История русской литературы
В. В. Лавров
“Толстой заставил меня очень много думать…”
Л. Н. Толстой и семья Вернадских
На сегодняшний день имеется лишь одна публикация по данной теме “Л. Н. Толстой и В. И. Вернадский”1. Ее автор – И. И. Мочалов, один из первых крупных исследователей творческого наследия академика В. И. Вернадского. В настоящее время появились новые источники, позволяющие существенно расширить и по-новому интерпретировать заявленную нами тему.
1 Русская литература. – 1979. – № 3.
В 1941-1943
“Л. Н. Толстой. Полное собрание сочинений. Юбилейное изд<а – ние>. 1938 г. Том 83. Письмо № 296, стр. 475. 1 фев<раля> 1885 г.
Я<сная> П<оляна>:
“…Как ужасно тяжело жить без любви, и еще тяжелее умирать. Я, когда один, всегда яснее, живее представляю себе смерть, о к<оторой> думаю всегда, и когда я представил себе, что умру не в любви, то стало страшно. А в любви только можно жить счастливо и не видать, как умрешь…”.
Просматривал сейчас юбилейное издание <полного собрания сочинений Л. Н. Толстого>, которое имеется в здешней библиотеке, – отчасти как старшего современника, с кругом людей которого приходилось сталкиваться и с влиянием которого приходится считаться. Для меня Толстой “близок” – благодаря тому, что Д. И. <Шаховской> был к нему близок, что к нему были близки Чертков, Бирюков, Калмыкова – наш кружок 1880-х годов. <Были близки> Петрункевичи и особенно Соф<ья> Вла – д<имировна> Панина.
Я как раз как-то не думаю о смерти, хотя мне сейчас 79 лет. И нет у меня страха смерти.
Из сохранившихся записей моих встреч с Толстым (Наташа записала). Оказалось, что я раз был у Толстого в Москве и с ним вел спор о бессмертии души, которое я тогда защищал – а Т<ол – стой> отрицал. Я помню, когда – в это же время – Т<олстой> зашел к нам, в голод, кажется, 1891 <г.>, и помню разговор с ним. Он говорил И. И. Петрункевичу, что я симпатичный – тогда я составлял отчет о помощи голодающим.
Страшны страдания – страшно такое умирание, как <У> моего отца. Но не смерть сама по себе.
Я думаю, что возможно, что не все исчезает – <не исчезают> отдельные изотопы, которые материально отличают материальную субстанцию живого от косной материи – но тут личность не при чем” .
Итак, подводя итоги своей жизни, В. И. Вернадский вдруг неожиданно возвращается к JI. Н. Толстому: просматривает записи, связанные с писателем, восстанавливает в памяти обстоятельства своих встреч с ним в 1890-е годы, перечитывает произведения и его переписку. Случайно ли? Что объединяло этих двух выдающихся людей? Ответ на последний вопрос и составляет основную Цель Настоящей статьи, а именно: на основе дневниковых записей В. И. Вернадского, воспоминаний его друзей (Д. И. Шаховского, И. М. Гревса, А. А. Корнилова), сына Георгия, восстановить личные контакты ученого и писателя в конце XIX – начале XX вв.; показать решающую роль JI. Н. Толстого в духовном становлении русской интеллигенции 1880-х годов; охарактеризовать В. И. Вернадского как внимательного и глубокого читателя произведений Л. Н. Толстого.
Л. Н. Толстой и русская интеллигенции в конце XIX века
Наступил 1885 год – последний студенческий год молодого Вернадского. Впереди большая жизненная дорога. Какой она будет? Этот вопрос волновал не только Владимира Вернадского, но и его близких друзей, с которыми он сошелся в Санкт – Петербургском университете: братьев Ольденбург, Д. Шаховского, В. Обольянинова, И. Гревса, А. Корнилова и др. Молодые люди не собирались жить одной наукой и искали себя, прежде всего, на поприще общественного служения. Это была одна из ярких примет думающей молодежи 80-х годов XIX века. Они выросли после великих реформ 1861 года, и каждый хотел внести свой вклад в дело дальнейшего реформирования общества. Еще раньше они объединились в рамках научно-литературного общества при Санкт-Петербургском университете. Сам В. И. Вернадский позже вспоминал: “<В университете> центром было студенческое научно-литературное общество, созданное в 1882 году благодаря энергии и моральной силе профессора истории русской словесности О. Ф. Миллера, благородного чистого сердца идеалиста-славянофила. В этом обществе после сходки 1882 года, вызвавшей сближение студентов различных курсов и факультетов, объединились на почве научных, философских и литературных интересов все живые силы студенчества того времени. Если мы взглянем сейчас (1916 год. – В. Л.) на списки деятелей этого общества, особенно на списки его научного отдела, руководившего его жизнью, мы увидим в нем множество всем известных имен ученых, историков, натуралистов, юристов, медиков, писателей, общественных деятелей” . Георгий Вернадский, характеризуя студенческое общество, где активным членом был его отец, отмечал: “На собраниях общества читались и оживленно обсуждались обширные рефераты на исторические, литературные, философские и естественнонаучные темы, а также краткие сообщения о новых книгах. При обществе создана была большая библиотека, главным образов по инициативе и трудами Сергея Ольденбурга. Доходы общества слагались из членских взносов и пожертвований” .
По окончании университета братья Ольденбурги, Д. И. Шаховской, В. И. Вернадский, супруги Гревсы, Н. Е. Старицкая (впоследствии жена В. И. Вернадского) решили положить начало более тесному объединению, назвав его “братством”. Основная цель братства виделась в том, чтобы “путем личного самосовершенствования” служить своему народу на поприще, которое каждый из них изберет. В братство, кроме указанных лиц, вошли А. Н. Краснов, А. А. Корнилов, Л. А. Обольянинов, Н. Г. Ушинский и некоторые другие. “Мы высоко ставили культуру и личность, – писал чуть позже один из основателей братства Иван Гревс, – признавая великими путями их развития науку и просвещение. Мы любили народ и готовились ему служить своими идеалами и знаниями, не отделяя себя от него, желая не только его учить, но и у него учиться, веруя в него, убежденные, что он нуждается в том, в чем и мы, главнее всего в свободе и культуре” .
У истоков образования братства невидимо стояла фигура Л. Н. Толстого. Вот как об этом вспоминал В. И. Вернадский: “1883 год у меня прошел очень интенсивно: во-первых, это начало формирования “братства” и, во-вторых, <начало> моей работы в студенческом научно-литературном обществе, куда я был выбран в руководящий научный совет. Как раз мы познакомились с “Исповедью” Толстого, произведшей на нас глубокое впечатление. Федор Федорович <Ольденбург> вместе с другими студентами-издателями студенческих лекций гектографировали “Исповедь” Толстого и другие его произведения. Толстой заставил меня очень много думать…” .
