МАКСИМ ГОРЬКИЙ
ФОМА ГОРДЕЕВ
Антону Павловичу Чехову
На Волге на одной из барж богача купца Заева служил водоливом Игнат Гордеев.
Сильный, красивый, неглупый, он обладал огромным запасом энергии. Он шел к цели, не разбирая средств, и в сорок лет от роду сам стал собственником трех пароходов и десятка барж. На Волге его прозвали – Шалый. В теле Игната словно жили три души.
Одна – жадная до работы и до денег.
Другая душа – буйная, развратная, пьяная. Она обычно просыпалась весной.
Третья душа – лирическая и покаянная.
Зоркий,
Новую его жену звали Натальей. Она была высокая, стройная, с длинной русой косой. Казачка, она была странно задумчива и строга. Когда муж собрался побить ее, дала ему суровый отпор.
Наталья родила сына и умерла на вторые сутки после родов. Мальчика окрестили Фомой. На воспитание мальчика отдали в благочестивую семью Маякиных, где как раз родилась дочь Люба.
В семье много и сытно ели, по вечерам читали Библию вслух.
Мальчик рос не по годам серьезным. В семь лет отец забрал его к себе под присмотр ласковой старухи Анфисы, сестры Игната. Та покорила душу мальчика, рассказывая сказки. Иногда приходила Люба Маякина и вместе с теткой дети играли в прятки и жмурки.
“Солнце ласково и радостно светило ветхому, изношенному телу, сохранившему в себе юную душу старой жизни, украшавшей, по мере сил и уменья, жизненный путь детям…”
Весной отец взял Фому с собой на пароход.
Волга казалась мальчику серебряной тропой в те чудесные царства, где живут чародеи и богатыри из сказок.
Матросы охотно играли с мальчиком – до одного случая, когда Фома донес отцу, что его ругают за жадность. Отец уволил тех, кто посмел осудить его, а команда стала сторониться хозяйского сынка.
И тогда ему захотелось что-нибудь крикнуть матросам – что-нибудь грозное и хозяйское, так, как отец кричит на них. Игнат не только кричит на матросов – он и бьет их за непокорность.
Учит купец сына:
Жалеть людей надо… это ты хорошо делаешь! Только – нужно с разумом жалеть… Сначала посмотри на человека, узнай, какой в нем толк, какая от него может быть польза? И, ежели видишь – сильный, способный к делу человек – пожалей, помоги ему. А ежели который слабый, к делу не склонен – плюнь на него, пройди мимо”.
Отец рассказывает о том, как из простого работника он сделался хозяином большого дела. Все ближе становятся друг к другу отец и сын.
Отдали Фому в школу.
Он подружился с двумя способными учениками: шустрым худеньким Ежовым, сыном бедного сторожа, и полноватым рыжим Африканом Смолиным, сыном богатого купца.
За то, что Ежов помогает ему решать задачки, Фома подкармливает его вкусной домашней выпечкой.
– Эх вы, чемоданчики с пирожками!.. – поддразнивает Смолина и Гордеева сын сторожа.
– А ты – попрошайка, нищий! – взрывается Фома.
Ежов отказывается объяснять и подсказывать – и три дня Фома получает двойки.
Втроем мальчишки гоняют голубей Африкана. А еще – лазят в чужие сады за яблоками. Причем Фома озорничает так, словно хочет быть пойманным. Один раз Фому действительно поймал хозяин сада, пригрозил свести в полицию, но, когда узнал, что это Фома Гордеев, заявил, что пошутил.
– Вы сами боитесь моего отца! – презрительно заявил Фома.
“Просидев в уездном училище пять лет, Фома с грехом пополам
Окончил четыре класса и вышел из него бравым, черноволосым парнем, со смуглым лицом, густыми бровями и темным пухом над верхней губой. Большие, темные глаза его смотрели задумчиво и наивно, и губы были по-детски полуоткрыты; но, когда он встречал противоречие своему желанию или что-нибудь другое раздражало его, – зрачки расширялись, губы складывались плотно, и все лицо принимало выражение упрямое, решительное…”
В науках и беседах Фома остается “бревном”, как однажды назвал его Ежов, а вот в купеческих делах проявляет сметку.
– Расцветает наш репей алым маком!.. – усмехался Маякин, подмигивая Игнату.
Маякин лелеет планы выдать за Фому свою дочь Любу, но она больше водит дружбу с краснобаями-гимназистами и очень ценит Ежова, который по окончании гимназии собирается поступать в университет.
