“…Было ему тридцать девять лет от роду. Он работал киномехаником в селе. Обожал сыщиков и собак.
В детстве мечтал быть шпионом”. Так кончается рассказ. И только в конце мы узнаем, что звали героя Василий Егорыч Князев.
А начинается повествование еще более лаконично: “Жена называла его – Чудик. Иногда ласково. Чудик обладал одной особенностью: с ним постоянно что-нибудь случалось.
Он не хотел этого, страдал, но то и дело влипал в какие-нибудь истории – мелкие, впрочем, но досадные”.
Шукшин очень скуп на слова. Но это
Можно, как Шукшин, ограничиться одним небольшим предложением: “Он совсем не умел острить, но ему ужасно хотелось”.
Вот еще пример лаконичной выразительности: “Чудик уважал городских людей. Не всех, правда: хулиганов и продавцов не уважал. Побаивался”.
Сравнив хулиганов с продавцами, Шукшин с конкретным сарказмом отозвался о грубых и наглых торговых работниках советского периода. И это гораздо изящнее, чем прямолинейные фельетоны и карикатуры того времени. Кроме того, в предложении дана определенная характеристика героя.
Ясно, что он человек провинциальный и застенчивый.
Эта характеристика усиливается эпизодом с потерянными деньгами. Чудик увидел в магазине на полу пятидесятирублевую ассигнацию. Пошутил, что богато, мол, тут люди живут, положил деньги на прилавок и ушел. А потом обнаружил, что это его собственные деньги.
Большие, кстати, полмесяца тогда за полсотку работали. Но постеснялся вернуться и заявить свои права.
“Но только он представил, как он огорошит всех этим своим заявлением, как подумают многие: “Конечно, раз хозяина не нашлось, он и решил прикарманить”. Нет, не пересилить себя – не протянуть руку за проклятой бумажкой. Могут еще и не отдать”.
Эти краткие, но емкие фразы не только рисуют своеобразный характер героя, но и обладают социальной критикой. Казалось бы, стереотипный диалог с работницей почты, которая “знает, как нужно писать телеграммы”. А сколько в нем издевки над узколобыми чиновниками всех мастей!
“В аэропорту Чудик написал телеграмму жене: “Приземлились. Ветка сирени упала на грудь, милая Груша меня не забудь. Васятка”.
Телеграфистка, строгая сухая женщина, прочитав телеграмму, предложила:
– Составьте иначе. Вы – взрослый человек, не в детсаде. /’
– Почему? – спросил Чудик. – Я ей всегда так пишу в письмах. Это же моя жена!.. Вы, наверно, подумали…
– В письмах можете писать что угодно, а телеграмма – это вид связи. Это открытый текст.
Чудик переписал.
“Приземлились. Все в порядке. Васятка”. Телеграфистка сама исправила два слова: “Приземлились” и “Васятка”
Стало: “Долетели. Василий”.
– “Приземлились”. Вы что, космонавт, что ли?
– Ну, ладно, – сказал Чудик. – Пусть так будет”.
На первый взгляд в рассказе почти ничего не происходит.
Ну съездил герой к родственникам, ну деньги потерял, за что получил от жены шумовкой по голове, ну с людьми в дороге пообщался. Никакого тебе криминала, как в современной прозе “модных” писателей, вроде Марининой или Доценко, никакой стрельбы, ни одного убийства или изнасилования. Ив то же время рассказ буквально насыщен протестом чистой человеческой души, вынужденной жить в корыстном, неблагоустроенном мире.
Есть там эпизод, почти незаметный в общем течении событий, когда герой едет в поезде: “Входили и выходили разные люди, рассказывались разные истории.
Чудик тоже одну рассказал какому-то интеллигентному товарищу, когда стояли в тамбуре, курили.
– У нас в соседней деревне один дурак тоже… Схватил головешку – и за матерью. Пьяный.
Она бежит от него и кричит. “Руки, кричит, руки-то не обожги, сынок!” О нем же и заботится… А он прет, пьяная харя. На мать.
Представляете, каким надо быть грубым, бестактным…
– Сами придумали? – строго спросил интеллигентный товарищ, глядя на Чудика поверх очков.
– Зачем? – не понял тот. – У нас за рекой, деревня Раменское…
Интеллигентный товарищ отвернулся к окну и больше не говорил”.
Так и будут отворачиваться от Чудика “интеллигентные” и не слишком интеллигентные люди. Возненавидит его и сноха, в которой слились уродливые типы всех недалеких “выходцев из деревни”.
“…Тут только понял Чудик, что – да, невзлюбила его сноха. А за что, действительно?
– А вот за то, что ты – никакой не ответственный, не руководитель. Знаю я ее, дуру. Помешалась на своих ответственных.
А сама-то кто! Буфетчица в управлении, шишка на ровном месте. Насмотрится там и начинает… Она и меня-то тоже ненавидит – что я не ответственный, из деревни… А ведь сама из деревни! – как-то тихо и грустно изумился Дмитрий. – А вот…
Детей замучила, дура, одного на пианинах замучила, другую в фигурное катание записала. Сердце кровью обливается, а – не скажи, сразу ругань”.
И все-таки Чудик счастлив. Хотя бы тем, что жена с ним “иногда ласкова”, что идет “рясный парной дождик” и можно снять ботинки и бежать по мокрой, теплой траве, подпрыгивать и петь громко: “Тополя-а-а, тополя-а…”
(1 votes, average: 5.00 out of 5)Сюжет и герои одного из рассказов В. М. Шукшина