“Жизнь понимаю как движение к совершенствованию духа”, – утверждал Горький. Великого писателя всегда интересовало развитие внутреннего мира человека. Максим Горький считал, что духовное начало – самое важное в жизни.
В романе “Мать” очищение души стало ведущим мотивом. В этом произведении автор провел свою героиню, Пелагею Ниловну Власову, по пути духовного становления, на наших глазах она из забитого, запутанного создания, боявшегося сказать лишнее слово, превратилась в сознательного борца за изменение мира и жизни.
В
В такой атмосфере жила Пелагея Ниловна, даже, можно сказать, не жила, а существовала в вечном страхе, что муж изобьет ее. “Мать была незаметна в доме, молчалива и всегда жила в тревожном ожидании побоев”. Она уже не ощущала себя человеком, у нее не было жизненной цели, и вся душа ее “обросла страхом”. Единственной радостью у Пелагеи Ниловны был ее сын, Павел. Мать покорилась, но не озлобилась, тьма ее жизни освещалась любовью к своему ребенку и верой в Бога.
После смерти мужа Пелагеи Ниловны, жизнь ее сына вроде бы пошла по обычному сценарию для рабочей слободки. Спустя две недели после смерти главы семьи Павел пришел домой сильно пьяный и стал вести себя как отец: он пытался быть таким же грубым и стучал кулаком по столу, приказывая матери. Но Пелагея Ниловна восприняла это как ребячество и только пожалела сына, встающего на гибельный путь. Она понимала, что ему тяжело, и старалась его приласкать, а “его смущали ласки матери и трогала печаль в ее глазах”. На укор Ниловны Павел ответил, что все пьют, и был прав, но в отличие от других он знал материнскую любовь, и это рождало в нем жалость, а ведь в слободке люди друг друга не жалели, когда им было плохо, они вымещали свою злобу на окружающих, им негде было научиться добрым чувствам.
А у Павла была замечательная любящая мать, и это спасло его. Павел сумел найти себе другие интересы: стал ходить в город, посещать там театр, читать книги. Ко всем людям, а особенно к матери изменилось его отношение, поменялось и его сознание. “Матери было приятно видеть, что сын ее становится не похожим на фабричную молодежь, но когда она заметила, что он сосредоточенно и упрямо выплывает куда-то в сторону из темного потока жизни, – это вызвало в душе ее чувство смутного опасения.” Ниловна никогда не видела иной жизни: без водки, драк, злобы, и то что сын ее не такой как все, радовало ее, но это было для нее необычно, ново и непонятно, а это всегда пугает. Сердцем мать чувствовала, что сын ее избрал опасную дорогу, но боялась спросить его об этом.
Однажды Ниловна все же решила узнать, чем занимается Павел. И он открылся матери, ведь она была для него самым близким человеком, и он поделился с ней самым сокровенным. Он рассказал, что читает запрещенные книги, потому что хочет узнать правду, что за это его могут посадить в тюрьму.
Главное, что уловила мать из сказанного, было то, что сыну угрожает опасность. То, что ради какой-то непонятной ее правды Павел решился нарушить запреты власти и так рисковать собой, вдруг сделало его чуждым ей. “Ей стало страшно за сына и жалко его”. Мать не покидала сына разумом, она пропускала все через свое чуткое и мудрое сердце, и оно давало ей тревожащие душу ответы: “Она сердцем поняла, что сын ее обрек себя навсегда чему-то тайному и страшному”. Ниловна слушала речь Павла о правде и чувствовала гордость за него, так верно понявшего жизнь, но она видела в нем еще и своего ребенка, которого нужно оберегать и о котором нужно заботиться: “В ней колебалось двойственное чувство гордости сыном, который так хорошо видит горе жизни, но она не могла забыть о его молодости и о том, что он один решил вступить в спор с этой привычной для всех – и для нее – жизнью”.
Ей казалось, что он еще “зелен”, неопытен, боялась, что он будет слишком доверять людям, а они могут причинить ему зло. И она попыталась научить сына, передать ему свои жизненные наблюдения: “Только об одном прошу – не говори с людьми без страха! Как начнешь ты их обличать да судить – возненавидят они тебя, погубят!”
