О лирике Пушкина говорить трудно. Как объединить вместе несколько сот таких разных во всех отношениях стихотворений? Стихотворений, объединяемых, кажется, лишь одним – именем автора – Пушкина?
Решить эту задачу помогает сам Пушкин. Есть у него произведения, дающие своеобразный ключ к многообразию его лирики, неизменно сопровождавшей его на протяжении его жизненного и творческого пути. Одно из них – новелла “Египетские ночи” . В ней русский поэт Чарский дает приезжему гастролеру-итальянцу тему для стихотворной импровизации:
Чарский тяжело переживает мучительную зависимость от читателей, требующих, чтобы поэзия поучала и воспитывала их, и желает найти поддержку в своих сомнениях у итальянского импровизатора.
В стихотворении, произнесенном итальянцем, поэт объясняет бесцельность, с точки зрения толпы, своей деятельности тем,. .. что ветру и орлу. И сердцу девы нет закона. Таков поэт, как Аквилон, Что хочет, то и носит он… И далее итальянец говорит о “быстроте впечатлений”, которые производит на поэта окружающий мир.
Такое же понимание деятельности поэта содержится в стихотворении “Эхо” . Всякое впечатление бытия порождает в творческом сознании поэта “отклик”, “ответ”: Тебе ж нет отзыва… Таков ты и поэт! – заканчивает Пушкин стихотворение, уподобляя поэта-лирика эху. Что поэт здесь имеется в виду лирический, ясно из перечисления “впечатлений”: охота на зверя, гром, пение девы, буря и водные валы, сельские пастухи – все это темы для лирика и, отметим, с известной точки зрения, темы весьма мелкие. Ведь здесь нет ни политики, ни морали того, что бы воспитывало, в недостатке чего упрекали Пушкина и критики – декабристы, и критики – охранители, а после смерти поэта и революционные демократы, особенно Писарев.
Лирическая стихия пронизывает все крупные стихотворные формы Пушкина, поэтому и “Руслан и Людмила”, и “Евгений Онегин”, и “Домик в Коломне” вызывали упреки в болтовне, отсутствии связи прекрасных картин, отсутствии общей мысли. Но есть и лирика, тем более пушкинская. Все проявления жизни равны перед поэтом и равно достойны стать предметом его лирического шедевра.
В этом смысл прекрасной фразы из 5-й статьи Белинского о Пушкина: “Общий колорит поэзии Пушкина и в особенности лирической – внутренняя красота человека и лелеющая душу гуманность”.
Последнее слово в обыденной речи часто понимают мелко: как доброе, милосердно-жалостливое отношение к человеку. Это верно, но за что? почему? Вот определение гуманности из новейшего философского словаря: “гармоническое развитие свойственных человеку ценностных способностей чувства и разума”, “высшее культурное и нравственное развитие” их “в эстетически законченную форму”. Т. е. гуманность – это красота, формула Белинского тафталогична, красота оказала лелеющее действие на душу критика-демократа.
И он прав и глубок в своем определении: ценностные способности чувства и разума поэта – вот источник многообразия пушкинской лирики, уникальная способность Пушкина самый ничтожный и низкий предмет возвести в перл создания.
Я считаю, что разговор о лирике Пушкина по “темам”: тема дружбы, тема свободы и т. д. – неплодотворен, ибо он обязательно избирателен. При тематическом подходе полнота пушкинской личности, беззаконная свобода, с которой он переходил от темы к теме, пропадают. 06 этом же свидетельствует и применение к Пушкину понятия “лирический герой”. Если понимать под этим литературоведческий термин, то в лирике Пушкина лирического героя нет. Лирический герой предполагает наличие в лирике поэта единства авторского сознания, его сосредоточенность на определенном круге проблем, настроений и т. п. Но главное, что личность – не только субъект, но и объект произведения, его тема.
Для Пушкина – лирика, такая сосредоточенность на теме собственного Я не характерна, в отличие от Тютчева, Фета и особенно Лермонтова. Для Пушкина его собственное
Я – одна из тем, одно из проявлений равноценного во всех своих направлениях мира. Сказать, каков был человек, написавший “Поэт!” , “К вельможе”, “Бесы”, “Элегию” , “Ответ Анониму” “Миг вожделенный настал” , на основании содержания этих стихов невозможно, ибо здесь не видно единства личности. Точнее, оно есть, но самое общее – носитель творческого сознания, субъектная призма, обладатель “магического кристалла”, или вот еще пушкинская формула: “Все волновало нежный ум”. Зато у Лермонтова, Блока, дореволюционного Маяковского единый лирический герой проявлен вполне определенно.