Среди членов братства одним из первых познакомился с Л. И. Толстым Дмитрий Иванович Шаховской (еще в 1880 году через своего гимназического учителя Громеко М. С., личного друга писателя, впоследствии автора книги “Последние произведения графа Л. Н. Толстого” (СПб., 1884)). В письме к своей будущей жене А. Н. Сиротиной (24 мая 1885 г.) Д. И. Шаховской писал: “Мне кажется, что теперь все зависит от моего отношения к Толстому – и целому ряду сопредельных с ним мыслей – о смирении, покорности, единении с миром, труде, простоте жизни. А в чем я уверен, что чтобы у нас ни вышло, все будет хорошо – только-только благодаря Толстому. И он так ужасно подымается в моих глазах, что мне становится легко и я верю в Россию и ее великое значение. И еще ужасно важно, что мы все-таки, любя Толстого и веря в него, совсем не отказываемся от собственного суждения и так сильно его критикуем. Ничего нового не сказал Толстой. Я все это давным-давно знаю. Но в том-то и есть его ужасное величие. Все-таки, пока я у него этого не услышал, я был не тот, что теперь, и я чувствую ужасную благодарность ему. Я уже давно замечаю, что Толстой нас сближает ужасно. И на него я больше всего надеюсь” .
Что объединяло русского писателя и молодое поколение страны? Как и Толстой, которому в 1885 году исполнилось 57 лет, так и “приютинцы” (так со временем стали называться члены братства), бывшие в два раза моложе своего духовного вождя, переживают в этот период критические моменты своего духовного развития, но моменты, существенно отличающие друг от друга по своему содержанию и истокам. Если Толстой продолжает коренным образом переосмысливать основания своего мировоззрения, одновременно достраивая его, то Вернадский со своими единомышленниками, преодолевая внутренние противоречия и сомнения, пока еще закладывает фундамент своего миросозерцания. В то же время для Толстого акцент его исканий явственно был смещен в сторону социально-философских и религиозных проблем, а приютинцы сосредоточивались на научно-философской стороне дела. Но важно другое. Как и Толстой, молодые люди находились в процессе духовного поиска, нравственного становления. Им также были близки и понятны страдания и нужды народа, о чем давно уже “кричал” и Лев Толстой. Молодежь (как и Толстой) не принимала никакие формы насилия и угнетения. И как следствие, близко воспринимала нравственно-философские размышления Толстого, чьи духовные искания к тому времени вызвали широкий общественный резонанс. Как и все прогрессивное русское общество, молодежь 80-х годов не могли пройти мимо жгучих вопросов, поставленных перед всей страной писателем. Можно было соглашаться или не соглашаться с Толстым. Но нельзя было не замечать.
За что, собственно, молодежь 80-х годов любила Толстого? На этот вопрос попытался ответить один из приверженцев писателя, в будущем известный русский религиозный философ, друг В. И. Вернадского С. Л. Франк. “Мы любили его, – писал С. Л. Франк, – не за его художественный гений и не за его отвлеченное учение; то и другое сияет для нас лишь отраженным светом – светом его души. А то, чем ослепительно сияет для нас его душа, есть прежде всего два основных ее свойства: безграничное правдолюбие и острота нравственной совести. Толстой-пророк, который не знает иных мерил, иных точек зрения и оценок, кроме правды и праведности. Мы можем видеть правду не там, где видел ее он, и мы можем быть убеждены в исконной силе зла, которой он не допускал. Но сама правда и совесть действует неотразимо, привлекают и покоряют помимо воли. И если Толстой умеет почти гипнотически действовать на нас, если душа наша почти неудержимо рвется навстречу ему, как бы мы ни относились к нему сознательно, то это есть действие на нас все – покоряющих сил правды и совести. Бесстрашие пророка, который спокойно и без колебаний шел во имя правды против всего мира и всех земных сил, – конечно, этот образ покорил весь мир” . И еще: “Исключительно этическое направление, влечение рассматривать и решать все вопросы под углом зрения “практического разума”, все многообразие жизненных явлений и интересов подводить под категории добра и зла и не признавать, даже не понимать иных, объективных критериев, например, теоретических или эстетических – есть типическое свойство едва ли не всего русского национального духа и во всяком случае умственного состояния русской интеллигенции за последние полвека. Но никто, пожалуй, не выразил эти черты раньше, чем лев Толстой. “Толстовство” есть как бы квинтэссенция чистого морализма, моральная принципиальность, возведенная в абсолют и выступающая со смелостью и односторонностью доступной только фанатизму гениальной натуры, против всего в жизни, что с ней не мирится. Несомненно, что именно эта сторона мировоззрения Толстого нашла наибольший отклик в русской интеллигенции и обусловила влияние проповеди Толстого в 80-90-е годы XIX столетия” .
Подчеркнем еще раз, что в самом факте создания братства без всяких сомнений сказалось идейное влияние Л. Н. Толстого.
Георгий Вернадский в своих воспоминаниях справедливо замечал: “Многие <члены братства> были проникнуты народническими настроениями и находились под влиянием Толстого” . Это утверждение Г. Вернадского подтверждает и один из теоретиков братства Д. И. Шаховской: “Толстой увлекал нас своим радикализмом и всенародностью, демократизмом, осмыслением опрощенства, проведением нравственной основы под требования политического и социального обновления” .
Под влиянием Л. Н. Толстого члены братства делали в эти годы и свои первые шаги на поприще общественного служения.
Просветительская деятельность
Одним из главных направлений в деятельности братства было распространение народного образования и, в первую очередь, распространение народной литературы. Существенную роль при этом сыграла инициатива Л. Н. Толстого, приступившего к этому времени к изданию популярных книжек для народа. Просветительская деятельность писателя находила широкий общественный резонанс, в том числе и в среде университетской молодежи.
В мае 1884 г. В. И. Вернадский совместно с братьями Оль – денбургами, Д. Шаховским, Н. Ушинским, А. Красновым и др. организуют кружок с целью изучения спроса на литературу. По этому поводу В. И. Вернадский запишет в дневнике: “Необходимость народной литературы чувствуется всеми нами. Только тогда, когда то, что добыто трудом немногих станет добычею всех, только тогда возможно наилучшее развитие масс. Я полагаю, что наш кружок должен:
1. Ознакомиться и следить в общих чертах за тем, что сделано и делается для народного образования у нас на Руси.
2. Ознакомиться с народной литературой.
3. Ознакомиться с главными чертами народного образования в Западной Европе, каковы школы масс во Франции, читальни в Галиции и т. и.
4. Быть в курсе дела правительственных мероприятий о школах.
5. Ознакомиться с тем, что больше всего нравится народу, и организацией продажи и народными библиотеками (кажется, есть в царском польском).
Но кроме этого должно попытаться устроить библиотеку книг по этому предмету, а также рано или поздно приступить как к писанию, так и пополнению библиотек ” .
Питерская квартира Вернадских тогда превратилась в своеобразный штаб по организации и налаживанию просветительской деятельности среди народа. Из дневниковых записей тех лет видно, как В. И. Вернадский со всей серьезностью и ответственностью готовился к новому для него и его единомышленников общественному поручению. “Завтра у меня соберутся для обсуждения народных библиотек, – запишет В. И. Вернадский в дневнике от 21 мая 1884 г. – Необходимо подумать и обсудить, какие книги должны предлагаться народу. Можно теперь <дать> только самые абстрактные представления (мое мнение):
1. Необходимо, чтобы были книги по всем вопросам, волнующие народ: книги о землеведении, описание мест и путей в России (для переселения), объяснение народных прав, изложение разных вероучений, народной школы.
