Изображение войны 1812 года в романе Льва Толстого “Война и мир”

Лев Николаевич Толстой отрицал войну, горячо спорил с теми, кто находил в ней красоту ужаса. При описании войны 1805 года Толстой выступает как писатель-пацифист, но при изображении войны 1812 года автор переходит на позиции патриотизма.

Война 1812 года предстает в изображении Толстого как война народная. Автор создает множество образов мужиков, солдат, суждения которых в совокупности составляют народное мироощущение. Купец Ферапонтов убежден, что французов не пустят в Москву, “не должны”, но, узнав о сдаче Москвы, он понимает, что “решилась

А если уж Россия гибнет, то нечего спасать свое добро. Он кричит солдатам, чтобы забирали его товары, лишь бы ничего не досталось “дьяволам”. Мужики Карп и Влас отказались продавать сено французам, взяли в руки оружие и ушли в партизаны. В период тяжких испытаний для Отечества “делом народным”, всеобщим становится защита Родины.

Все герои романа проверяются с этой стороны: одушевлены ли они всенародным чувством, готовы ли на подвиг, на высокую жертву и самоотвержение.

В любви к Родине, патриотическом чувстве равны князь Андрей Болконский и солдаты его полка. Но князь Андрей не только одушевлен всеобщим чувством, а и умеет сказать о нем, анализировать его, понимает общий ход дел. Настроение всего войска перед Бородинским сражением именно он в состоянии оценить и определить.

Сами многочисленные участники величественного события действуют по тому же чувству, и даже не бессознательно, – просто они очень немногословны.

“Солдаты в моем батальоне, поверите ли, не стали водку пить: не такой день, говорят”, – вот и все, что слышит князь Андрей про солдат от батальонного командира Тимохина. Пьер Безухов вполне понимает смысл “неясных” и тоже слишком кратких слов солдат: “Всем народом навалиться хотят, одно слово – Москва. Один конец сделать хотят”.

Солдаты выражают уверенность в победе, готовность умереть за Родину.

В “Войне и мире” создаются как бы два идейных центра: Кутузов и Наполеон. Мысль о развенчании Наполеона возникла у Толстого связи с окончательным уяснением характера войны 1812 года как справедливой войны со стороны русских. Образ Наполеона раскрывается Толстым с ПОЗИЦИЙ “мысли народной”. С. П. Бычков писал: “В войне с Россией Наполеон выступал в роли захватчика, стремившегося поработить русский народ, он был косвенным убийцей многих людей, эта мрачная деятельность и не давала ему, по мысли писателя, права на величие”. “Круглый живот”, “жирные ляжки коротких ног”, “белая пухлая шея”, “потолстевшая короткая фигура” с широкими, “толстыми плечами” – вот характерные черты внешности Наполеона.

При описании утреннего туалета Наполеона накануне Бородинского сражения Толстой усиливает разоблачительный характер первоначальной портретной характеристики императора Франции: “Толстая спина”, “обросшая жирная грудь”, “выхоленное тело”, “опухшее и желтое” лицо, “толстые плечи” – все эти детали рисуют человека, далекого от трудовой жизни, разжиревшего, глубоко чуждого основам народной жизни.

Наполеон был эгоистически самовлюбленным человеком, самонадеянно считавшим, что вся вселенная повинуется его воле. Люди для него не представляли интереса. Писатель с тонкой иронией, иногда переходящей в сарказм, разоблачает претензии Наполеона на мировое господство, его постоянное позирование для истории, его актерство.

Наполеон все время играл, в его поведении и словах не было ничего простого и естественного. Это выразительно, показано Толстым в сцене любования Наполеона портретом сына на Бородинском поле.

Разумеется, это было чистое актерство. Он не выражал здесь искренних чувств “отеческой нежности”, а именно позировал для истории, лицедействовал. Эта сцена ярко раскрывает самонадеянность Наполеона, полагавшего, что с занятием Москвы будет покорена Россия и осуществятся его планы завоевания мирового господства.

Как игрока и актера писатель изображает Наполеона и в ряде последующих эпизодов. Накануне Бородина Наполеон произносит: “Шахматы поставлены, игра начнется завтра”. В день битвы после первых пушечных выстрелов писатель замечает: “Игра началась”. Далее Толстой доказывает, что эта “игра” стоила жизни десяткам тысяч людей.

