Было бы ошибочно воспринимать “темное царство” в “Грозе” только персонифицированно, соотнося его прежде всего с Диким и Кабанихой. На самом же деле зло нельзя свести только к тому или иному конкретному персонажу. Оно рассредоточено в окружающей жизни.
Просто Дикой и Кабаниха наиболее рельефно выражают те мрачные силы, которые обступили Катерину со всех сторон. Глухое невежество оказывается прекрасной питательной почвой для укрепления авторитета “темного царства”. С этой точки зрения, разговор о Литве, которая “на
Показательно, что малейшая попытка сомнения подавляется ссылкой на общеизвестность этого невероятного события: “Толкуй еще! Все знают, что с неба…” Непосредственного отношения к сюжету разговор не имеет, но на этом фоне развертывается действие, в этой среде моральную поддержку находит Дикой, а не Кулигин с его просветительскими идеями. Так же обстоит дело и с Феклушей, роль которой, казалось бы, совершенно эпизодическая, с сюжетом никак не связана, но без нее рассказ о “темном царстве” был бы неполным.
Феклуша не просто оправдывает порядок этого царства, она творит миф о Калинове как об обетованной земле, где, по ее понятиям, “бла-алепие”, “купечество все народ благочестивый, добродетелями многими украшенный”.
В городе, где газет и журналов не читают, где даже часов нет, такие, как Феклуша, и были своеобразным средством массовой информации, формировали общественное мнение. И обыватели узнают от вездесущей странницы, что “по всем приметам” приходят последние времена, что только в одном Калинове еще рай и тишина, а по другим городам “шум, беготня, езда непрестанная”.
Мысль о движении, как признаке развития, глубоко противна и Феклуше, и Кабановой. Вот почему они так дружно проклинают поезд, людей, которые “так и бегают, оттого и женщины-то у них все такие худые”. Мало того, оказывается, что даже и само время изменяется; оно “короче делается”.
Это темное царство удивительным образом напоминает другое – сонное, которое изобразил Гончаров в романе “Обломов”. При всем различии социальных укладов есть между ними нечто общее – в философии застоя, в стремлении отгородиться от жизни, в твердом убеждении, что “жить иначе – грех”. Эти два царства соприкасаются, граничат друг о другом, порою сходятся даже в мелочах.
В доме Пшеницыной на Выборгской стороне велись совершенно фантастические разговоры о предстоящей войне с турецким пашой. Это ведь почти то же самое, что толки в “Грозе” о султане Махмуте турецком.
Впрочем, в “темном царстве” уже ощущается внутренняя ущербность. Присмотримся с этой точки зрения к главным носителям идеи “застоя” – Дикому и Кабанихе.
Есть такой методический прием -“устное рисование”. Попробуйте “нарисовать” портрет Дикого – каким вы его себе представляете? Одна школьница в сочинении описала его так: “Маленький, сухонький старикашка с редкой бородкой и беспокойно бегающими глазками”. Вы тоже так считаете?
Если так – то он не очень страшен. Но на самом-то деле Дикой вовсе не стар: у него дочери-подростки. С ним молодой Кабанов водку пьет. Может быть, гораздо страшнее то, что Дикой еще в расцвете сил, что сам он вовсе не ощущает себя дряхлым старикашкой. Почему же Дикой постоянно раздражен, постоянно сам себя распаливает, бранится?
Такая у него, как теперь принято говорить, “поведенческая модель”. Для Дикого это своеобразная самозащита от всего странного, нового, непонятного в жизни. В конце концов, Кудряш ему еще понятен.
Но Борис не может не вызывать у него раздражения как выражение чего-то нового в купеческой среде. Кулигин, который “лезет разговаривать”, тоже раздражает. Поэтому-то Дикой с яростью набрасывается не только на Бориса, но и на Кулигина, хотя он-то ему вообще посторонний человек. Откуда злость?
От столкновения с чем-то странным, непонятным и поэтому особенно опасным.
И купчиха, вдова Марфа Игнатьевна, более хитрая и проницательная, чем Дикой, уже всерьез забеспокоилась, ощущая, как рушатся ее патриархальные устои, при которых она, блюстительница окостеневшей обрядности, старинных домостроевских порядков, была непререкаемым авторитетом для семьи, соседей, всего города. Услышав речи того же Кулигина, она винит во всем даже не его одного, а именно новые времена: “Вот времена-то пошли, какие-то учителя появились”.
Время прежде всего пугает Кабанову, его-то она и стремится задержать,, приостановить всеми силами. Она убеждена, что в мире должен быть страх. Исчезнет страх – исчезнет сама основа жизни. Надо, чтобы боялись Дикого, боялись ее, чтобы Тихон был полностью покорен ей, а Катерина, в свою очередь, Тихону.
Когда же у Катерины будут свои дети, то уже те обязательно будут бояться Катерины… На том мир стоит – не на любви, а на страхе.
Несчастный Тихон совершенно не понимает, почему жена должна его бояться. “С меня и того довольно, – говорит он, – что она меня любит”. Слова Тихона, которые, казалось бы, не содержат ровно никакого вызова, приводят Кабанову в состояние крайнего возмущения. Она в высшей степени поражена: “Как, зачем бояться! Как, зачем бояться!
Да ты рехнулся, что ли? Тебя не станет бояться, меня и подавно. Какой же это порядок-то в доме будет?
Ведь ты, чай, с ней в законе живешь”.
Закон в данном случае означает не просто законный брак. Это общий закон, основанный на беспрекословном послушании, на незыблемости существующего мироздания, который четко установлен в сознании Кабановой и который не может быть поколеблен ни в одном пункте. “Так, по-твоему, – наставляет она Тихона, – нужно все лаской с женой? Уж и не прикрикнуть на нее, и не пригрозить?”
Кабанова отстаивает прежде всего необходимость соблюдения формы неписанных правил. Не требуется, чтобы жена любила мужа, но она обязана его бояться. Не обязательно, чтобы Катерина по-настоящему тяжело переживала разлуку с мужем, нужно, чтобы она для других “пример-то этот сделала” – часа полтора выла, лежа на крыльце…
Собственно, все, что хочет Кабанова, это чтобы ничего не менялось, чтобы все шло точно так же, как раньше. Вот почему она так крепко держится за устоявшиеся формы – без рассуждения об их целесообразности, смысле или разумности. Жить, как все, быть, как все. Она чувствует свою личную ответственность за крепость старых порядков, она сражается за них не за страх, а за совесть.
Это ее задача, предназначение, цель, смысл жизни.
Чрезвычайно показательным является отношение Кабановой к публичному покаянию Катерины. По христианской традиции, покаявшийся человек заслуживает прощения – не в юридическом, а в моральном плане. И что же? Катерина не прощена.
Кабанова не проявляет одной из главнейших добродетелей – христианской, общечеловеческой – милосердия. Тем самым явственно обнаруживается нравственная ущербность “темного царства”.
“Темное царство” замкнуто в самом себе, оно обречено, ибо застыло в неподвижности, существует вне времени и пространства, что означает не жизнь, а смерть. Но мертвенному, обреченному свойственна ненависть ко всему живому, в какой бы форме оно ни проявлялось. “Темное царство” поколеблено, но далеко еще не сломлено. Вот почему оно требует все новых и новых жертв.
Вот почему погибла Катерина.
(2 votes, average: 4.50 out of 5)“Темное царство”