Анализ одного стихотворения, выбранного из множества, начинается с обоснования этого выбора. Трудно поверить современному школьнику или абитуриенту, заявляющему: “Мое любимое стихотворение Пушкина – “К Чаадаеву” – и начинающему его “анализировать”. Поэтому мы предложим в качестве образца анализа “взрослое” стихотворение Пушкина, о котором вряд ли упоминают в школе, но для такого анализа важно, чтобы выбравшая лирическая миниатюра “говорила” уму и сердцу интерпретатора, ведь индивидуальность проявляется прежде всего в непосредстаенном отношении.
В 30-е годы Пушкин мало печатал стихотворений, выходил к читателю как прозаик, драматург, историк, журналист и критик.
Лирика этого времени стала известна лишь после смерти поэта. Осталось в рукописях и стихотворение, начинающееся строкой “Не дорого ценю я громкие права” и имеющее взятый Пушкиным в скобки заголовок – “Из Пиндемонти”. Пиндемонти – современный Пушкину итальянский поэт, и заголовок указывает, что стихотворение или его основные идеи заимствованы. Но исследователи не нашли у Пиндемонти ничего подобного пушкинской миниатюре. Выходит, что поэт, даже не собираясь публиковать стихотворение, даже в рукописи, для себя стремился замаскировать, ослабить свое авторство, отвести его от себя хоть частично, настолько необычно и содержание стихотворения.
О чем же оно? О свободе, но понимание ее вовсе не такое, как в вольнолюбивых стихах 15-летней давности. Там свобода прежде всего политическая. “Из Пиндемонти” даже сейчас поражает откровенностыо проповедуемой в нем полной аполитичности и поэта и человека.
И выясняется удивительная вещь: как современно звучит стихотворение далекого 1836 года в наших нынешних перестройках и потрясениях! Пушкин начинает с отрицания ценности Декларации прав человека, от которой и сейчас в нашей стране продолжает “не одна кружиться голова”.
Поэта абсолютно не соблазняет власть как самодержавная, так и парламентско-демократическая. И даже свобода слова вызывает лишь презрительную насмешку: “печать морочит слухов”. Тогдашняя цензура вряд ли разрешила стихотворение. Стихотворение редко упоминалось и в массовых пушкиноведческих изданиях при Советской власти. Итак, свобода от политики, от властей, от народа, от средств массовой информации. “Иные, лучшие мне дороги права; (Иная, лучшая потребна мне свобода”.
Какая же? – Свобода честного человека. Такой человек эгоистичен, он желает “себе лишь одному служить и угождать”, своим прихотям.
Этот желанный, но так и не обретенный поэтом идеал жизни пронизывает все мысли Пушкина в последние годы жизни. Но каковы же эти “прихоти”? А вот в них-то и светит нам “лелеющая душу гуманность” нашего национального гения. Служить себе, по мысли Пушкина, значит лелеять в себе частицу эстетического идеала, искру божественной красоты. Для этого поэт, никогда не покидавший пределов отечества, требует свободы передвижения, чтобы иметь возможность все время, всю жизнь наслаждаться красотами природы и умиляться творениями искусства. “Вот счастье! вот права…” – обрывает он последнюю строчку.
Написанное 6-стопным ямбом с парной рифмовкой стихотворение публицистично. В нем много высокой общественно-политической лексики, но в контексте иронически сниженных, почти бранных речений она получает безусловно отрицательную оценочную окраску, которую замыкает известная гамлетовская формула: “Слова, слова, слова”. Поэтому традиция гражданской лирики, политической сатиры, к которой тяготеет стихотворение в жанровом отношении, фактически отрицается Пушкиным как в ее декабристском, так и последекабрьском в вариантах. Тем не менее ораторское начало этой поэзии играет решающую роль в синтаксическом строе “Из Пиндемонти”: вторая “позитивная” часть стихотворения открывается стихотворными переносами – анжамбманами:
Никому
Отчета не давать…; самому
Служить и угождать; для власти, для ливреи
Не гнуть…
В стихотворении наглядно проявляется важнейшая черта стилистики позднего Пушкина: соединение высокого и низкого, но не как смесь, а синтез этих начал в новое качество пушкинского стиля так удивил его современников.
(2 votes, average: 2.50 out of 5)“Лелеющая душу гуманность” в поэзии Пушкина