“ЕВГЕНИЙ ОНЕГИН” А. С. ПУШКИНА
Глава восьмая занимает особое место в романе. И не только потому, что в ней завершается сюжетная история взаимоотношений Онегина и Татьяны. Ее писал, в сущности, новый поэт. Пройдя через трудные годы, он вступил в зрелый период своего творчества, вооруженный новым знанием жизни и закономерностей исторического развития. Поэтому он не просто завершал когда-то начатую историю своих любимых героев, но с позиций историзма переоценивал ту эпоху, которую начал изображать еще в 1823 г.
Именно поэтому в восьмой
Восьмая глава открывалась и завершалась темой автора-поэта. Такое обрамление концентрировало внимание читателя на кардинальных проблемах не только последней главы, но романа в целом. В то же время первые строфы главы кажутся неожиданными. В самом деле – седьмая глава кончалась обещанием Пушкина наконец вернуться к оставленному на время Онегину. Следовательно, читатель вправе был ожидать рассказа о герое. Вместо того, ему предложили строфы, исполненные лирических размышлений автора-поэта о своей жизни. “Неожиданность” эта обманчива, в действительности лирический рассказ автора-поэта о себе имел прямое отношение к Онегину. Чтобы понять это – рассмотрим подробнее последнюю строфу седьмой главы.
С легкой иронией Пушкин сообщил читателю, что, хотя и с запозданием, он решил написать “вступление” к роману. Это вступление он выделил особым шрифтом. Прочтем его:
Пою приятеля младого
И множество его причуд.
Благослови мой долгий труд,
О ты, эпическая муза!
И, верный посох мне вручив,
Не дай блуждать мне вкось и вкрив.
Существует мнение, что “вступление” – это пародия на эпический стиль классицизма, на формулу обязательного зачина эпических поэм, начинавшихся словом “пою”.
Ироническое “вступление” преследовало другую цель: после главы, посвященной Татьяне, Пушкин вновь напоминает, что главным действующим лицом романа является Онегин, как бы шутя, возводит его в ранг эпического героя, предваряя тем самым рассказ о его судьбе в восьмой главе. Точнее же, если учитывать первоначальный план романа, “вступление” должно было настраивать читателя к восприятию главы “Странствие”.
Неожиданным было и содержание лирического рассказа автора о себе, ибо внешне оно как бы повторяло сказанное раньше – в первой главе. Действительно, автор вновь возвращается к своей петербургской жизни 1819 года, к крымским впечатлениям и к своему романтическому прошлому. Но делается это сознательно. Пушкин считает теперь необходимым внести ясность и в понимание идейной позиции автора-поэта 1819 года, он восстанавливает историческую правду: Пушкин, автор “Вольности”, “Послания Чаадаеву”, “Деревни”, сатирических ноэлей, был “эхом русского народа”, выразителем идей молодой России, вдохновителем поколения, начавшего борьбу за вольность. Тем самым пересматривалась и значительно дополнялась первая глава. Начальные строфы восьмой главы потому важны не только для понимания убеждения автора-поэта 1830 года, но и для понимания всего романа: читатель должен был существенно исправить свои прежние представления об идейной жизни Петербурга в конце 1810-х годов, узнать о вольнолюбивых взглядах автора-поэта, а следовательно, и о характере взаимоотношений его со своим приятелем Онегиным.
Осторожно, скупо, лаконично рассказывает Пушкин о себе и о своей жизни в годы создания романа, о времени до того, “как грянул гром”, и после, когда “вдруг изменилось все кругом”. Время это – подготовка и крушение дворянской революции. О той же эпохе в десятой главе сказано определеннее, но стремление сберечь от жандармских глаз заветное не должно мешать нашему пониманию замысла. Лирический рассказ о мятежной юности автора-поэта – это история, рассказанная им осенью 1830 года. Но вне истории уже нельзя было решать судьбу Онегина. Лирическим воспоминанием и завершалась глава. В последней строфе романа Пушкин прямо вспоминает декабристов, и с их временем, их делами, отношениями с ними связывает он свой роман, и прежде всего характер Онегина:
Но те, которым в дружной встрече
Я строфы первые читал…
Иных уж нет, а те далече,
Как Сади некогда сказал.