2. Книги о природе – в популярном народном виде должны быть изложены все возможные научные сведения: о небе, земле, звездах, солнце, погоде, почве, растениях, животных, людях. Народная медицина и гигиена.
3. Рассказы из истории страны.
Общей идеей нашей должно быть то, что народ должен понимать свои силы и права, должен быть то, чтобы приводить народ к сознанию, что надо ему самому управлять собой. Стараться доставить народу ряд практически необходимых и важных сведений, пытаться направить его мысли и убедить его в его силах:
а) государство и правительство существуют для народа, а не народ для государства и правительства;
б) только тогда, когда большинство массы поймет и свое положение и свои силы, только тогда возможно более разумное ниспровержение нынешнего паразитного правительства. Для этого необходимо распространение знаний, а для этого – народная литература.
Что же нам распространять для народа? И будем ли мы все одинакового мнения в этих вопросах? Например, Толстой? .
До сих пор народ не тронут научными знаниями, старые идеи и старое мировоззрение, много веков тому назад отброшенное наукой, владеет им… Что же должно поставить нашей идеей, нас всех связующих? Стараться распространить в народе научное мировоззрение; дать ему верное представление о том, в каком положении он находится в государстве и чем он должен быть; доставить ему сведения, необходимые, как в обыденных делах, так и в жизни” .
Эти записи В. И. Вернадского свидетельствуют о том, что перед нами начинающий публичный политик, правда, пока еще оформляющий свои общественно-политические мысли в дневниковых записях. Но уже в них ощущаются те дальние горизонты, те огромные масштабы его будущей, которые распространятся на сферы (пусть пока и в сжатой форме) политическую, экономическую, государственного и культурного строительства. 22 мая 1884 г. В. И. Вернадский выступает перед товарищами с кратким изложением своей программы по качественному улучшению (в экономической и гуманитарной областях) народной жизни. В архиве ученого сохранился сжатый конспект его выступления.
“Есть два коренных вопроса народной жизни. Мы можем их определить: экономическое и духовное развитие народа.
Фактическое ознакомление с духовным или интеллектуальным развитием народа возможно вести двумя путями: изучением книжной литературы и расспросами лиц из народа или близко к нему стоящих.
Каковы его (оторван угол страницы. – В. Л.) желания ввиду его положения?
К вопросу о способе распространения в народе грамотности относятся: школа и ее положение в народе, государстве, интеллигенции; тягота школы (в экономическом отношении), народная литература и способы ее достижения до народа; библиотеки; чтения.
Школа (здесь и далее подчеркнуто автором. – В. Л.).
1. Отношение к школе крестьян, духовенства, помещиков, земства, администрации…
2. Материальное обеспечение школы и как отзывается оно на крестьянском кармане.
3. Влияние школы на крестьян, если возможно это выяснить, – сомневаюсь.
4. Учитель и положение, отношение к крестьянам etc.
5. Существуют ли, кроме официальных школ, школы штатные, кто и как учит в них, во сколько обходится?
6. Чему учат в школах и что считает масса полезным?
7. Отношение ее и мнения о ремесленных и церковных школах.
8. Долго ли сохраняется связь учеников (оторван угол страницы. – В. Л.) со школой и учителем?
9. Оказывает ли она хоть иногда <эта связь> влияние etc?
Книга
1. Как достает народ книги?
2. Какие ему более всего нравятся (какие кто имеет)?
3. Какие выражаются желания о книгах?
4. Какие суждения и отзывы есть о книгах”
Студенческий кружок целиком вошел в состав Санкт-Петербургского комитета грамотности (1861-1895), представлявшего общественную просветительскую организацию при Вольном экономическом обществе. В состав комитета входили писатели JI. Н. Толстой и И. С. Тургенев. По инициативе JI. Н. Толстого издательством “Посредник” по доступной цене было издано 449 000 экземпляров книг. Издательство выпускало дешевые брошюры, в том числе серийные издания по вопросам экономики, художественные произведения (Пушкин, Короленко, Лесков и др.), религиозно-нравственные произведения Толстого, некоторые из которых были написаны им специально для “Посредника” (“Два старика”, “Свечка”, “Много ли человеку земли нужно?” и др.). Кружок собирался раз в неделю, чаще всего у В. И. Вернадского. Члены группы занимались изучением литературы для народа, составляли для него каталог научно – популярных книг, подбирали библиотеки, высылали книги в провинцию, содействовали учреждению первой бесплатной читальни в столице.
Л. Н. Толстой был достаточно осведомлен о характере деятельности молодежного кружка и всячески их поддерживал. Он, в частности, способствовал в 1885 г. их сближению с выдающейся деятельницей в области народного образования А. М. Калмыкововй. И. М. Гревс запишет: “Она стала совсем близким человеком для Ольденбургов и Вернадских…” Она сделалась желанным членом народного кружка” .
В конце жизни В. И. Вернадский так оценит тогда свое новое знакомство: “С А. М. Калмыковой <через Толстого> мы все – особенно Федор (Ф. Ф. Ольденбург. – В. Л.), Митя (Д. И. Шаховской. – В. Л.) и я – очень сошлись. Мы были даже на “ты” . А. М. Калмыкова – умная женщина, очень хороший человек, любила себя окружать молодежью. Она осталась человеком со свободной мыслью – шестидесятницей – до конца жизни” .
Помощь голодающим крестьянам
Начало последнего десятилетия XIX века в истории России ознаменовалось страшным бедствием – неурожаем и голодом 1891-1892 гг.
Правительство ассигновало некоторые средства на борьбу с голодом. Красный Крест срочно объявил сборы пожертвований в помощь голодающим, но поскольку общественным доверием, к сожалению, не пользовался (его чиновники обогащались за счет сумм, собранных на благотворительные цели), то помощь жертвам засухи реально оказывали представители самых разных слоев и кругов русского общества. В этом всенародном движении приняли участие писатели Л. Н. Толстой, Н. С. Лесков, А. П. Чехов. Л. Н. Толстой напечатал в “Русских ведомостях” несколько злободневных статей (“О голоде”, “Страшный вопрос”, “Голод или не голод” и др.). Его жена Софья Андреевна сообщила все той же газете, что Лев Николаевич уже начал деятельность по устройству бесплатных столовых для голодающих крестьян и призвала общественность к активной помощи в этом деле. Пожертвования стали приходить из разных уголков страны. 200 рублей прислал Толстым даже о. Иоанн Кронштадский, один из главных оппонентов писателя в то время.
Приютинцы не могли оставаться в стороне от всенародного горя и приняли самое живое участие в деле помощи голодающим крестьянам. Семья Вернадских к этому моменту жила в Москве. Из членов братства в столице также находились А. Корнилов и Д. Шаховской.
