– прозаик, публицист, критик. Родился в семье слесаря железнодорожных мастерских. Учился в церковно-приходской школе, затем в училище.
Еще подростком писал стихи, которые после революции печатались в газетах и журналах. Одновременно выступал как прозаик, критик, публицист. Участник гражданской войны.
Окончил Воронежский политехнический институт . В 1921 году опубликованы первые стихи, в этом же году выходит первая публицистическая книга Платонова “Электрификация”, в 1922 году – книга стихов “Голубая глубина”. В 1927 году
С 1926 года работает над большим романом о революции – “Чевенгур”. С 1928 года активно сотрудничает в журналах. Для Платонова – поэта, публициста, прозаика – характерно сложное, трагически напряженное восприятие человека и природы, человека и других людей. Революция, в понимании писателя, – процесс глубоко народный, органический и творческий, который вносит разум и красоту во взаимоотношения человека с “прекрасным и яростным миром”.
Писателя и его героев, как и всех, кто “учился думать при революции”, волнуют философские вопросы. Платонов видит мир глазами трудящегося человека, мучительно и напряженно осмысляющего свою жизнь, свое место в ней, свои взаимосвязи с природой . Возникает новая поэтика, в которой реализуется художественное видение писателя: новый герой, чаще всего рабочий, мастеровой, размышляющий о своем ремесле, о смысле жизни; необычайная лексика и стилистика. “Неправильная” гибкость языка Платонова, прекрасное “косноязычие” его, шероховатость фраз, особые, столь характерные для народной речи “спрямления” – все это своеобразное мышление вслух, когда мысль еще только рождается, возникает, “примеряется” к действительности. В 1926 году Платонов пишет сатирическую повесть “Город Градов”, в 1929 – рассказы “Государственный житель” и “Усомнившийся Макар”, в 1931 – повесть “Впрок”. Критика сочла неуместной и даже вредной сатиру Платонова. Его почти перестали печатать.
Но он продолжает работать. Пишет рассказ “Мусорный ветер”, повести “Котлован”, “Ювенильное море”, пробует себя в драматургии . В 1936 году Платонов начинает сотрудничать в журналах “Литературный критик” и “Литературное обозрение” . Здесь публикуются его критические статьи, рецензии и два рассказа “Бессмертие” и “Фро”. В 1937 году выходит книга “Река Потудань”. С октября 1942 года и до конца войны Платонов в качестве специального корреспондента газеты “Красная звезда” находится на фронтах Отечественной войны. Его корреспонденции и рассказы публикуются в газетах и журналах, выходят отдельными сборниками.
В последние годы жизни писатель, несмотря на тяжелую болезнь, много работал: писал киносценарии, рассказы, обрабатывал народные сказки. После смерти Платонова осталось большое рукописное наследие. В наши дни Андрей Платонов переживает особую, нечасто встречающуюся с писателем посмертно ситуацию, когда создается новый облик его . От странного, “обочинного”, даже “юродивого”, вредного литературного явления до замечательного мастера – на взгляд литературы последних тридцати лет, – он поднимается в высокий круг классиков.
Многие его произведения увидели свет в полном виде относительно недавно. Без “Чевенгура”, единственного романа писателя, без повестей “Котлован”, и “Ювенильное море” платоновское творчество представляется неполным. Созданный писателем художественный мир – и особенно мир этих произведений – поражает, заставляет мучиться мыслью и чувством; и кого завораживает, а кого ошарашивает, приводит в недоумение, задает загадки. Стоит открыть любой рассказ или повесть писателя – и читателя вскоре пронзит печальный звук, томящийся над землей Платонова. На этой земле все умирает: люди, животные, растения, дома, машины, краски, звуки.
Все ветшает, стареет, тлеет, сгорает – вся живая и неживая природа. На всем в его мире лежит печать “замученности смертью”. В городе Чевенгуре организовался полный коммунизм, но этот коммунизм совершенно особый – коммунизм народной утопии. Осуществить сокровенные чаяния души – так поняли коммунизм чевенгурцы. Устраивается обитель душевного товарищества, монастырь абсолютного равенства: никакого преобладания человека над человеком – ни материального, ни умственного, – никакого угнетения.
Для этого изничтожается все – собственность, личное имущество, даже труд как источник приобретения чего-то нового. Все, кроме голого тела товарища. Разрешены только субботники, когда рвутся с корнем сады и дома, идет “добровольная порча мелкобуржуазного наследства”.
Чтобы “обнять всех мучеников земли и положить конец движению несчастья в жизни”, в Чевенгур собирают самых несчастных людей земли – “прочих”, бездомных бродяг, без отца выросших, матерью брошенных в первый час своей жизни. Когда глава чевенгурцев Чепурный видит массу “прочих” на холме при въезде в Чевенгур – почти голых чевенгурцев Чепурный видит массу “прочих” на холме при въезде в Чевенгур – почти голых, в грязных лохмотьях, покрывающих уже не тело, а какие-то его остатки, “истертые трудом и протравленные едким горем”, – ему кажется, что он не выживет от боли и жалости. Раз есть такие, нельзя быть счастливым. Сердце готово отринуть все, чтобы их спасти.