Без них Онегин дорисован.
В первой главе Онегин был допущен в мир автора-поэта, но мир этот был искусственно ограничен. Автора-поэта и Онегина объединяло разочарование, неудовлетворенность жизнью. Приятельские отношения носили прежде всего биографический бытовой характер. В восьмой главе Онегин вписан в исторический и политический мир. Слово “приятель” стало наполняться новым содержанием.
Пушкин сжег десятую главу, но сумел воссоздать в последней главе романа атмосферу идейной жизни будущих декабристов. Именно этим и объясняется новое отношение автора к своему герою. Впервые Пушкин обнажает свое решительное намерение отстоять Онегина от нападок толпы. Появление Онегина, как всегда, вызвало в свете недоброжелательные разговоры (вспомним признание Онегина в своем альбоме – “меня не любят и клевещут”). Независимость поведения породила кличку “чудака”: “Чем ныне явится? Мельмотом, космополитом, патриотом, Гарольдом, квакером, ханжой, иль маской щегольнет иной?..” Разноречивому приговору светской толпы отвечает Пушкин. Сначала спокойно: “Зачем же так неблагосклонно вы отзываетесь о нем?” Затем все резче звучит его голос: “За то ль, что мы неугомонно хлопочем, судим обо всем, что пылких душ неосторожность самолюбивую ничтожность иль оскорбляет, иль смешит, что ум, любя простор, теснит, что слишком часто разговоры принять мы рады за дела?..” Мы узнаем уже известные нам строки – это раздумья самого Онегина, записанные в альбоме. Теперь это пушкинские слова. Позиция и взгляд на вещи Пушкина и Онегина вновь сблизились. С гордостью заявляет Пушкин, что Онегин не из тех, “кто в двадцать лет был франт иль хват, а в тридцать выгодно женат”, ему глубоко чужд тот, “кто славы, денег и чинов спокойно в очередь добился”. Кровно связанный со своей средой, Онегин сумел выжечь из своего сердца себялюбие, с ненавистью отверг нормы жизни, навязанные ему с детства, оттого он чужой и лишний в этом мире собственников, глупцов и карьеристов.
О столичном высшем свете, который вьется вокруг императорского двора, Пушкин пишет с гневом и презрением: “Тут был, однако, цвет столицы, и знать, и моды образцы, везде встречаемые лица, необходимые глупцы”, “тут был Проласов, заслуживший известность низостью души…”
Все это важно для понимания судьбы Онегина и судьбы Татьяны, принужденной жить в “омуте света”. Защищая Онегина, Пушкин сочувственно рисует черты его натуры: “пылкая душа”, ум, не терпящий узости суждений, презрение к карьере, к чинам, к выгодной женитьбе, преданность высоким мечтаниям. “Защитительные” строфы завершаются лирической сентенцией:
Но грустно думать, что напрасно
Была нам молодость дана,
Что изменяли ей всечасно,
Что обманула нас она;
Что наши лучшие желанья,
Что наши свежие мечтанья
Истлели быстрой чередой,
Как листья осени гнилой.