Летом 1891 года В. И. Вернадский под влиянием Л. И. Толстого пишет статью о необходимости срочной организации борьбы против голода. В дневнике от 24 июля он сделает следующую запись: “18 июля я отнес в редакцию “Русских ведомостей” статью о необходимости организации борьбы против голода – по-видимому, не приняли В массе крестьянской чувствуется какая-то покорная отчаянность. Я как-то всем существом осознал, что мне дорог этот народ, что я неразрывная часть его, и в то же время я ничем не могу помочь ему и делаю все по тому же течению, которое какими-то железными непреложными законами охватывает все теперь” .
Осенью 1891 г., когда выяснились истинные масштабы неурожая, постигшего страну, В. И. Вернадский, Д. И. Шаховской, А. А. Корнилов провели собрание с целью организации работы в помощь голодающим на местах. Собрание состоялось в январе 1892 г. на квартире И. И. Петрункевича, известного к этому времени земского деятеля. На собрании присутствовали Л. Н. Толстой, В. С. Соловьев, М. Я. Герценштейн, Н. А. Каблуков, В. А. Гольцев, П. Н. Милюков и другие известные общественные лица деятели (всего около 60 человек). Об этом собрании оставили свои воспоминания А. А. Корнилов и Д. И. Шаховской. “Это было в январе 1892 году, – вспоминал А. А. Корнилов. – Я жил тогда у Вернадских на углу Большого Левшинского переулка и Смоленского бульвара; на другой стороне бульвара был большой особняк, который занимали Петрункевичи, тогда проводившие зиму тоже в Москве. Их квартира часто и многими посещалась, в том числе и В. И. Вернадским, который сильно с ними дружил. В этом доме и произошло мое первое знакомство с Л. Н. Толстым. Произошло оно на собрании различных общественных деятелей, собравшихся в большом числе (человек 40-60) .
Лев Николаевич прибыл на это собрание довольно поздно, когда почти все уже были в сборе. Мы его поджидали. Я хорошо помню, как он вошел с мороза, в полушубке бодрой и ускоренной походкой, быстро сняв с себя полушубок и оставшись в обычной своей блузке, он скорыми шагами вошел в залу, приветливо здороваясь со всеми направо и налево” . “Его (Л. Н. Толстого. – В. Л.) присутствие, – вспоминал другой участник встречи Д. И. Шаховской, – и деятельное участие в обсуждении вопросов вносило какой-то особенно серьезный и строгий характер в беседу. Организовать во что бы то ни стало общественные силы! Вот то требование, с которым все вышли с беседы” .
Отметим, что героем этого собрания стал Д. И. Шаховской, яркой речью обративший на себя внимание многих участников собрания, в том числе и Л. Н. Толстого. Вот что пишет А. А. Корнилов: “Мне ясно помнится небольшой эпизод резкой вспышки Дмитрия Ивановича, случившейся после довольно вялой речи Гольцева (в то время главный редактор журнала “Русская мысль”. – В. Л.). В. А. Гольцев говорил тогда об утомлении, которое испытывает публика ввиду слишком усиленного сбора пожертвований, и об охлаждении ее к делу продовольственной помощи, вследствие чего он полагал, что и замышлявшееся нами тогда предприятие окажется неудачным. Дмитрий Иванович, сильно волновавшейся во время речи Гольцева, громко крикнул на всю залу: “Позор это будет, позор для нас всех, если мы не сумеем этого устроить! Мы не должны и допускать мысли, что можно отказаться от такого дела, как помощь голодающим, кто чем может: сбором пожертвований; или личным трудом; отказ от такого дела был бы позором для русского общества!”. Эти слова сильно смутили жену Дмитрия Ивановича (Анну Николаевну Шаховскую. – В. Л.), на многих, однако, произвели хорошее впечатление, и я как сейчас помню ласковое выражение глаз Толстого, устремленных в ту минуту на Шаховского Он (Толстой. – В. Л.) подошел к жене Дмитрия Ивановича и, видимо, желая подчеркнуть свою особую приязнь к ее мужу, остановился около нее” .
Приютинцы по призыву Л. И. Толстого решили не входить ни в какие комитеты, а образовать свою собственную группу и на пожертвования организовать помощь голодающим крестьянам в одном небольшом районе. Это было бы то конкретное “малое дело”, к которому постоянно призвал Л. И. Толстой.
Решено было избрать Моршанский уезд Тамбовской губернии, где у В. И. Вернадского было небольшое имение. Сам В. И. Вернадский выехать на место не мог в связи с чтением лекций в Московском университете. В Вернадовку отправились его друзья во главе с А. А. Корниловым. Они течение семи месяцев работали с утра до позднего времени, осуществляя сбор денежных пожертвований, устройство столовых, прокорм крестьянских лошадей и раздача лошадей безлошадным крестьянам, подавая индивидуальную помощь особо нуждающимся крестьянским семьям и т. п.). Работы проходили в тесном контакте с В. И. Вернадским и Л. Н. Толстым. Приютинцы смогли собрать за время работы на Тамбовщине 46 тыс. рублей, открыли 113 столовых (включая школьные), где могли питаться 7,5 тысяч человек. Крестьян было приобретено для свыше 2 тыс. лошадей. А. А. Корнилов в своем отчете писал: “Все мы чувствовали, что между нами и населением, которому мы помогали, в душе у каждого из нас образовалась некоторая духовная связь… За эти месяцы, проведенные в непосредственной близости к народу, в самой его среде для многих из нас, городских жителей, весь быт его стал неизмеримо понятнее и яснее, нежели мог бы быть при кабинетном изучении его по книгам ” .
О проведенной работе В. И. Вернадский чуть позже отзовется так: “Небольшое и совершенно частное предприятие неожиданно для нас самих превратилось благодаря количеству полученных нами средств в большое дело, имеющее несомненно общественное значение и в то же время вполне сохранившее частный, чуждый всякой официальности характер” .
Продолжение диалога в конце XIX – начале XX вв.
Д. И. Шаховской в своих воспоминаниях о Л. Н. Толстом заметил: “Он жил одной с нами жизнью и не мог не отзываться так или иначе на всякую радость и на всякое горе русского общества” . Сблизившийся с приютинцами в 1890-х годах П. Б. Струве писал о них: “Этот круг лиц отличался особенной окраской своих моральных исканий. Лев Толстой оказал огором – ное влияние на весь духовный склад этих людей. Они не были “толстовцами”, но без Толстого я не могу мыслить себе приютинцев как особой группы, как особого духовного типа” .
Укрепившие личные отношения приютинцев с Л. Н. Толстым в 1880-ые годы получили свое дальнейшее продолжение. Вот что сообщал А. Корнилов: “Я узнал, что Толстой повсюду ищет, но не может найти ни у кого из знакомых в Москве “Былого и дум” Герцена (которые еще тогда были под запретом). Ему хотелось тогда прочесть их вслух своим детям. У меня был в этот момент принадлежащий мне экземпляр “Былого и дум”, который я ему конечно отнес на следующий день Благодаря моему Герцену, я получил тогда и ответный визит Толстого, который по прочтению моей книги сам отнес ее на квартиру Вернадских. К большому моему сожалению, он меня не застал там” .
