Роман “Мастер и Маргарита” М. А. Булгакова состоит как бы из двух романов. Один – из античной жизни, который пишет Мастер, и другой – о современной жизни. Эти два параллельных на первый взгляд пласта связывает общая философская идея.
Суть ее заключается в том, что Булгаков, отрицая социальные революции, предпочитая “излюбленную и Великую Эволюцию”, делает все же ставку на сознательную или разумную волю на пути к добру. И Мастер, и Маргарита, и Иешуа, и даже Понтий Пилат с Иваном Бездомным, которые начинают сомневаться в правильности
Сцены, в которых они предстают, комические, яркие, с острыми репликами по ходу. Это серая, пошлая толпа, “гангрена”,по словам М. А. Булгакова, жизни, это “великие грешники”.
Карающим мечом правосудия выступает Воланд и его свита, обличающие и наказывающие различные проявления зла. Они прибывают со своеобразной ревизией в страну, которая объявлена страной победившего добра и счастья. И что же здесь обнаруживают?
За три дня, проведенных в Москве, Воланд со свитой исследует привычки, поведение и жизнь людей разных социальных групп и слоев. Он хочет знать, изменилось ли московское население и насколько значительно, притом его интересует “изменились ли горожане внутренне”.
Перед читателем проходит целая галерея героев, которым дается нелицеприятная характеристика. М. А. Берлиоз, “председатель правления одной из крупнейших московских литературных ассоциаций, сокращенно именуемой МАССОЛИТ”, и редактор толстого журнала, человек начитанный, эрудированный. Чем же он раздражает самого Булгакова?
За что его жестоко наказывает Воланд? Уверенность образованного Берлиоза в своих теоретических постулатах, слепое следование им начинающего поэта Бездомного пугают, как любой догматизм, который ведет к бездумному повиновению личности и – трагедии, трагедии уже целого общества, вынужденного подчиниться ложной тоталитарной идее. А своеобразной моделью общества в романе является тот самый “творческий союз”, которым руководит Берлиоз и который изображен писателем как бюрократическая, далеко не творческая организация. Писатели поэты, состоящие в ней, лгут сами себе, друг другу, приспосабливаются.
Так, поэт Рюхин после посещения дома скорби безжалостно обращается к себе: “Не верю ни во что из того, что пишу!” Но тут же пугается этих мыслей и примиряется с тем, что “исправить в его жизни уже ничего нельзя, а можно только забыть”. И пьет рюмку за рюмкой. Да и вообще неизвестно, занимается ли кто-нибудь из трех тысяч ста одиннадцати членов МАССОЛИТа каким-либо творчеством.
Одни – как “флибустьер” Арчибальд Арчибальдович, беллетрист Петраков-Сухвей, некие Амвросий и Фома – завсегдатаи грибоедовского ресторана, который не только славится на всю Москву “качеством своей провизии”, но и отпускает ее массолитовцам “по самой сходной, отнюдь не обременительной цене”.
Тут надо сказать о доме, в котором была расположена эта писательская организация. Назывался он “Домом Грибоедова”. Название иронично.
Ведь то, что в этом доме знаменитый писатель читал отрывок из “Горя от ума”, рассказал “один московский врун”, да и “не важно это”. А вот ресторан с “порционными судачками а натюрель” – “виртуозная штучка”. Помнят московские старожилы знаменитого Грибоедова. Булгаков же продолжает: “…А стерлядь, стерлядь в серебристой кастрюльке, стерлядь кусками, переложенными раковыми шейками и свежей икрой?..”
Другие же члены писательской организации заседают в Правлении и ожидают своего вождя и учителя Берлиоза. Они страдают от “духоты”: “ни одна свежая струя не проникала в открытые окна”, “все нервничали и сердились”, досаждаемые запахами ресторанной кухни. Познакомившись с ними ближе, понимаешь, что такое “духота” по Булгакову. И беллетрист Бескудников, и поэт Двубратский, московская купеческая сирота Настасья Лукинична Непременова, сочиняющая батальные рассказы под псевдонимом “Штурман Жорж”, автор популярных скетчей Загривов, новеллист Иероним Поприхин, критик Абабков, сценарист Глухарев, просто Денискин и Квант собрались обсуждать отнюдь не литературные проблемы, а заняты тем, что распределяют в своем воображении писательские дачи в поселке литераторов Перелыгино, обсуждают, кому они могут достаться. По этому поводу “назревало что-то вроде бунта”.