Так раскрывался кровавый характер войн Наполеона, стремившегося поработить весь мир.

“Война – не “игра”, а жестокая необходимость”, – думает князь Андрей. И в этом заключался принципиально иной подход к войне, выражалась точка зрения мирного народа, вынужденного взяться за оружие при исключительных обстоятельствах, когда над родиной нависла угроза порабощения.

Слитность с народом, единение с простыми людьми делает Кутузова для писателя идеалом исторического деятеля и идеалом человека. Он всегда скромен и прост. Выигрышная поза, актерство ему чужды. Кутузов накануне Бородинского сражения читал сентиментальный французский роман мадам Жанлис “Рыцари Лебедя”. Он не хотел казаться великим человеком – он был им.

Поведение Кутузова естественно, автор постоянно подчеркивает его старческую слабость. Кутузов в романе – выразитель народной мудрости. Сила его в том, что он понимает и хорошо знает то, что волнует народ, и действует сообразно этому.

Правота Кутузова в его споре с Бенигсеном на совете в Филях как бы подкрепляется тем, что на стороне “дедушки” Кутузова симпатии крестьянской девочки Малаши.

“Источник необычайной силы прозрения в смысл совершающихся явлений, – говорит Толстой о Кутузове, – лежал в том народном чувстве, которое он носил в себе во всей чистоте и силе его. Только признание в нем этого чувства заставило народ такими странными путями его, в немилости находящегося старика, выбрать, против воли царя, в представителя народной войны”.

Толстой создает яркий образ неутомимого партизана, мужика Тихона Щербатого, приставшего к отряду Денисова. Тихон отличался богатырским здоровьем, огромной физической силой и выносливостью. В борьбе с французами он проявляет ловкость, отвагу и бесстрашие. Характерен рассказ Тихона о том, как на него набросились четыре француза “со шпажками”, а он на них пошел с топором. Это перекликается с образом француза-фехтовальщика и русского, орудующего дубинкой.

Тихон и есть художественная конкретизация “дубины народной войны”. Лидия Дмитриевна Опульская писала: “Тихон – образ вполне ясный. Он как бы олицетворяет собою ту “дубину народной войны”, которая поднялась и со страшной силой гвоздила французов до тех пор, пока не погибло все нашествие.

Платон Каратаев – воплощение “всего русского, доброго и круглого”, патриархальности, смирения, непротивления, религиозности – всех тех качеств, которые так ценил Лев Николаевич Толстой у русского крестьянства.

Народному патриотизму Толстой противопоставляет лжепатриотизм светской знати, основная цель которой – ловить “кресты, рубли, чины”. Патриотизм московских аристократов заключался в том, что они вместо французских блюд ели русские щи, а за французские слова назначали штраф. Облик Александра I в толстовском изображении непригляден. Черты двуличия и лицемерия, которые были присущи “высшему свету”, проявляются и в характере царя.

Особенно ярко они видны в сцене приезда государя в армию после победы над врагом. Александр заключает Кутузова в объятия, бормоча при этом: “Старый комедиант”. С. П. Бычков писал: “Нет, не Александр I был “спасителем отечества”, как это тщились изобразить казенные патриоты, и не среди приближенных царя надо было искать истинных организаторов борьбы с врагом.

Напротив, при дворе, в ближайшем окружении царя, существовала группа откровенных пораженцев во главе с великим князем и канцлером Румянцевым, которая боялась Наполеона и стояла за заключение с ним мира”.

“Солдатом быть, просто солдатом”, – с восторгом думает Пьер. Характерно, что и солдаты, хоть не сразу, но охотно приняли Пьера в свою среду и прозвали “наш барин”, как Андрея “наш князь”. Пьер не может стать “просто солдатом”, капелькой, сливающейся со всей поверхностью шара. Сознание своей личной ответственности за жизнь всего земного шара неистребимо в нем.

Он горячо думает о том, что люди должны опомниться, понять всю преступность, всю невозможность войны. Эту мысль проповедует Л. Н. Толстой, вкладывая ее в уста одного из любимых героев. Так же думаем и мы, читатели, живущие в двадцать первом веке.