Потому что уровень благополучия мира должен измеряться по ним, а не тешиться средней цифрой, обманной и безнравственной. В “Чевенгуре” – весь Платонов со своей “идеей жизни”. Дорога, возникающая в конце повествования, может вывести Чевенгур из состояния тупика. Дорога – высшая ценность в романе, в ней – преодоление себя, очищение, открытость в будущее, надежда на обретение новых путей.
Герои романа пытаются прочно устроить свою идею, но больно ударяются о пределы возможного, тоскуют, стыдятся жалких результатов своей ретивости – и рвутся в путь. В путь зовет и Платонов: “… полусонный человек уезжал вперед, не видя звезд, которые светили над ним из густой высоты, из вечного, но уже достижимого будущего, из того тихого строя, где звезды двигались как товарищи – не слишком далеко, чтобы не забыть друг друга, не слишком близко, чтобы не слиться в одно и не потерять своей разницы и взаимного напрасного увлечения”. Герои повести “Котлован” верят, что, построив “единый общепролетарский дом”, они заживут прекрасной жизнью.
Изнурительная, выматывающая силы работа – это рытье котлована, котлована под “единственный общепролетарский дом вместо старого города, где и посейчас живут люди дворовым огороженным способом”. Это дом-мечта, дом-символ. Рухнув на пол после трудового дня, люди спят вповалку, “как мертвые”.
Вощев “всмотрелся в лицо ближнего спящего – не выражает ли оно безответного счастья удовлетворенного человека. Но спящий лежал замертво, глубоко и печально скрывались его глаза, и охладевшие ноги беспомощно вытянулись в стертых рабочих штанах. Кроме дыхания, в бараке не было ни звука, никто не видел снов и не разговаривал с воспоминаниями, – каждый существовал без всякого излишка жизни, и во время сна оставалось живым только сердце, берегущее человека”.
Рабочие верят в “наступление жизни после постройки больших домов”. Поэтому так без остатка отдают себя работе, высасывающей соки из тела. Ради будущей жизни можно потерпеть и пострадать.
Каждое предыдущее поколение терпело в надежде, что последующее будет жить достойно. Поэтому отказываются люди закончить работу в субботу: хотят приблизить новую жизнь. “До вечера долго… чего жизни зря пропадать, лучше сделаем вещь. Мы ведь не животные, мы можем жить ради энтузиазма”. С появлением девочки Насти рытье котлована вроде бы обретает какую-то определенность, осмысленность. Настя – первый житель дома-мечты, еще не построенного дома-символа.
Но Настя умирает от одиночества, неприкаянности, от отсутствия тепла. Взрослые люди, которые видели в ней источник своей жизни, не почувствовали, “насколько окружающий мир должен быть нежен…, чтобы она была жива”. Строительство дома-мечты оказалось несоотнесенным с жизнью конкретного человека, ради которого, для которого будто бы все свершалось. Умерла Настя, и потускнел свет, блеснувший вдали. “Вощев стоял в недоумении над этим утихшим ребенком, и он уже не знал, где же теперь будет коммунизм в свете, если его нет сначала в детском чувстве и в убежденном впечатлении.
Зачем ему теперь нужен смысл жизни и истина всемирного происхождения, если нет маленького, верного человека, в котором истина стала бы радостью и движением?” Платонов считал, что чужую беду надо переживать так же, как свою личную, помня об одном: “Человечество – одно дыхание, одно живое теплое существо. Больно одному – больно всем. Умирает один – мертвеют все.
Долой человечество – пыль, да здравствует человечество – организм… Будем человечеством, а не человеком действительности”. Много лет спустя Э. Хемингуэй, восхищавшийся рассказом Платонова “Третий сын”, отыщет эпиграф к роману “По ком звонит колокол” в стихах английского поэта XVII века Джона Донна, говорящих о единстве человечества перед лицом горя и смерти: “Нет человека, который был бы как остров, сам по себе; каждый человек есть часть материка, часть суши; и если волной снесет в море береговой утес, меньше станет Европа…
Смерть каждого человека умаляет и меня, ибо я един со всем человечеством; а потому не спрашивай никогда, по ком звонит колокол, он звонит по тебе”. Можно только удивляться и глубокому созвучию гуманистических мотивов, и почти прямому совпадению строк: “смерть каждого человека умаляет и меня” и “умирает один – мертвеют все…” Поистине к Андрею Платонову с полным правом можно отнести слова об истинном художнике: … Ты – вечности заложник У времени в плену.
(1 votes, average: 5.00 out of 5)Биография Платонов Андрей Платонович