Обеспокоенный наивностью и какой-то заторможенностью сына, Игнат отправил его с двумя баржами хлеба на Каму.
При разгрузке Фома совершает ошибку: на естественные потери списывает аж триста пудов зерна, хотя хватило бы и пятидесяти.
Ефим сводит невинного еще Фому с тридцатилетней черноглазой Пелагеей.
Знаток “женского полу”, он говорит, что достаточно бутылки водки, пары пива, простого угощения и двугривенного, чтобы дело сладилось.
Однако Фоме пришлась по душе ласковая и чувствительная бабенка – и он берет ее к себе на пароход. Прикипел Фома к Пелагее, даже хотел жениться на ней. Но она, добрая и бескорыстная, сходит с парохода в Казани, не желая пользоваться наивностью парня.
Неожиданно Фому вызывают телеграммой в родной город.
– Отец совсем с ума сошел! – говорит Маякин. – Семьдесят пять тысяч на благотворительность отдал: на строительство ночлежного дома. Это архитекторова жена постаралась.
При встрече жена архитектора поразила Фому. “Ее детская фигура, окутанная в какую-то темную ткань, почти сливалась с малиновой материей кресла, отчего волнистые золотые волосы и бледное лицо точно светились на темном фоне. Сидя там, в углу, под зелеными листьями, она была похожа и на цветок, и на икону”.
Игнат расспрашивает сына о тратах. Тот признается, что слишком много зерна списал на потери при погрузке.
– Убытка тут нету, – не осуждает его отец, – потому как слава добрая есть, а это, брат, самая лучшая вывеска для торговли…
Рассказал Фома отцу и о связи с Пелагеей. Но главный разговор был о том, что отец хочет оставить свое дело Фоме и быть уверенным в нем. Не объединить ли капиталы с Маякиным путем женитьбы на Любе? Фома отказывается наотрез: слишком умная Люба будет смеяться над ним.
Умер Игнат воскресным утром в саду за чаепитием под звон колоколов – как и предчувствовал. Сокрушался, что Фома еще слишком молод, чтобы остаться без отца.
На похоронах отца Фома искренне горюет, его оскорбляет, что гости на поминках с большим аппетитом выпивают и закусывают. Он говорит об этом Маякину слишком громко – многие услышали и обиделись.
Странная дружба устанавливается между Фомой и Любой. Между ними нет ничего общего, кроме воспоминаний детства, но они все-таки часто встречаются. Люба жалуется, как ей тоскливо, одиноко, как хочется осмысленной яркой жизни. А ей одна дорога – замуж за купца. Учиться отец не отпустит. Он и так зовет ее “ученой дурой”.
Крестный учит Фому премудростям жизни – тому, что купечество – главная сила, не должно купцам поступаться дворянству. И не стоит ни откровенно стесняться, ни откровенно выражать осуждение: лучше на всякий случай быть со всеми вежливым и высказывать свое почтение.
С восхищением и обожанием относится юноша к архитекторше Медынской, а она играет с ним, как кошка с мышью.
“Ей, должно быть, нравилась власть над здоровым, сильным парнем, нравилось будить и укрощать в нем зверя только голосом и взглядом, и она наслаждалась игрой с ним, уверенная в силе своей власти”.
Крестный, как всегда, народными шутками-прибаутками объясняет Фоме, что не стоит увиваться вокруг Медынской:
– Чего тут говорить? Дело ясное: девки – сливки, бабы – молоко; бабы – близко, девки – далеко… стало быть, иди к Соньке, ежели без этого не можешь.
– Сердце, сердце есть у человека!.. – тихо сказал юноша.
Маякин прищурил глаза и ответил:
– Ума, значит, нет…
Однако Фома, хоть и решился, не смог сделать архитекторшу своей любовницей.
Старик Ананий приезжает требовать с Фомы долг. Темный и развратный, уморивший двух жен, этот старик, всем известный как фальшивомонетчик и убийца, учит Фому христианской покорности и покаянию.
Однако не упускает случая попытаться обобрать молодого купца, пообещав ему отсрочку векселей под грабительские проценты. Впрочем, Фома на это не поддается.
В клубе Гордеев слышит неприятную для него новость: Медынская собирается уезжать из города. Какой-то человек довольно похохатывает: “Одной кокоткой в городе станет меньше!” Кокотка – это не кокетка, это – продажная женщина. За это оскорбление Фома схватил незнакомца за волосы и вывозил его по полу. А ведь пошляк и сплетник этот – зять губернатора.
