение вообще, а наиболее реакционные силы русского самодержавия: придворная камарилья, николаевская жандармерия и светская “бездушная” толпа. Герой и среда, как было и у раннего Лермонтова, поставлены здесь в непримиримо враждебные отношения между собой. В стихотворении “Прощай, немытая Россия” общественное зло названо по имени и корни его обнажены.
В восьми строках стихотворения охарактеризован крепостнический строй старой России (“страна рабов, страна господ”), и ее некультурность (“немытая Россия”), и воспитанная веками рабства покорность ее народа (“им преданный народ”), и шпионская бдительность самодержавной власти (последние два стиха). Этот новый, социально-углубленный, реалистический образ действительности становится своего рода фоном зрелой лирики Лермонтова, договаривающим и поясняющим те стихотворения, в которых социально-политическая тема непосредственно не выдвигается, но которые с этой темой соизмеримы.
Во всей этой лирике господствует тема трагического разлада с действительностью, хотя герою и удается иногда уйти от наплывающего на него мрака. Приобщение к природе (“Когда волнуется желтеющая нива…”), веянья любви и нежности (“Слышу ли голос твой…”, “Из-под таинственной холодной полумаски…”), случайно пойманные и смутные призывы к чему-то большому, необычайному и высокому (“Есть речи – значенье…”) заставляют “лермонтовского человека” забывать о своей трагедии и “постигать” “счастье на земле”. Но эти минуты гармонии или проблески надежды оказываются временными и скоропреходящими – грустный и горький тон целого остается в силе.
Количество любовных стихотворений у Лермонтова в этот период меньше, чем в предшествующий. В этих стихотворениях нет напряжения и подъема большой любви, а только легкие и благоговейные прикосновения к ней. Она не ослепляет поэта своим сверканием, силой и славой. В те годы любовь является у Лермонтова чаще всего как воспоминание о прошлом (“Расстались мы, но твой портрет…”, “1-е января”, “Ребенку”, “Нет, не тебя так пылко я люблю…”), как мелькнувшая надежда на будущее (“Из-под таинственной холодной полумаски…”) или как мечта, которая создает объективные образы, не имеющие прямого отношения к поэтической биографии автора.
В лирическом творчестве Лермонтова рядом с образом России – государства рабов, голубых мундиров, царедворцев, салонных болтунов и опустошенных душ – вырисовывается и другой ее образ – народный, демократический. В юношеской лирике Лермонтова этот образ, тогда еще не сложившийся, тяготел к условной, декоративной форме (“Поле Бородина”, “Песнь барда”) и только в таких зрелых стихотворениях, как “Бородино”, “Валерик” и “Родина”, лишился своих книжных атрибутов, стал подлинно конкретным и реалистическим. Лермонтовская Россия населена бодрым и мужественным народом, храбрецами и богатырями, в которых поэт видит вершителей истории. И глубокий патриотизм, проявившийся в этих поздних стихотворениях, существенно отличается от великодержавного патриотизма… Россия, которой Лермонтов отдает свою любовь, – это Россия, освобожденная от романтических прикрас: крестьянская, деревенская, солдатская, великая в своей простоте, в своей моральной стойкости и своей естественной поэзии.
Образ народной России, по закону смыслового взаимодействия стихотворений, строящих лирический мир поэта, как бы расширяется в лирике Лермонтова и превращается в такой же фон, “второй фон”, оттеняющий и дополняющий ее отдельные элементы, каким является в ней сумрачная картина “страны рабов, страны господ” (“первый фон”).
Но устремление Лермонтова к народности выразилось не только в том, что он создал в своей лирике огромный обобщенный образ России. Он создавал также и “малые” лирические образы простого человека, принадлежащего к народным массам или близкого к ним. Лермонтов внимательно и сочувственно присматривается к простым людям. В “Бородине” он доверяет солдату-повествователю суд над современным поколением (“богатыри – не вы”) и верит в справедливость этого суда. В “Завещании” образ героя стихотворения, заурядного армейского офицера, по существу, сливается с лирическим образом автора.
В стихотворениях Лермонтова появляются “поля родные”, “проселочный путь”, “дымок спаленной жнивы”, изба с соломенной крышей, солдаты с покрытыми пылью ресницами, лазарет с плохими лекарствами, ребенок любимой женщины, журналист и читатель, с которыми поэт может разговаривать на литературные темы.
Существенно, что и стиль этих стихотворений Лермонтова
– а они составляют последнее логическое звено в развитии его лирики – вполне соответствует указанному выше характеру их содержания. Особенностью их является тот “язык простой”, в котором сам Лермонтов видел одно из качеств подлинной поэзии. Обычные изобразительные средства поэтической речи
– метафоры, метонимии, сравнения, эпитеты – в этих стихотворениях употребляются реже, чем в предшествующих. “Здесь, – писал Белинский, – говорит одно чувство, которое так полно, что не требует поэтических образов для своего выражения; ему не нужно убранства, не нужно украшений…”
1959
(1 votes, average: 5.00 out of 5)Максимов Д. Е. ПОЭЗИЯ ЛЕРМОНТОВА