Заметим, что Л. Н. Толстой был знаком с семьей Вернадских еще с питерских времен. Он хорошо знал отца В. И. Вернадского Ивана Васильевича, профессора политэкономии, видного общественного деятеля, широко популярного в либеральных кругах русского общества. В дневнике Л. Н. Толстого от 15 ноября 1856 года есть запись, сообщающая, что он в Петербурге был на квартире экономиста В. П. Безобразова, и там обсуждался вопрос об издании политико-экономического журнала под редакцией И. В. Вернадского. К тому же в семье Вернадских считали, что у Л. Н. Толстого в эпопее “Война и мир” прототипом “лекаря жены” была бабушка В. И. Вернадского по линии отца, сестра деда В. Г. Короленко Афанасия Яковлевича. Об этом маленькому Владимиру часто рассказывал отец, который не раз встречался с писателем. Л. Н. Толстой, по рассказам Вернадского-старшего, много расспрашивал о деталях участия его родителей в Отечественной войне 1812 года. Напомним, что дед Владимир Ивановича – Василий Иванович Вернадский был врачом, участвовал в войне с Наполеоном.
Л. Н. Толстой побывал на квартире В. И. Вернадского 29 апреля 1893 года. В. И. Вернадский записывает в дневнике: “Был у нас Л. Н. Толстой – с ним продолжительный разговор об идеях, науке etc. Он говорил, что его считают мистиком, но скорее я мистик. И я им быть был бы рад, мне мешает скептицизм.
Я думаю, что в учении Т<олстого> гораздо более глубокого, чем мне то в начале казалось. И это глубокое заключается: 1) основою жизни <должно быть> искание истины и 2) настоящая задача состоит в высказывании этой истины без всяких уступок. Я думаю, что последнее самое важное, и отрицание всякого лицемерия и фарисейства и составляет основную силу учения, т<ак> тогда наиболее сильно проявляется личность и личность получает общественную силу.
Т<олстой> анархист. Науку – искание истины – ценит, но не универс<итеты> etc.
Толстой гов<орил> о Герцене, кот<орого> брал у нас – <и> кот<орый> произвел на него сильное впечатление (“это треть всей русской литер<атуры>”, по его словам” .
Беседы о Толстом и Герцене были в это время в семье Вернадского постоянными: об этом свидетельствуют дневниковые записи 1 мая того же года. Вернадский запишет: “С Наташей (жена Вернадского. – В. Л.) – <разговор о> Герцене. “С того берега” etc… <Вечером <был> Петр<ункевич> – разговор о Герцене, Толстом” .
Постоянные разговоры в семье Вернадских о Толстом в связи с Герценым не были случайными. И. И. Петрункевич, участвовавший в беседе, вспоминал: “Еще будучи в Киевском кадетском корпусе, я находился под влиянием Герцена. Статьи Герцена падали на достаточно подготовленную почву и его идеи остались для меня дорогими на всю жизнь. Они определили мое направление в вопросах политических и социальных. С тех пор прошло 60 лет, но и до сих пор считаю Герцена моим руководителем, научившим меня не только следовать за ним, но и различать у него то, что составляет незыблемую основу человеческой жизни, от того, что имеет характер гипотетический и зависит от времени, места и обстоятельств” . Об истории знакомства с произведением Герцена оставил воспоминания и В. И. Вернадский: “С детства я помню и “Полярную звезду” и “Колокол” . Еще в Харькове в мой гимназический период (1872-1876) жизни я читал разрозненные номера изданий Герцена, которые дома попадали в библиотеку отца. . Постепенно герценовские издания исчезали. Я не помню рассказов о Г<ерцене> отца. Я привез из моей первой заграничной поездки в 1883-1889 полный экземпляр сочинений Герцена, добытый мной через Вырубова (Григорий Николаевич – философ, душеприказчик А. И. Герцена, издатель его первого собрания сочинений. – В. Л.). Я перевез это издание в переплете Этим путем создался мой идеал Герцена – из “Былого и дум”” .
О Герцене и вообще о “героических людях сороковых годов” (П. Н. Милюков) В. И. Вернадский оставил интересные замечания, смело сравнивал их борьбу за свободу с собственной деятельностью. “Прочел книгу “Анненков и его друзья” (П. Н. Анненков и его друзья. Литературные воспоминания и переписка 1835-1885 годов. СПб, 1892. – В. Л.) – писал В. И. Вернадский жене Наталье Егоровне 30 августа 1892 г. Какая масса роится мыслей, сколько интересного в переписке и очерках о Герцене (Там же, с. 1-111; 625-632. – В. Л.). Самые интересные письма В. Боткина, напрасно их не прочла (Там же, с. 516-581.
– В. Л.). У меня много аналогий с кружками нашего времени, но есть существенное и печальное для нас отличие, и вот оно. Мы люди более формы, чем они, т. к. для нас в переписке все лучшее не потому, чтобы мы не могли пропагандировать публично наши мнения, а потому что не хотели (т. е. “не решались” – какое постыдное и мерзкое слово: для меня оно отравляет воспоминания о всем нашем прошлом), переписка же людей сороковых годов глубоко интересна лишь потому, что цензурные условия того времени вполне мешали иному продвижению мысли. И м<ожет> б<ыть> во многом нам будет стыдно, что наша лучшая мысль прошла лишь в переписке да в толках с друзьями. Сравни у сороковников: какая у них всюду страсть к литературе, как ясно сознание ее необходимости, единственного средства влиять на общественное мнение. Мы перед ними формалисты. Мы “чище” их в жизни – мы много болтали о малых тратах, не пили шампанского, когда могли, не ели роскошных ужинов и т. п. Они все это делали, но они много, много выше нас, потому что мы в узком мировоззрении своем истратили слишком много времени на толки о таких вещах, которые не позволили нам заняться другим (забыли о гигиене мысли).
Еще резче бьет третья разница между нашей и их мыслью. Мы все обсуждали со своей, узко эгоистической точки зрения:
Что нам делать, что мы хотим etc. – они обсуждали все с широкой точки зрения: что людям надо делать, что нужно для идеи, во имя человечества и тому подобное.
А между тем я думаю, что среди нас есть люди, из которых могли бы выйти недюжинные силы. Слишком много в нас и в нашем кружке стремления к маленькому практическому делу, слишком мало понимания простой идеи, слишком мало веры и, боже, как это гадко и как это тяжело сознавать ” .
Наступившее XX столетие принесло Л. Н. Толстому тяжелые переживания. В начале 1901 года он опасно заболел. Болезнь совпала с резкой критикой, последовавшей вслед за отлучением его в конце февраля от церкви. К тому же политическая ситуация в столице была напряженной.