Некто Ухтищев заинтересовался Фомой, его поступком и увлечением женой архитектора. В качестве лекарства он предлагает хороший кутеж и знакомство с новыми женщинами.
Очнулся Фома от двухдневного кутежа на плоту, что был привязан к далеко выдавшемуся в реку деревянному мосту.
Рядом с ним Ухтищев, еще двое мужчин и четыре женщины. Пара Фомы – высокая черноглазая женщина с высокомерным выражением лица, ее зовут Шура. Она прекрасно поет тоскливые народные песни. Проходящий мимо мужик останавливается послушать барыню – и они с Шурой поют нечто настолько прекрасное, что душа Фомы преисполняется восторгом. Его же собутыльники относятся к этому “дикому пению” с презрением, что страшно раздражает Фому. Он берет топорик, подрубает опоры плота – и тот отплывает по реке. Стоящие на плоту могут погибнуть. Шура бросается с плота прямо в одежде и плывет к Фоме, он обнимает ее – мокрую и трепещущую.
Безобразия Фомы расписал в газете бойкий журналист – тот самый Ежов, с которым Гордеев учился в гимназии.
Крестного эти “писаки” возмущают – нестоящий народ, только воду мутят. В связи с Ежовым в разговоре с дочкой Любой вспоминает он и своего сына Тараса, которого давно уже изгнал из семьи за “нигилизм”. Нет в нигилистах строительного начала – ну и ни к чему они.
А тут еще приходит капитан баржи Ефим и рассказывает, что пьяный Фома связал капитана, бросил в трюм, взялся сам командовать судном – и из-за хмельного озорства разбил баржу, покалечил одного человека и утопил другого.
Несколько месяцев погубил Фома в ударе пьяного кутежа. Страшная тоска терзает его: “Как жить? Зачем жить?” Мужики поднимают разбитую баржу, Фома не может удержаться и работает вместе с ними, испытывая восторг общего труда. Но вот работа окончена и опять все то же: “Как жить? Зачем жить?” Плохо Фоме среди людей, поговорить не с кем, все – сволочи.
Певица Саша говорит ему, что он пропадет – такие люди пропадают. Уйдет она от него…
Маякин пытается образумить Фому, но только озлобляет его. Фома принимается кутить с новой силой. “В дорогих, шикарных ресторанах
Его окружали какие-то проходимцы, куплетисты, фокусники, актеры, разорившиеся на кутежах помещики. Эти люди сначала относились к нему покровительственно, хвастаясь перед ним тонкими вкусами, знанием вин и кушаний, потом подлизывались к нему, занимали деньги, которые он уже занимал под векселя.
В дешевых трактирах около него вились ястребами парикмахеры, маркеры, какие-то чиновники, певчие; среди этих людей он чувствовал себя лучше, свободнее, – они были менее развратны, проще понимались им, порою они проявляли здоровые, сильные чувства, и всегда в них было больше чего-то человеческого. Но, как и “чистая публика”, – эти тоже были жадны до денег и нахально обирали его, а он видел это и грубо издевался над ними.
Разумеется, были женщины. Физически здоровый, Фома покупал их, дорогих и дешевых, красивых и дурных, дарил им большие деньги, менял их чуть не каждую неделю и, в общем – относился к ним лучше, чем к мужчинам. Он смеялся над ними, говорил им зазорные и обидные слова, но никогда, даже полупьяный, не мог избавиться от какого-то стеснения пред ними. Все они – самые нахальные и бесстыдные – казались ему беззащитными, как малые дети”.
“Порой ему казалось, что он сходит с ума от пьянства, – вот почему лезет ему в голову это страшное. Усилием воли он гасил эту картину, но, лишь только оставался один и был не очень пьян, – снова наполнялся бредом, вновь изнемогал под тяжестью его. Желание свободы все росло и крепло в нем. Но вырваться из пут своего богатства он не мог”.
Яков Тарасович, отец Любы, разрешает ей написать отлученному от семьи брату Тарасу – раз уж Фома вразнос пошел. Любу сватают за Смолина – бывшего однокашника Фомы. “Люба смотрела на отца виноватыми глазами, смущенно улыбалась, и в сердце ее росло уважение к живому и стойкому в своих желаниях старику…”
Однажды Фома очнулся в каморке, заваленной бумагами и хламом, – у газетчика Ежова. Ежов выглядит ужасно – лет на пятьдесят, все время суетится, вертится. Несладко и ему живется – пока выучился, утратил самоуважение.
