Краткое содержание После смерти

И. С. Тургенев

После смерти

Яков Аратов проживал на Шаболовке в небольшом деревянном доме со своей теткой Платонидой Ивановной, Платошей, как называл ее еще его отец. Ему было лет 25, но жил он замкнуто, занимался фотографией, дружил лишь с Купфером, обрусевшим немцем, который искренне был привязан к Аратову. За это Платоша прощала ему некоторую бесцеремонность и шумноватую жизнерадостность. Нравом Яков пошел в отца.

Тот тоже жил уединенно, занимался химией, минералогией, энтомологией, ботаникой и медициной, слыл чернокнижником, считая

себя правнуком Брюса, в честь которого назвал сына, и был склонен ко всему таинственному и мистическому. Яков унаследовал эту его черту, верил в тайны, которые можно иногда прозревать, но постигнуть – невозможно. При этом верил в науку.

Еще при жизни отца учился на физико-математическом факультете, но бросил.

И все же Купфер вытащил однажды Аратова на концерт в дом знакомой грузинской княгини. Но он недолго пробыл на том вечере. Несмотря на это, Купфер и в следующий раз завлек его к княгине, расхвалив первоклассный талант некой Клары Милич, про которую они пока не решили: Виардо она или Рашель. “У нее черные глаза?” – спросил Аратов. “Да, как уголь!” Оказалось, что он уже видел у княгини эту девушку. Ей было лет девятнадцать, она была высокая, прекрасно сложенная, с красивым смуглым лицом, задумчивым и почти суровым.

Приняли ее очень хорошо, долго и громко хлопали.

Во время пения Аратову показалось, что ее черные глаза все время были обращены на него. Так продолжалось и потом, когда она читала из “Евгения Онегина”. Чтение ее, сначала немного торопливое, со слов “Вся жизнь моя была залогом свиданья верного с тобой” сделалось выразительным и преисполнилось чувством.

Глаза ее смело и прямо смотрели на Аратова.

Вскоре после концерта рассыльный принес Аратову записку с приглашением прийти около пяти на Тверской бульвар. Это очень важно.

Сначала он твердо решил не ходить, но в половине четвертого отправился на бульвар. Просидев некоторое время на лавочке с мыслями о таинственной незнакомке, он вдруг почувствовал, как кто-то подошел и стал сзади него. Клара Милич была смущена, извиняясь за свою смелость, но ей так много хотелось сказать ему.

Аратов вдруг почувствовал досаду: на себя, на нее, на нелепое свидание и на это объяснение среди публики. Раздражение продиктовало сухую и натянутую отповедь: “милостивая государыня”, “мне даже удивительно”, “я могу быть полезным”, “готов выслушать вас”.

Клара была испугана, смущена и опечалена: “Я обманулась в вас…” Внезапно вспыхнувшее лицо ее приняло злое и дерзкое выражение: “Как наше свидание глупо! Как я глупа!.. Да и вы…” Она захохотала и быстро исчезла.

Прошло два-три месяца. И вот однажды он прочел в “Московских ведомостях” сообщение о самоубийстве в Казани даровитой артистки и любимицы публики Клары Милич. Причиной, по слухам, была несчастная любовь.

Купфер подтвердил, что это правда. Но газета врет, амуров никаких: горда была и неприступна Тверда, как камень. Только обиду не перенесла бы.

Он ездил в Казань, познакомился с семейством. Настоящее имя ее Катерина Миловидова, дочь учителя рисования, пьяницы и домашнего тирана.

Той же ночью Аратову приснилось, что он идет по голой степи. Вдруг перед ним появилось тонкое облачко, ставшее женщиной в белых одеждах. Глаза ее были закрыты, лицо белое, а руки висели неподвижно. Не сгибаясь в спине, она легла на камень, подобный могильному, и Аратов, сложив руки на груди, лег рядом с ней.

Но она поднялась и пошла, а он не смог даже пошевелиться. Она обернулась, глаза были живые, и лицо тоже ожило. Она поманила его. Это была Клара: “Если хочешь знать, кто я, поезжай туда!”

Утром он объявил Платоше, что едет в Казань. Там из бесед с вдовой Миловидовой и сестрой Клары Анной Аратов узнал, что Катя с детства была строптива, своевольна и самолюбива. Отца презирала за пьянство и бездарность. Вся она была огонь, страсть и противоречие.