После замужества Татьяны прошло около трех лет. Описание ее новой жизни не входило в художественный план романа. Переход от “уездной барышни” к великосветской даме мог естественно восприниматься читателями, так как между седьмой и девятой главами была глава восьмая, подробно рассказывающая о путешествии Онегина. Чувство времени, которое рождалось при чтении восьмой главы, помогло читателю понять и жизненное поведение Татьяны-княгини. Исключение главы “Странствие” наносило ущерб плану романа. История Татьяны в седьмой главе, заканчивающаяся горестным восклицанием Татьяны: “Кто? толстый этот генерал?” – неожиданно оказалась приближенной к девятой, где Татьяна выступала “законодательницей” петербургских зал. Пушкин понимал потери, связанные с исключением восьмой главы. Ссылаясь на замечания поэта П. Катенина, он писал, “что сие исключение, может быть, и выгодное для читателей, вредит, однако ж, плану целого сочинения; ибо через то переход от Татьяны, уездной барышни, к Татьяне, знатной даме, становится слишком неожиданным и необъяснимым”. Вот ее первое появление в новом для читателя облике знатной дамы на петербургском балу: через тесный ряд аристократов “к хозяйке дама приближалась, за нею важный генерал”, “к ней дамы подвигались ближе; старушки улыбались ей; мужчины кланялися ниже, ловили взор ее очей; девицы проходили тише пред ней по зале, и всех выше и нос и плечи подымал вошедший с нею генерал”. Тиха, равнодушна, “беспечной прелестью мила”, она чувствовала себя спокойно и уверенно, и когда шла с мужем, поднимавшим “всех выше нос и плечи”, и когда принимала восхищение старушек и мужчин, “ловивших взор ее очей”, и когда “с послом испанским говорила”. Именно здесь произошла неожиданная встреча с Онегиным, которого к ней подводит муж. Вся глубина и разительность душевных перемен в Татьяне проявилась при этой встрече
Даже Пушкина поразила перемена:
Ей-ей! не то, чтоб содрогнулась
Иль стала вдруг бледна, красна…
У ней и бровь не шевельнулась;
Не сжала даже губ она.
Хоть он глядел нельзя прилежней,
Но и следов Татьяны прежней
Не мог Онегин обрести.
Вопрос о том, “как изменилася Татьяна” – кардинальный для понимания финала романа. Пушкин не скрывает влияния на духовное развитие Татьяны меняющихся обстоятельств жизни. Это первый заметил и объяснил Белинский.
Свет заставил жить Татьяну по своим законам, научил ее “владеть собой”, смирять искренние и непосредственные движения сердца. Но такая богатая натура, как Татьяна, не могла перестать быть собой: “По наружности Татьяны можно было подумать, что она помирилась с жизнью ни на чем, от души поклонилась идолу суеты”. Да, только по наружности. Она могла быть веселой, держаться со спокойным достоинством княгини, “в то время, как сердце разрывается от судорог”. Жизнь Татьяны в свете, потому что не могла она поклониться “идолу суеты”, и была жизнью, исполненной горечи и нравственных страданий.
Эта жизнь оказывалась двуликой – старое помогало ей в ее пассивной борьбе, новое незаметно для нее подтачивало прежние нравственные идеалы. Пушкин подчеркивает, что Татьяна резко выделяется в свете:
Она была не тороплива,
Не холодна, не говорлива,
Без взора наглого для всех,
Без притязаний на успех,
Без этих маленьких ужимок,
Без подражательных затей…
Все тихо, просто было в ней…
Эти черты характера Татьяны обычно объясняются близостью к народной почве, выражением ее “чуждости высшему обществу”. В подобном толковании сказывается намерение поправить Пушкина.
В конце романа Онегина встречает новая Татьяна: и нравственно чистая, глубокая, самоотверженная Таня, истинно русская, уже зрелая женщина, и княгиня, принужденная скрывать искренние чувства, говорить не то, что требует сердце, но то, что велит светский этикет. Онегин разглядел во внешне холодной княгине и прежнюю и новую, зрелую, духовно богатую Татьяну, увидел в ней настоящего человека, и душа его, томившаяся в одиночестве, устремилась к ней.
