Какие бы ни были высокие наши устремления, война все равно оставалась для нас чело- веческой трагедией от своего первого и до последнего дня… К. Симонов Часто слышим: “в войне”, “о войне”, “н; войне”. Странно: пропускаем мимо ушей не вздрагиваем, даже не останавливаемся Потому что некогда? Или потому, что, “все зная о войне, мы не знаем только одного – что это такое?
А ведь война – это прежд всего смерть. Не вообще смерть, а смерт конкретного человека. Необходимо остано виться и подумать: такого же человека, ка я. А я всегда
Светом скорби людской озарены имена павших. Миллионы жизней унесла война. Не было семьи, не потерявшей отца или сына, мать, брата, сестру, дочь. Не было дома, ко- торого бы не коснулось горе.,. Весело щебечут птицы, шелестит листва, а память возвращает к трагическим страни- цам повести Бориса Васильева “А зори здесь тихие”.
Погибли все девушки, и с гибелью каждой из них “оборвалась маленькая ниточ- ка в бесконечной пряже человечества”. Ост- ро ощущаю сейчас горечь от невозвратимос- ти потерь, а слова старшины Васкова воспри- нимаю как трагический реквием: “Здесь у меня болит, – он ткнул в грудь, – здесь свербит, Рита. Так свербит! Положил ведь я вас, всех пятерых положил”.
Как к незаживающей ране, прикасаюсь к повести Константина Воробьева “Убиты под Москвой”. Это произведение не про- чтешь просто так, на сон грядущий, потому что от него, как от самой войны, болит серд- це, сжимаются кулаки и хочется единствен- ного: чтобы никогда-никогда не повторилось то, что произошло с кремлевскими курсан- тами, погибшими под Москвой. Учебная рота шла на фронт. Их было двести сорок человек.
Молодые, красивые ребята, воору- женные “новейшими винтовками”, которые годны были лишь для парадов, шли молод- цеватым шагом по площади. Писатель по- стоянно выхватывает из безликого множества одно-два веселых лица, дает нам возмож- ность услышать чей-то звонкий, мальчише- ский голос, увидеть Алексея Ястребова, несущего в себе “какое-то неуемное прита- ившееся счастье” и радость от ощущения красоты утра и гибкости своего молодого те- ла. Курсантов переполняет чувство радости и счастья, а мне хочется кричать от боли: ведь по названию повести я знаю, что все они погибнут.
Через несколько дней будут первые жертвы, первый бой и первый бе- зумный страх перед смертью, будет и пер- вая бурная радость победы… Но закончит- ся все это трагической гибелью роты, опи- санной Воробьевым поразительно сильно. Дрожь земли, “отвратительный вой прибли- жающихся бомб”, фонтаны взрывов, смятые каски, поломанные винтовки, автоматные очереди – это кромешный ад войны, в эпи- центре которого – курсанты, “до капли по- хожие друг на друга, потому что все были с раскрытыми ртами и обескровленными ли- цами”. К. Воробьев не показывает финал этой сцены.
Не зная деталей, я знаю главное – рота истреблена. Кровью, сердца написана и повесть К. Во- робьева “Это мы, Господи!” – еще одна страница, самая кошмарная и бесчеловечная, из летописи второй мировой войны. В этом произведении мы видим новый трагический лик войны – плен. В плену были разные лю- ди; мужественные находили силы бороться, устраивали побеги; слабые покорились и ждали своей участи – такие вызывают толь- ко жалость и презрение.
Но все пленные за- служивают милосердия. В самом заглавии повести слышится го- лос-стон измученных пленных: “Мы готовы к смерти, к тому, чтобы быть принятыми то- бой, Господи. Мы прошли все круги ада, но свой крест несли до конца, не потеря- ли в себе человеческое”. Потрясают картины плена, в которых отразилась невероятная трагедия безвинных жертв: “В лагере были эсэсовцы, вооруженные… железными лопата- ми. Они уже стояли, выстроившись в ряд.
Еще не успели закрыться ворота лагеря за изможденным майором Величко, как эсэсов- цы с нечеловеческим гиканьем врезались в гущу и начали убивать их. Брызгала кровь, шматками летела срубленная ударом лопаты кожа. Лагерь огласился рыком осатаневших убийц, стонами убиваемых, тяжелым топо- том ног в страхе метавшихся людей.
Умер на руках у Сергея капитан Николаев. Лопата глубоко вошла ему в голову, раздвоив че- реп”. Безмерные страдания, жуткое обличье полуживых существ, скелетов, обтянутых кожей, стон, вырывающийся из окровавлен- ного рта: “Это мы, Господи”, – картины, об- рушившиеся на меня со страшной силой. Что же ожидало людей?
Свобода? Да, но очень кратковременная, а потом снова плен, но те- перь уже в советских концлагерях, где че- ловеческая жизнь превращалась в лагер- ную пыль… Сегодня молодожены несут к гранитным постаментам цветы, чтобы поклониться свет- лой памяти тех, кто сберег для них сего- дняшний день и возможность осуществить свою мечту.
И именно в этот миг отчетливо понимаешь, как справедливы строки поэта: В восьмидесятых рождены, Войны не знаем мы, и все же В какой-то мере все мы тоже Вернувшиеся с той войны.
(1 votes, average: 5.00 out of 5)ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ ТРАГЕДИЯ