Дележка материальных благ и привилегий, здоровая и вкусная пища “по дешевке – вот и все, чем заняты умы и сердца “инженеров человеческих душ”, наводнивших “грибоедов”. А возможно ли заниматься здесь творчеством, если творческий процесс в МАССОЛИТе развивается по “плану” . Лучшие места для творчества: Ялта, Суук-Су, Боровое и даже Ленинград. С издевкой Булгаков пишет, как уютно разместился в Грибоедове МАССОЛИТ. Какое творчество! Двери пестрели табличками: “Рыбно-дачная секция”. “Однодневная творческая путевка”, “Касса”, “Квартирный вопрос”.
И только где-то в изгибах, подъемах и спусках грибоедовского дома – “Редакционная коллегия”. Будучи членом писательской организации, можно было решить не столько творческие проблемы, сколько квартирные, дачные, продовольственные. Чем выше административный пост, тем быстрее и удачнее они решаются.
Бездуховность, корысть, карьеризм, цинизм, отсутствие живой мысли царят и за стенами Дома Грибоедова. Директор театра Варьете Степа Лиходеев “пьянствует, вступает в связи с женщинами, используя свое положение, ни черта не делает, да и делать ничего не может…”
Римский, финдиректор Варьете, явно занимает не свое место, труслив, жесток. Достопримечательностью его кабинета является облупленная несгораемая касса. Узнав об исчезновении Лиходеева, на слова Варенухи: “Уж не попал ли он, как Берлиоз, под трамвай?” – ответил сквозь зубы: “А хорошо бы было…” Явно паразитирующим на ниве руководителей культуры является администратор Варьете Варенуха. Председатель жилтоварищества Никонор Иванович Босой – выжига и плут.
Майгель – “наушник” и “шпион”. Алоизий Могарыч – “сюрприз в своем ящике”. Поплавский – дядя Берлиоза, “приличный гражданин” так “потрясен” известием о гибели поямянника, что торопится не упустить момент, чтобы заполучить квартиру в Москве.
Неполным бы было представление читателя о “гангрене” на теле человечества, если бы Булгаков, изображая московское общество 30-х годов, остановился только на отдельных его представителях. Есть в романе и сатирически изображенные коллективные персонажи – зрители Варьете, прохожие, сотрудники различных учреждений. Во время сеанса черной магии Воланд пользуется своим могуществом, чтобы выявить человеческие пороки и слабости.
Зрители не выдерживают испытания: мужчины бросаются за деньгами – и в буфет, а женщины – за тряпками. Однако, когда кот сорвал голову конферансье Бенгальского, вдруг из ложи прозвучал женский голос: “Ради бога не мучьте его!” В результате Булгаков устами Воланда делает вполне заслуженный вывод: “… Они люди как люди.
Любят деньги, но ведь это всегда было… Ну легкомысленны…ну, что ж… и милосердие иногда стучится в их сердца… обыкновенные люди… в общем, напоминают прежних… квартирный только испортил их… – и громко приказал: – Наденьте голову”. Людям дается в новом тысячелетии шанс на исправление.
Почему же именно Воланд и его свита выступают в роли разоблачителей и карателей тех, кто создает так называемые “новые” общества, в котором царят формализм, бездушная бюрократия, безнравственность, общество, в котором нет истинной свободы, потому что им управляют самонадеянные берлиозы, не только не препятствующие агрессивному невежеству, но и искусно использующие его. Они имеют власть, но обделены нравственностью, а невежественные бездомные не противятся им. Сам Булгаков не претендует на истину, иначе роман противоречил бы его философской концепции.
Он постигает ее вместе со своими героями. Писатель не надеется образумить романом какого-нибудь Берлиоза или Латунского. Важно другое, история отправляет их в небытие, и Воланд не столько Сатана, сколько фантастическая сила, воплощение непрерывно длящейся вечности, нерасторжимой взаимосвязи эпох, тысячелетий. Эта сила должна помочь человеку остаться Человеком.
Обращаясь к мертвому Берлиозу, Князь Тьмы – Воланд говорит: “Вы уходите в небытие, а мне радостно будет из чаши, в которую вы превращаетесь, выпить за бытие”.
(1 votes, average: 5.00 out of 5)“Булгаков… испытывал всю жизнь острую, уничтожающую ненависть ко всему, что носило в себе хотя бы малейшие черты обывательщины, дикости и фальши”