Особую роль в нравственном возрождении Онегина, как мы видели, сыграло путешествие по России. В восьмой главе Пушкиным дан уже новый, изменившийся, прошедший через горнило испытаний Онегин. Высвободившийся из-под влияния “омута света”, его нравственных законов, Онегин почувствовал человеческую потребность в любви. И как письмо Татьяны, письмо Онегина есть прежде всего поступок, действие, высший момент жизни героя, когда с наибольшей полнотой раскрылись все силы его души. Но письмо Онегина глубже, трагичнее, чувства, выраженные в нем, зрелее. Оно выстрадано человеком, прошедшим через действительные испытания.
Письмо оказывалось ключом к роману – оно раскрывало обновленный нравственный мир Онегина, помогало понять драму Татьяны.
Одинокий и лишний в своей среде, Онегин после путешествия все острее испытывал потребность в другом человеке. Одиночество, культивируемое романтизмом, наслаждение своим страданием тяготили его после путешествия. Так он возродился к любви:
Нет, поминутно видеть вас,
Повсюду следовать за вами,
Улыбку уст, движенье глаз
Ловить влюбленными глазами,
Внимать вам долго, понимать
Душой все ваше совершенство,
Пред вами в муках замирать,
Бледнеть и гаснуть… вот блаженство!
Как изменился Онегин! С юности посвященный в таинства “науки страсти нежной”, он оказывался “жертвой заблуждений и необузданных страстей”. Душевное оцепенение, характерное для Онегина первых глав романа, делало его чуждым “возвышенным чувствам”. Вслед за пушкинским Демоном “не верил он любви, свободе, на жизнь насмешливо глядел”. А теперь к нему пришла любовь. Быть с найденным вдруг человеком, понимать совершенство души другого, его мысли, его думы, внимать ему, желать вырваться и уйти навсегда от неотступного одиночества в “омуте света” – вот в чем испытывал нужду Онегин. Он сознавал всю трагическую сложность своего положения и положения Татьяны – она была замужем, и он не мог не дорожить ее честью и покоем. Но речь шла о жизни, о жизни их обоих, и он, ничего не скрывая, молил понять его чувства, просил о помощи, не смея отказаться от вдруг открывшейся возможности счастья…
Решившись излить свое признание в письме, Онегин с тревогой предчувствовал, что его исповедь могут не понять: “Боюсь, в мольбе моей смиренной увидит ваш суровый взор затеи хитрости презренной”. Предчувствие не обмануло Онегина. Письмо раскрывает нам богатую и прекрасную личность Онегина. Как всегда, Пушкин лаконичен, но бесконечно емко и содержательно его слово: Онегин “как дитя влюблен” в Татьяну. “Как дитя” – со всей непосредственностью, со всей чистотой и верой в другого человека. Любовь Онегина к Татьяне – так, как она раскрыта в письме, – это жажда другого человека. Такая любовь не могла отделять человека от мира – она прочно связывала с ним. Оттого так потрясают мольбы и целомудренные заклинания онегинского письма, открывшие громадность и красоту онегинского чувства. Отнесемся внимательно к каждому пушкинскому слову последней, заключительной сцены романа. Онегин входит и застает плачущую Татьяну за чтением своего письма:
О, кто б немых ее страданий
В сей быстрый миг не прочитал!
Кто прежней Тани, бедной Тани
Теперь в княгине б не узнал!
Несколькими строфами раньше, при встрече с Татьяной на светском рауте, “и следов Татьяны прежней не мог Онегин обрести”. Ныне в плачущей княгине он узнает прежнюю Таню. Это вступление к “отповеди” не случайно. Пушкин напоминает читателю, что сегодняшняя Татьяна, Татьяна, которая получила письмо Онегина, – это и “княгиня”, и “прежняя Таня”. Княгиня, с новым опытом, в котором главное – утрата доверия к людям, и прежняя Таня – искренняя, не умеющая скрывать свои чувства, быть равнодушной.