Д. И. Шаховской предложил своим друзьям В. И. Вернадскому и А. А. Корнилову (приехавшему в Москву на короткое время) посетить больного писателя и обсудить с ним насущные проблемы. Вот как описывает визит к Толстому А. А. Корнилов: “Отправились мы втроем: Шаховской, Вернадский и я. Толстой был болен и не принимал, но нас, ради Шаховского и Вернадского, Лев Николаевич решил пустить на четверть часа. Нас ввели в комнату, в которой Толстой лежал окруженный домашними, на кушетке, в вязаной фуфайке. Дмитрий Иванович проинформировал писателя о последних новостях” . Предоставим слово Д. И. Шаховскому. “Россию облетела весть, – писал Дмитрий Иванович, – об избиении на Казанской площади 4 марта 1901 года и о первом открытом протесте, которым это событие сопровождалось со стороны петербургских писателей Он (Толстой. – В. Л.) не решился сразу поверить происшедшему во всем чудовищном объеме невероятной действительности… Но я могу засвидетельствовать, как очевидец, что и этот момент общественного возбуждения был пережит Толстым вместе с русским обществом и встретил в его душе тот же отзвук, который так сильно повлиял тогда на всю психологию русского человека первого года XX века” .
В присутствии В. И. Вернадского, А. А. Корнилова, Д. И. Шаховского Л. Н. Толстой поставил первым подпись под приветствием Союзу писателей России в связи с событиями, произошедшими в Санкт-Петербурге. О дальнейшем ходе разговора с писателем А. А. Корнилов пишет: “После этого Дмитрий Иванович сказал: “А вот Александр Александрович может сообщить нечто для вас “небезынтересное”. Толстой сразу обратился ко мне и, узнав, что дело идет об его отлучении, даже привстал на диване, так его это заинтересовало. Но я поспешил сказать, что Дмитрий Иванович преувеличивает и что я лишь видел в Петербурге лист бумаги, исходивший от какой-то дамы и ее близких, на котором были изложены просьба в Синод об отлучении их от церкви, так как они так же мало принадлежат к ней, как и Лев Толстой.
“А сколько лиц подписали это заявление?” – живо осведомился Толстой. Я сказал, что немного, человек 5-7.
“Ну, а вы подпишите? – спросил он меня. Я отвечал, что не подпишу. И объяснил, что это может мне препятствовать в моей общественной деятельности”.
“Ну, вот, вот, все вы либералы так. Конечно, это очень хорошо, что вы так прямо и говорите, что не подпишите, но все-таки вся ваша деятельность не стоит этой подписи”.
Спор об этом принял общий характер. Заспорили все окружающие Толстого, но мы, чувствуя, что взволновали его, стали прощаться. На прощание он крепко пожал мне руку, улыбнулся В. И. Вернадскому и Д. И. Шаховскому, а мне сказал: “Хорошо, что вы прямо так и сказали” .
Болезнь Толстого прогрессировала, что вызвало серьезное беспокойство всех, кто его знал и любил. От своих друзей он получает много писем со словами ободрения и сочувствия. С таким письмом обратился к Толстому летом 1901 года В. И. Вернадский, находившейся с семьей на отдыхе в Полтаве:
“Глубокоуважаемый Лев Николаевич, позвольте от моей жены и меня выразить Вам чувство нашего глубокого волнения при вести о Вашей болезни и чувство сердечной, искренней радости нашей, когда мы узнали о ее благополучном течении. Нам редко приходится видеть Вас, но мы сохраняем самое сильное и дорогое нам впечатление от всякого свидания с Вами и с глубоким, искренним сочувствием всегда следим и считаемся с каждым мнением Вашим и Вашей деятельностью.
Хотя мы во многом придерживаемся других взглядов и мнений, чем какие охватывают Вас, – но не бесследно прошли и проходят в нашей духовной жизни Ваши стремления высказать правду, как Вы ее понимаете. С чувством горячей любви и искреннего, самого высокого уважения привыкли мы издавна относится к Вам, и поэтому я решаюсь послать Вам эти несколько строк, выражающих наше чувство.
Мы верим и надеемся, что еще долго дано Вам будет жить среди нас – Ваша мысль и Ваша жизнь так нужна всем, желающим искренно понять истину, которая Вам так дорога.
Ваш В. Вернадский” .
В сентябре 1893 года общественность страны широко отметила 75-летний юбилей писателя. В. И. Вернадский смог лично поздравить юбиляра в декабре 1893 года. Вместе с Д. И. Шаховским он навестил Л. Н. Толстого на его московской квартире в Хамовниках 19 декабря, в день св. Николая. Содержание состоявшейся беседы записала Наталья Егоровна Вернадская со слов мужа буквально на следующий день.
“Влад<имир> и Дм<итрий> Ив<анович> были вчера у Л. Н. Толстого. Разговор зашел о религии и о вере Вл<адимира> в личное бессмертие.
Л<ев> Н<иколаевич> сказал, что совсем не чувствует потребности в этой вере. Он разделяет развитие людей на три стадии: в первой центром является собственная личность человека, во второй этим центром является семья, общество, даже человечество, в третьей – бесконечность и сознание своей связи с ней. По мнению Л<ьва> Н<иколаевича>, люди, выдвигающие личность как центр жизни и считающие себя стоящими на третьей стадии развития, ошибаются, т<ак> к<ак> они в действительности еще продолжают находиться на первой. Они, б<ыть> м<о – жет>, умом и постигают бесконечность мира или его первопричину и связь с ним, но у них еще не стало чувством жизни, поэтому невозможно передать это чувство или сознание тем, у кого этого чувства нет, – умом, теоретически его не поймешь и не объяснишь. Нужно реально чувствовать свою связь с бесконечным миром и любить его. Так Л<ев> Н<иколаевич> понимает религиозное чувство.
Мысль о смерти ярко выдвигает перед человеком то, чем он дорожит. Если он любит только себя и знает, что ему недолго осталось жить – он будет стараться наслаждаться жизнью; если он любит больше свою семью, общество, человечество – он положит душу свою за них; если же он любит бесконечный мир – то он посвятит себя исканию истины и стремлению познать ее, стремлению познать волю Творца и исполнить ее. Он часто повторял, что стоит на реальной почве, на факторах, на действительности, не уходит в метафизику, которую считает вредной.
Когда Влад<имир> ему сказал, что он, собственно, не может опровергнуть бессмер<тие> души, <то> он ответил, что вовсе об этом и не задумывается, что ему этого и не нужно, что он точно так же не постарается опровергать это, как если бы ему сказали, что в его саду гуляет 17 слонов, что это совсем не важно для смысла жизни. Если любишь бесконечный мир, то смерть отдельного человека не является чем-то важным, п<о – тому> ч<то> то, что любишь, продолжает существовать и после твоей смерти бесконечно. Только сам человек перестает сознавать это. Конечно, если нет реальной любви и чувства бесконечности, то смерть тяжела. Если же это живое сознание и широкое чувство бесконечности живо в душе, то смысл жизни не утрачивается, несмотря на существование смерти и на отсутствие личного бога. Если же нет этого чувства бесконечности, то могут быть только два других выхода: вера в личного бога или пессимизм, отчаяние, сознание бессмысленности всего – раз существует смерть.