Жизнь Ниловны наполнилось тревогами за сына, а его новые воззрения принесли ее еще одно огорчение. Когда Павел и его товарищи в спорах рассуждали о Боге, мать больно задели их слова, обижало их недоверие. Для нее в ее безрадостной жизни Бог был единственной опорой, ей некому было пожаловаться, поплакаться, все свое горе она могла поведать только ему в горячих молитвах.
Весь мир вокруг нее был враждебен ей, и только в Боге она находила утешение и надежду на какую-то защиту. Ниловна не могла примириться со скептическими словами Павла Рыбина о Боге и с тем, что что нужно изгнать его из души: “А мне, старухе, опереться будет не на что в тоске моей, если вы господа Бога у меня отнимете!” Ниловна не могла отказаться от христианских идеалов; что бы она ни делала, она всегда думала о Боге, искала в Библии подтверждение правоты своих поступков и мыслей. Когда она пыталась понять идеалы сына, то видела, что он и его товарищи – честные и добрые люди, искренне желающие помочь народу, облегчить его горькую жизнь, освободить от несправедливого угнетения. Ниловна находила в их стремлениях христианские начала: ” и порой за словами, отрицавшими Бога, она чувствовала крепкую веру в него же!”
Общаясь с этими необыкновенными людьми, слушая их вдохновенные речи о правде, Ниловна все больше стала задумываться над жизнью, пытаясь осмыслить все, что происходило вокруг нее. Она стала более чутко воспринимать мир и людей; начало меняться ее сознание: “Вся жизнь не такая, и страх другой, – за всех тревожно! И сердце другое, – душа глаза открыла, смотрит: грустно ей и радостно.” Ниловна стала много понимать, даже составила себе некоторое представление об устройстве общества, о том, кто виноват в бедах рабочих: “Правду вашу я тоже поняла: покуда будут богатые – ничего не добьется народ, ни правда, ни радости, ничего!”
Так постепенно помощь Ниловны Павлу и его товарищам становилась сознательной. Ведь сначала мать приобщилась к их делу, чтобы спасти сына. Она относила листовки на фабрику, но главной ее целью было не просвещение рабочих, а то, чтобы жандармы не смогли доказать, что в этом виноват Павел.
Но потом для Ниловны стало важно то, что она полезна и даже необходима единомышленникам Павла в их работе за светлое будущее народа, за изменение мира и жизни. Мать гордилась тем, что она тоже причастна к великому делу, ведущему людей к счастью. “Как хорошо это, когда знаешь, что уже есть в жизни свет для всех людей и – будет время – увидят они его, обнимутся с ним душой!”
Заканчивается роман трагично, но вместе с тем в последней сцене из уст матери звучат фразы, полные силы, надежды, призыва. Ниловну арестовали, когда она везла для распространения листовки с речью сына, сказанной им на суде. Но она не захотела, чтобы “сыновнее слово”, которое для нее было не просто дорого, но даже свято, досталось в “грязные” руки, и до того, как жандармы добрались до нее, она разбросала прокламации в толпу. Но на этом Пелагея Ниловна не остановилась, ничего не страшась, она рассказала людям правду: о себе, о сыне и жизни. “Бедность, голод и болезни – вот что дает людям их работа! Все против нас – мы издыхаем всю нашу жизнь день за днем в работе, всегда в грязи, в обмане, а нашими трудами тешатся и объедаются другие…” Мать не стала молчать, потому что теперь она была другой: сильной, смелой, способной открыто протестовать.
Ее возродившаяся душа больше не желала мириться с унижениями, потому что она познала другую жизнь, полную света, любви, уважения. В душе Ниловны можно увидеть душу народа, коротая веками молча терпела в страхе и слепоте, копя бесполезную злобу, не понимая причин своих бед, но теперь очнулась, открыла глаза, увидела свет правды и воскресла.
(2 votes, average: 4.00 out of 5)“Душу воскресшую – не убьют!”