Только после такого вступления о двух Татьянах, после того, как “проходит долгое молчание”, Татьяна, наконец справившись с волнением, заговорила:
Довольно, встаньте. Я должна
Вам объясниться откровенно.
Онегин, помните ль тот час,
Когда в саду, в аллее нас
Судьба свела, и так смиренно
Урок ваш выслушала я?
Сегодня очередь моя.
Очередь! Одним этим словом мгновенно была разверста страшная пропасть между двумя любящими людьми, не могущими пробиться друг к другу. С Онегиным заговорила княгиня:
Онегин, я тогда моложе,
Я лучше, кажется, была,
И я любила вас; и что же?
Что в сердце вашем я нашла?
… Но вас
Я не виню: в тот страшный час
Вы поступили благородно,
Вы были правы предо мной.
Я благодарна всей душой…
Белинский уже давно понял истинный смысл этих холодных слов: “Речь Татьяны начинается упреком, в котором высказывается желание мести за оскорбленное самолюбие”. И далее иронически: “В самом деле, Онегин был виноват перед Татьяною в том, что он не полюбил ее тогда, когда она была моложе и лучше и любила его! Ведь для любви только и нужно, что молодость, красота и взаимность! Вот понятия, заимствованные из плохих сентиментальных романов!”
Белинский в этих словах Татьяны увидел “и резонерство, и оскорбленное самолюбие, и тщеславие добродетелью, под которою замаскирована рабская боязнь общественного мнения, и хитрые силлогизмы ума, светской моралью парализировавшего великодушные движения сердца”
Последнее свидание Татьяны с Онегиным – одно из замечательных поэтических достижений Пушкина. Сдержанно, но проникновенно и психологически точно раскрыл он душевную драму Татьяны, всю сложность ее душевной жизни. Сцена построена драматически: в объяснении происходит внезапный резкий перелом. Княгиню, упрекающую Онегина, вдруг сменила плачущая Таня:
Я плачу… если вашей Тани
Вы не забыли до сих пор…
О, эти слезы горюющей, несчастной женщины! В ее словах уже нет оскорбительной подозрительности, каждое слово, дыша искренностью, передает сердечную обиду за любимого человека, вздумавшего играть модную в свете роль соблазнителя: “Как с вашим сердцем и умом быть чувства мелкого рабом?” Даже ее укор: как он мог позволить себе обратиться с письмом, в котором выражал обидную страсть к ней, к Татьяне, звучит просто, по-человечески печально. Ведь он-то лучше, чем кто-либо, знает ее – “свою Татьяну” (“ваша Таня”, – говорит она ему доверительно). Неужели он не понимает, что для нее невозможно идти на обман мужа, на адюльтер? Плача, она уже по-доброму упрекает Онегина и желает одарить его своей чистотой, помочь ему стать лучше, достойнее.
Ее откровенность достигает предела, когда она – княгиня, замужняя женщина, светская дама – признается Онегину: “Я вас люблю (к чему лукавить?)”. В этом признании – Татьяна, с ее жаждой правды в человеческих отношениях, душевной смелостью и готовностью бросить вызов всем условностям, всем утеснительным правилам.
Но именно это столкновение предельной открытости Татьяны с равной ей искренностью Онегина и передает весь трагизм судьбы обоих героев. Стоят они рядом, разделенные страшной, непроходимой пропастью. Каждое искреннее движение сердца кажется обманом, каждый крик одинокой души, жаждущей человеческого счастья, – “затеей хитрости презренной”. Почему же не верит Татьяна Онегину?
Причина в среде, окружающей Татьяну, в тех жестоких уроках, которые преподала ей жизнь. В деревне “она влюблялася в обманы и Ричардсона и Руссо”. Но в прочитанных книгах было много и правды: они воспитывали уважение к чувству, уважение к личности, отстаивали ее право на счастье. Эти истины усвоил юный ум Татьяны. Жизнь на мгновение оказалась щедрой к ней и дала возможность поверить в них, – встретив Онегина, она полюбила его, полюбила на всю жизнь. Дальнейший опыт был горьким и суровым.