Дм<итрий> Ив<анович> с этим вполне согласился. По его мнению, в каждом человеке есть бесконечное, п<отому> ч<то> он не создался внезапно, а существовал вечно, но его сознание конечно, п<отому> ч<то> оно началось и кончится, но в его мыслях есть элементы бесконечного, м<ожет> б<ыть> любовь к бесконечному и сознание своей связи с ним. В<ладимир> же считал разделение Л<ьва> Н<иколаевича> узким. По его мнению, бесконечность можно понимать различно. Это, во-первых,
– пространство, Вселенная, во-вторых, – мир сознания, и с этой точки зрения личность бесконечна и бессмертна, п<ото – му> ч<то> весь мир – плод ее сознания и творчества. Только в личности проявляется сознание” .
Спустя 38 лет В. И. Вернадский вновь вернется к этой беседе. 5 октября 1941 года он запишет: “Я совсем забыл об этом разговоре с Толстым и что я у него был, и вчера это случайно вскрылось. Я знал, что одно время я верил в личное бессмертие и что в моих письмах есть на это указания. Но уже давно – особенно после моего охвата жизни как планетного, космического явления и создания понятия живого вещества, т. е. после 1916 года, для меня вопрос о личном бессмертии <ставится> как вопрос научного опыта.
Для меня выяснилось: 1) что человек – личность – тоже планетное явление (ноосфера), 2) что в мире, космосе, в основе
– вечность во времени и в пространстве времени, 3) что <существует> только один путь познания истины: коллективно, поколениями построенного научного – не исключая философского и религиозного – ее искания. Одиночные искания истины безнадежны ” .
Таким образом, ноосфера по В. И. Вернадскому, – есть вещество, проработанное духом в процессе коллективной творчески-научной деятельности человечества.
Последний раз В. И. Вернадский виделся с Л. Н. Толстым в октябре 1903 года. Он посетил писателя вместе с Д. И. Шаховским в Ясной Поляне. Вот как об этой встрече вспоминал Д. И. Шаховской: “При кажущемся всепобеждающем господстве режиме Плеве (Вячеслав Константинович – министр внутренних дел с 1902 г. – В. Л.) в самых широких кругах общества назревали силы, которые не могли мириться с создавшимся положением и чувствовалась уже неизбежность тех внешних и внутренних потрясений, к которым ведут страну ее руководители. Организация этих элементов протеста висела в воздухе. И нам казалось важным воочию убедиться, достигает ли до сознания яснополянского отшельника биение общественного пульса, и как он на него откликается? Без особенной надежды на возможность использовать и его силы в предстоящем деле, хотелось воочию убедиться, нельзя ли найти в нем и действительную поддержку? Мы застали Толстого еще полным мыслей от только что законченной огромной работе по критике Шекспира, славу которого он считал незаслуженной, и занятого специальными работами по нравственным вопросам. Нелегко было вызвать его к нам на беседу по политике. Он настаивал на неосуществимости насильственного государственного переворота путем народного восстания при теперешних условиях государственной и военной техники и спешил использовать с наибольшей, по его мнению, пользой те немногие еще дни жизни, которые ему суждено поработать на земле. Это не мешало ему совершить продолжительную прогулку верхом, несмотря на внезапно выпавший ночью глубочайший снег. Вечером мы, однако, разговорились и на нашу тему. Мы выслушали блестящую характеристику первых и последних дней царствования Николая I, в сопоставлении своем дававших зрелище величайшей трагедии человеческой жизни… И подводя итоги всей нашей беседе, он сказал: “Да. Что говорить, конечно, наступает для каждого государства такой возраст, когда ему самодержавие так же мало пристало, как взрослой девице короткое платьице по колено, очень уместное на маленькой девочке… Только не в этом самая главная задача жизни”. И мы уехали и на этот раз с сознанием, что работать вместе нам не придется, но мысли наши обращены в одну сторону. Строгой критикой встречено будет каждое наше отдельное действие. Но горячий отклик найдет в сердце этого человека каждый шаг, действительно приближающий нас к освобождению человека, всякий признак крушения того зла, которое стоит на пути к этому освобождению” .
Из Вернадских последним виделся с Толстым сын Владимира Ивановича – Георгий. Ему посчастливилось встретиться с Л. И. Толстым еще шестилетним. Случилось это в Москве, в 1893 году, когда Л. Н. Толстой заходил к Вернадским на их московскую квартиру. “Толстой вошел в дом и, раздевшись побеседовал с Н. Е. Вернадской (женой В. И. Вернадского. – В. Л.), которая успела показать его своему маленькому сыну Георгию, сказав ему, чтобы он запомнил, что это Лев Николаевич Толстой” . Об обстоятельствах встречи младшего Вернадского с писателем в 1903 году оставил воспоминания сам Георгий. “Поздним летом, – вспоминал Г. В. Вернадский, – между 6-м и 7-м классом мы компанией решили отправиться на паломничество к Л. Н. Толстому. Оделись соответственно: рубахи-косоворотки, высокие сапоги. Пришли в Ясную Поляну, кажется, часа в четыре дня. Подошли к дому – видим на балконе Софья Андреевна с несколькими гостями, пьют чай. Мы полезли прямо было на балкон. Софья Андреевна послала к нам на встречу какого-то молодого человека. – “Кто вы такие? Что вам нужно?” – “Гимназисты из Москвы. Нам необходимо поговорить с Львом Николаевичем”. – “Он болен, нельзя его видеть”. – “Пожалуйста, спросите его. Мы не надолго, не утомим. Нам очень нужно!”
Толстой велел нас пустить к нему. Когда мы вошли в его комнату, он лежал на постели под простыней, без одеяла. Вероятно, у него был жар. Я был поражен его маленьким ростом. Как многие, не видевшие его раньше, я представлял его себе чуть ли не великаном. Второе мое впечатление было – это его жесткие, пронзительные, почти – можно сказать – злые глаза.
“Зачем пришли?” – сказал он сердитым голосом. Вася Сахновский (одноклассник Георгия Вернадского. – В. Л.) начал объяснять, немного волнуясь и от этого стараясь говорить громко и почти развязно. После нескольких ответов Толстого на Васины слова, начали задавать вопросы или вставлять замечания и мы. Сколько помню, Толстой в сжатой и краткой форме выражал нам свои основные мысли, с которыми мы были знакомы по его сочинениям, но которые в живой его речи производили более сильное впечатление.
Приехав домой, я сразу, по своей памяти, записал все сказанное Львом Николаевичем. Эта запись, к моему сожалению, затерялась в моих бумагах. Мы возвращались в Москву в приподнятом и взволнованном состоянии. Но толстовцами мы не сделались” .
Размышления над художественными произведениями Л. Н. Толстого
В дневнике 1932 года В. И. Вернадский запишет: “Величие творца Толстого заключается в том, что всякий раз, соприкасаясь с его произведениями, ты притрагиваешься к чему-то не окончательно осознанному” . Это писал ученый, которому в день сделанной записи (12 марта) исполнилось 69 лет. Толстой действительно занимал Вернадского всю жизнь. Произведения Толстого, воспоминания о нем, переписка и письма классика постоянно находились на рабочем столе ученого. И это вполне понятно. На то были особые причины. Во-первых, Толстой был его современником (“старший современник”, по Вернадскому); во-вторых, он органично вошел в духовный мир ученого; в-третьих, Вернадского, как и Толстого, всегда волновали вечные вопросы.