– Все, что мог, – я уже совершил… достиг степени увеселителя публики и – больше ничего не могу! Расстрелял я весь заряд души по три копейки за выстрел…
На вопрос Фомы о смысле жизни Ежов отвечает:
– Нужно жить всегда влюбленным во что-нибудь недоступное тебе… Человек становится выше ростом оттого, что тянется кверху…
Старик Маякин пригласил к себе в гости Смолина. Тот стал довольно статным, отрастил себе усы, держится уверенно, говорит умно, думает об экономическом будущем государства. Затевает большое производство изделий из кожи, высчитав процент прибыли до копейки.
Любе неожиданно понравился Смолин, она захотела убедить его, что она “понимает значение его слов, она – не простая купеческая дочь, тряпичница и плясунья… Первый раз она видела купца, который долго жил за границей, рассуждает так внушительно, прилично держится, ловко одет и спорит с ее отцом – первым умником в городе – снисходительным тоном взрослого с малолетним”.
Приходит Фома к Маякину – и как раз так совпало, что после семнадцати лет отсутствия решил навестить отца его сын Тарас. Он переболел уже нигилизмом, стал обыкновенным сибирским промышленником, женился, овдовел, состоит у тестя на содовом заводе.
Брат, сестра и их отец рады встрече. Фома же ощущает странное разочарование: нет в Тарасе ничего необыкновенного – побывал он в ссылке, сдался и стал такой, как все.
Фома подслушивает, что говорит о нем Люба своему брату Тарасу:
– Он тут все кутил… Безобразничал – ужасно! Вдруг как-то началось у него… Сначала избил в клубе зятя вице-губернатора. Папаша возился, возился, чтоб загасить скандал. Хорошо еще, что избитый оказался человеком дурной репутации… Однако с лишком две тысячи стоило это отцу…
А пока отец хлопотал по поводу одного скандала, Фома чуть не утопил целую компанию на Волге.
– Вот чудовище! И занимается исследованиями о смысле жизни…
– Другой раз ехал на пароходе с компанией таких же, как сам, кутил и вдруг говорит им: “Молитесь Богу! Всех вас сейчас пошвыряю в воду!” Он страшно сильный… Те – кричать… А он: “Хочу послужить отечеству, хочу очистить землю от дрянных людей…”
А ведь доверенность на ведение всех дел Фомы принадлежит Маякину. И дело доброе – если бы им управлять по-хорошему. Это соображает Тарас.
При спуске на воду нового корабля звучит речь во славу купечества:
“Чьи лучшие дома в городе? Купеческие! Кто больше всех о бедном печется? Купец! По грошику-копеечке собирает, сотни тысяч жертвует. Кто храмы воздвиг? Мы! Кто государству больше всех денег дает? Купцы!.. Господа! Только нам дело дорого ради самого дела, ради любви нашей к устройству жизни, только мы и любим порядок и жизнь!”
Это говорит Маякин.
Фома же Гордеев, который пришел с крестным на пароход, произносит возмутившую всех речь:
– Не жизнь вы сделали – тюрьму… Не порядок вы устроили – цепи на человека выковали… Душно, тесно, повернуться негде живой душе… Погибает человек!.. Душегубы вы… Понимаете ли, что только терпением человеческим вы живы?
Фома обличает всех присутствующих – за каждым водится что-то скверное: воровство, убийство, совращение малолетних.
На Фому налетели скопом, избили, связали. Фома попросил водки – налили рюмку, другую. Выпил и заплакал.
Отправили Фому в сумасшедший дом, а капитал его остался под опекой Маякина.
Года через два Маякин умер в полном сознании, благословив сына, дочь и зятя на труды праведные.
Ежова за что-то выслали из города вскоре после происшествия на пароходе.
В городе возник новый крупный торговый дом под фирмой “Тарас Маякин и Африкан Смолин”.
После выхода из больницы Фомы Маякин отправил его куда-то на Урал к родственникам матери. Недавно Фома вновь явился на улицах города. “Он какой-то истертый, измятый и полоумный. Почти всегда выпивши, он появляется – то мрачный, с нахмуренными бровями и с опущенной на грудь головой, то улыбающийся жалкой и грустной улыбкой блаженненького. Иногда он буянит, но это редко случается. Живет он у сестры на дворе, во флигельке…”
(1 votes, average: 5.00 out of 5)ФОМА ГОРДЕЕВ