Первый полученный от любимого человека урок Татьяна помнила всю жизнь. В письме Онегину она решительно заявляла: “Другой!.. Нет, никому на свете не отдала бы сердце я!” Такова вера Татьяны, ее мораль. А обстоятельства заставили пойти против своих убеждений. Татьяна оказалась вынужденной выйти замуж за другого. Сделав так, она смирила, принудила себя.
Насилие над своей личностью, необходимость совершать поступки, противные ее чувствам, – все это не могло не нанести удара по юношеским верованиям Татьяны. Так постепенно общество отнимало у нее то, с чем она вступала в жизнь, – веру в человека. Искренность и правда не в чести в этом мире. Говорят не то, что думают, делают не то, что хотят. Когда-то и Онегин сыграл перед нею роль благородного Дон Жуана. Он, руководимый светской моралью, сам когда-то поучал ее: “Учитесь властвовать собой”. Вот она и научилась властвовать собой, смирять себя, не верить. По началу своей “отповеди” она даже, “лукавя”, сыграла роль счастливой жены, преуспевающей в вихре света княгини, гордой тем, что “их ласкает двор”. В действительности, как она сама признается, вся эта “ветошь маскарада” ей чужда, и она рвется всей душой к простой, исполненной искренности и человечности жизни. Но путь к этой жизни ей заказан навсегда.
Объяснение заканчивается мольбой Татьяны: “Я вас прошу меня оставить; я знаю: в вашем сердце есть и гордость, и прямая честь”. Эти слова свидетельствуют о воле, решимости и силе женщины, способной на подвиг.
Верность долгу (навсегда остается жить с нелюбимым человеком) в данных обстоятельствах – самозащита Татьяны. Жизнь с генералом в придворном окружении обрекала на дальнейшие нравственные страдания.
Своим решением Татьяна определила и судьбу Онегина. Всем сердцем она чувствовала возможность и иного исхода: “А счастье было так возможно, так близко”. Счастье с ним, с Онегиным, а не с генералом…
Прекращение сюжетной истории в самый драматический момент… создавало иллюзию неоконченности романа. Именно так думали многие читатели и друзья Пушкина, которые даже стали настойчиво советовать дописать “Евгения Онегина”.
Внезапный обрыв сюжетного рассказа о взаимоотношениях Онегина и Татьяны, как момент композиции романа, обладал значительной содержательностью. Тема гибели счастья и враждебности мира человеку будет проходить и через все дальнейшее творчество Пушкина – и в “Повестях Белкина”, и в “Дубровском”, и в “Медном всаднике”.
Проблема счастья – одновременно и этическая и политическая. Целью политики, утверждали просветители, должно быть счастье людей. Эта истина была близка и дорога Пушкину.
Роман, рассказывавший о погубленной любви, становился романом общественным, который, исторически конкретно воспроизводя и исследуя современность, выносил приговор бесчеловечной и жестокой действительности. Обрыв сюжетного рассказа и подчеркивал трагизм жизни двух главных героев.
Именно в восьмой главе и с особой силой в последней сцене свидания с Онегиным проявляется характер Татьяны как русской женщины, раскрывается ее сильная, духовно богатая натура. В реально-безвыходном положении она проявляет удивительную нравственную смелость и открывает тайну сердца человеку, которого любит и которому не верит… Ей ненавистны ложь, притворство и обманы, душа ее жаждет правды, искренности, чистоты. Открытие в действительности такого характера русской женщины, как Татьяна, с ее готовностью защищать себя, отважно отстаивать свое достоинство и свои нравственные убеждения было громадной художественной победой Пушкина.