Свои первые суждения о художественном творчестве писателя В. И. Вернадский высказал в письмах к жене, датированных первой половиной 1892 года. До этого он читал (в том числе и запрещено цензурой) все, что исходило из-под пера писателя. Именно в это время В. И. Вернадский активно размышляет над некоторыми философскими и социально-этическими проблемами. Ему исполнилось 29 лет, и хотелось во что бы то ни стало выстроить свою философию жизни. Произведения Толстого этому способствовали. Они служили своеобразным компасом в океане человеческого общежития. Через Толстого, благодаря Толстому, Вернадский определял и для себя иные масштабы и горизонты своих деяний. И, прежде всего, в нравственной сфере. “Какая важная вещь – гигиена мысли, – пишет в одном из писем жене В. И. Вернадский. – Мне кажется, это важнее всего в жизни, потому что этим достигается стремление к гармонии и чувство гармонии созидается человеком этим путем. Надо не позволять себе думать о всем дурном, что пришлось сделать, нельзя мысль отвлекать исключительно в сторону личных, мелких делишек, когда кругом стоят густой стеною великие идеалы, когда кругом стоят столько поля для мысли среди гармоничного, широкого, красивого – когда кругом идет гибель, идет борьба за то, что сознательно сочла своим и дорогим наша личность. Я даже стал набрасывать “Наброски о гигиене мысли” – если что выйдет, пришлю тебе.
Я читаю Толстого – прочел его Севастопольские рассказы, военные очерки и теперь читаю “Крейцерову сонату”. Для меня встает вся его личность, по-моему, удивительная в своей неизменности – и в мыслях о Севастополе и Кавказе, и в “Войне и мире”, и в новых произведениях – это все тот же человек, чуткий, сильный. Основная черта – боль вследствие неимения глубокой веры и цельность жизни, вдумчивость и пр<очее>. “Крей – ц<ерова> сон<ата>, думаю (не кончил еще) сильное, замечательное произведение” .
Другое письмо В. И. Вернадского более тесно с самим содержанием “Крейцеровой сонаты”, основной темой которой, как ее определял сам JI. Н. Толстой, являлась “тема половой любви”. Эту тему затрагивает и В. И. Вернадский, переходя затем к сжатому изложению общего впечатления, сложившегося у него после прочтения “Крейцеровой сонаты”. В частности, он пишет:
“Я вообще не понимаю деления любви на какую-то “чувственную” – животную, и на какую-то возвышенную – идеальную. Мне кажется, вообще представление о чувственном, животном у нас является чем-то, право, комичным. Несомненно, бывают иногда болезненные проявления чисто чувственной страсти, такое направление даже воспитывается нашей обычной жизнью, – как, например, той же проституцией, той же светской “барышнической” жизнью и т. п., но в существе проявляется в жизни совсем иное, и когда мы говорим о любви, то мы видим проявление иного. Неужели это только проявления чисто “животного” элемента – все произведения поэзии, скульптуры, живописи, музыки, вызванные “чувственной” любовью? Наконец, вся жизнь молодых личностей, которые впервые сживаются вместе и переживают во всем новое, неожиданное?
Все дело лишь в том, насколько вообще высока личность каждого из любящих и насколько они равны между собою. Но совершенно то же мы видим в общем времяпрепровождении и т. и. Всюду низменность природы или малая культура наложат все тот же отпечаток пошлости. Мне кажется, пора не смотреть на “тело”, как на что-то презренное, и пора избавиться от узкого христианского (или монашеского) деления на дух и тело. Настоящая душевная жизнь, настоящая идейная сторона жизни состоит именно в использовании лучших сторон тела и духа.
Кончил я “Крейцерову сонату”. Думаю, что много таких примеров в жизни. Ну вот, что мне показалось и что ярко видно во всем произведении: 1. Писал старик, который забыл или потерял то чувство поэзии любви, которое б<олыпей> ч<астью> есть в человеке, и увидел и вспомнил одну формальную сторону и 2. Все мотивы поступков выдуманы post factum и, что составляет всю силу произведения, несомненно должны были быть выдуманы Позднышевым – малообразованным (но много начитанным). Понимаешь – видно, что могло дать смысл факту для такого человека” . Заметим, что и сам Л. Н. Толстой, сомневаясь в жизненности предложенной концепции, пытался подойти к ее оценке с аналогичных, по существу, позиций. В письме к Д. А. Хилкову от 6 апреля 1890 года по поводу “Крейцеровой сонаты” Л. Н. Толстой писал: “Мысли, выраженные там, для меня самого были очень странны и неожиданны, когда они ясно пришли мне. И иногда я думал, что не оттого ли я смотрю, что я стар” .
Выводы
Как видим, сразу три поколения Вернадских были лично знакомы с выдающимся русским писателем и оригинальным мыслителем Львом Николаевичем Толстым. Сначала Иван Васильевич Вернадский, который был старше писателя на 7 лет, обсуждал с Л. Н. Толстым различные проекты по гармоничному развитию общества, затем Владимир Иванович формируется как личность под непосредственным влиянием писателя-гуманиста, и, наконец, Георгий Владимирович, которому волей судеб пришлось уже на чужбине отстаивать и защищать те нравственные идеалы братства и праведности, мечта о которых составила существо самой жизни Толстого. Без всяких сомнений можно утверждать, что Л. Н. Толстой оставался одним из любимых писателей семьи Вернадских. По признанию В. И. Вернадского произведения Толстого всегда “заставляли его много думать”. А думать было над чем. Главный урок, который прочно усвоил В. И. Вернадский, общаясь с Л. Н. Толстым, – это поиск истины. “Настоящая задача состоит в высказывании этой истины без всяких уступок, – писал Вернадский. – Я думаю, что последнее самое важное, и отрицание всякого лицемерия и фарисейства составляет основную силу учения, т<ак> к<ак> тогда наиболее сильно проявляется личность, и личность получает общественную силу”. Напомним, что эта запись была сделана ученым в 1893 году для Вернадского сразу же после встречи с писателем. Деятельность Толстого являла яркий пример творчески – преобразующей роли сознательного начала в человеческой цивилизации, т. е. оказалась воплощением того, что для Вернадского субъективно было самым сокровенным и дорогим, что составляло основу его мировоззрения, а в последние годы жизни воплотилось в созданном им учении о ноосфере.
И еще. Пройдя разные дороги служения своему делу – один литературе, другой науке, – они родственны в одном – в высокой моральной требовательности к себе, людям и обществу. И недаром Л. Н. Толстого называют совестью XIX века, а В. И. Вернадского века XX. Словом, они и есть те духовные очаги, вокруг которых будет собираться не одно поколение людей, утверждая в них и через них – свое единство и родство.
(2 votes, average: 5.00 out of 5)В. В. Лавров