Говорила: “Такого, как я хочу, я не встречу… а других мне не надо!” – “Ну, а если встретишь?” – “Встречу… возьму”. – “А если не дастся?” – “Ну, тогда… с собой покончу. Значит, не гожусь”.

Анна решительно отвергла даже мысль о несчастной любви как причине гибели сестры. Вот ее дневник, разве есть там намек на несчастную любовь?

УВЫ, на такой намек Аратов наткнулся сразу же. Он выпросил у Анны дневник и фотокарточку, пообещав вернуть его, и отправился в Москву.

Дома, в своем кабинете, он почувствовал, что находится теперь во власти Клары. Он взял ее фотокарточку, увеличил, приладил к стереоскопу: фигура получила какое-то подобие телесности, но окончательно не оживала, глаза все смотрели в сторону. Она будто не давалась ему. Он припомнил, как Анна сказала про нее: нетронутая. Вот что дало ей власть над ним, тоже нетронутым.

Мысль о бессмертии души вновь посетила его. “Смерть, где жало твое?” – сказано в Библии.

В вечернем мраке ему теперь стало казаться, что он слышит голос Клары, ощущает ее присутствие. Однажды из потока звуков он сумел выделить слово “розы”, в другой раз – слово “я”; почудилось, будто мягкий вихрь пронесся через комнату, через него, сквозь него. Белевшее в темноте пятно двери шевельнулось, и показалась белая женская фигура – Клара!

На голове у нее венок из красных роз… Он приподнялся. Перед ним была его тетка в чепце и в белой кофте.

Она забеспокоилась, услышав его крики во сне.

Сразу после завтрака Аратов отправился к Купферу, и тот рассказал, что Клара выпила яд уже в театре, перед первым актом, и играла как никогда. А как только занавес опустился, она тут же, на сцене, и упала…

В ночь после визита к другу Аратову приснилось, будто он хозяин богатого имения. Его сопровождает управляющий, маленький вертлявый человечек. Вот они подходят к озеру. У берега золотая лодочка: не угодно ли прокатиться, сама поплывет.

Он шагает в нее и видит там обезьяноподобное существо, держащее в лапе склянку с темной жидкостью. “Это ничего! – кричит с берега управляющий. – Это смерть! Счастливого пути!” Вдруг черный вихрь мешает все, и Аратов видит, как Клара, в театральном костюме, подносит к губам склянку под крики “браво”, а чей-то грубый голос произносит: “А! ты думал, это все комедией кончится? Нет, это трагедия!”

Аратов проснулся. Горит ночник. В комнате чувствуется присутствие Клары.

Он опять в ее власти.

“- Клара, ты здесь?

– Да! – раздается в ответ.

– Если ты точно здесь, если понимаешь, как горько я раскаиваюсь, что не понял, оттолкнул тебя, – явись! Если ты теперь уверена, что я, до сих пор не любивший и не знавший ни одной женщины, после твоей смерти полюбил тебя, – явись!

Кто-то быстро подошел к нему сзади и положил руку на плечо. Он обернулся и на своем кресле увидел женщину в черном, с головой, повернутой в сторону, как в стереоскопе.

– …Обернись ко мне, посмотри на меня, Клара! – Голова тихо повернулась к нему, веки раскрылись, строгое выражение сменилось улыбкой.

– Я прощен! – с этими словами Аратов поцеловал ее в губы”. Вбежавшая на крик Платоша нашла его в обмороке.

Следующей ночи он дожидался уже с нетерпением. Они с Кларой любят друг друга. Тот поцелуй все еще быстрым холодом пробегал по телу. В другой раз он будет обладать ею… Но ведь вместе жить им нельзя.

Что ж, придется умереть, чтобы быть вместе с нею.

Вечером у него появился жар, и Платонида Ивановна осталась дремать в кресле. Среди ночи пронзительный крик разбудил ее. Яша опять лежал на полу.

Его подняли и уложили. В правой его руке оказалась прядь черных женских волос. Он бредил, говорил о заключенном им совершенном браке, о том, что знает теперь, что такое наслаждение.

На секунду придя в себя, он сказал: “Не плачь, тетя. Да разве ты не знаешь, что любовь сильнее смерти?” И на лице его засияла блаженная улыбка.