Та же пушкинская вера в человека проявилась в раскрытии нравственного возрождения Онегина. Но не в сфере частной жизни мог Онегин сполна реализовать свою личность. В 1833 году, когда был впервые полностью издан “Евгений Онегин”,
Пушкин написал программное стихотворение “Осень”. Оно обрывалось роковым вопросом: “Куда ж нам плыть?”
Тот же вопрос вставал и перед читателем романа. Белинский так отвечал на него: “Что сталось с Онегиным потом? Воскресила ли его страсть для нового, более сообразного с человеческим достоинством страдания? Или убила она все силы души его, и безотрадная тоска его обратилась в мертвую, холодную апатию?
– Не знаем, да и на что нам знать это, когда мы знаем, что силы этой богатой натуры остались без приложения, жизнь без смысла, а роман без конца? Довольно и этого знать, чтоб не захотелось больше ничего знать…”
Продолжать рассказ о дальнейшей судьбе Онегина Пушкин не мог. В этих условиях с особой остротой возникала необходимость новых дополнений к роману, которые бы полнее и отчетливее проявляли идейную биографию героя. Так появилась в отдельном издании, после восьмой, новая глава – “Отрывки из путешествия Онегина”. Эта глава и стала подлинным концом свободного романа.
Читатель вновь возвращался к судьбе Онегина. Действие завершилось, а роман раскрывал новые и важные стороны жизни героя, которые не были известны читателю. Объяснение с Татьяной было последним моментом его частной жизни, жизни “в себе”. Теперь он весь “в мире”, перед его умственным взором Россия, ее судьба, жизнь общая. Нижний Новгород, Макарьевская ярмарка знакомит нас с утвердившимся всюду “меркантильным духом”. Итог раздумий и чувствований – “тоска!”. Астрахань, Кавказ, встречи с больными возле “струй целебных” вызывают новые горестные размышления: “Зачем я пулей в грудь не ранен”, “зачем не хилый я старик”. Вопрос “зачем” – это вопль души, терзаемой вынужденным бездельем: “Я молод, жизнь во мне крепка; чего мне ждать? Тоска, тоска!”
Онегинская тоска передавала драму и передовых людей десятых-двадцатых годов, и нового поколения, которым довелось жить в последекабрьскую эпоху. Оканчивая роман в 1830 году, Пушкин, оставаясь на почве истории, отвечал на больные вопросы нового времени Тип Онегина глубоко национален, он был необходим России – так понимали его Белинский и Герцен. Не случайно Герцен признавал: “Все мы в большей или меньшей степени Онегины, если только не предпочитаем быть чиновниками или помещиками”.
Заключительные строфы главы “Отрывки из путешествия Онегина” завершали тему поэта – ими и кончался роман. В последний раз Пушкин 1830 года говорил со своим читателем.
Сложный и трудный путь прошли его герои, изменился за эти годы и сам поэт. Прошла молодость, сменились идеалы, распрощался он с романтизмом и былыми увлечениями. Пушкин признавался:
Какие б чувства ни таились
Тогда во мне – теперь их нет:
Они прошли иль изменились…
Мир вам, тревоги прошлых лет!
Роман Пушкина в тяжелую пору николаевской реакции вселял в души веру и надежду, помогая новым поколениям определить свое место в жизни. “Только звонкая и широкая песнь Пушкина раздавалась в долинах рабства и мучений, – свидетельствовал Герцен, – эта песнь продолжала эпоху прошлую, полнила своими мужественными звуками настоящее и посылала свой голос в далекое будущее. Поэзия Пушкина была залогом и утешением”.
Идейное содержание “Евгения Онегина” выражено языком поэзии. Научиться понимать поэтический язык романа – значит овладеть несметным и чудным богатством. “В поэзии, – писал Тургенев, – освободительная, ибо возвышающая, нравственная сила”. Освободительная, возвышающая человека нравственная сила и составляет неиссякаемую и могучую энергию романа Пушкина “Евгений Онегин”.
(2 votes, average: 5.00 out of 5)Макогоненко Г. П