НАРОДНЫЙ ПОЭТ
Некрасов – народный поэт не только потому, что он говорил о народе, но потому, что им говорил народ. Отсюда все его особенности: герои, темы, образы, ритмы. Народный поэт. И нет в великой русской литературе писателя, которого бы эти слова определяли столь точно и всеобъемлюще.
Лирику поэта отличает обилие героев. Это подчас целая галерея перевоплощений. Умение Некрасова войти в мир других, многих людей, стать поэтом массы и определило своеобразие его многотемной, многогеройной и многоголосной лирики.
Умение проникать
Мир народной жизни предстал разложимым, анализируемым, исследуемым в его сути, в его обнаженности. Оказались убранными все опосредствования, отвергнуты привычные эстетические формы приобщения к народу через народное творчество, через песню. Взгляд Некрасова уже стремится проникнуть далее того, что может дать песня.
В самом деле, песня может быть столько же средством к изучению народной жизни, сколько и средством остаться в сугубо эстетической сфере. Дело не в том, что в песне не рассказывается о тяжелой жизни. Отвергается песня, даже поющая о несчастье:
… Ямшик удалой,
Разгони чем-нибудь мою скуку!
Песню, что ли, приятель, запой
Про рекрутский набор и разлуку.
Но песня не состоялась. Привычной эстетической форме представления народной жизни в поэзии поэт предпочел непривычную – живой рассказ в стихах – и через него дал анализ, который в песне невозможен.
Но лирика оставалась и лирикой. Это не очерк и не рассказ. Это лирическое выявление типа народного сознания. Суть стихотворения (и в этом открытие Некрасова) не просто и не толь-
Ко в обличении угнетения и барского произвола, но и в восприятии сложности и противоречивости народного характера как результата этого произвола. Ужас охватывает, может бьггь, не столько от рассказанной истории, сколько от этой непосредственности, от этой наивности:
А слышь, бить – так почти не бивал,
Разве только под пьяную руку…
Своеобразный лиризм стихотворения обусловлен и этой безыскусностью, этой цельностью взгляда на мир. Но она возможна в произведении лишь как следствие утраты, правда временной, самим поэтом цельного восприятия народной жизни…
Само страдание в некрасовском стихотворении представлено в необычной сложности, оно почувствовано вдвойне или даже втройне: оно и от горя мужика, которого сокрушила “злодейка-жена”, и от горя несчастной Груши, и от общего горя народной жизни.
– Ну, довольно, ямщик! Разогнал Ты мою неотвязную скуку!.. – без этого конца, без этих двух строчек не было бы подлинно некрасовского произведения. Появилось лирическое я самого поэта, и это очень важно.
Лишь в 1856 году после семнадцати лет напряженной и плодотворной работы вышла вторая, а по существу первая, книга стихотворений Некрасова. Все современники пишут об успехе, невиданном “со времен Пушкина”. Сборник готовился в пору для поэта очень тяжелую. “Последние элегии” – так прощально озаглавил он ряд стихотворений. Тяжелая болезнь заставила думать о близком конце. Поэтому первый сборник в глазах Некрасова приобрел и характер поэтического завещания. Этим, в частности, объясняется тщательная продуманность композиции сборника, явившего собой книгу с четким планом, с внутренним соотношением разделов, ее составляющих. Характер книги как целого определялся вступлением, роль которого сыграло знаменитое стихотворение “Поэт и гражданин”. Значительность и декларативность характера стихотворения подчеркивались и особым шрифтом, которым оно было напечатано. Это одно из самых глубоких произведений русской поэзии о соотношении гражданственности и искусства. За образом гражданина угадывались учителя и друзья поэта, великие граждане России – Белинский, Чернышевский. Но это не просто поучения. В споре, который ведут поэт и гражданин, расставлены не все точки над “и”. Поэт высказал много мучительных и горьких сомнений, в которых, бесспорно, нашли выражение настроения, владевшие самим Некрасовым, и в которых отражалась его творческая судьба. Таким образом, “Поэт и гражданин” не только утверждение, но и раздумье. И конечно, это нетерпеливое ожидание лучшего будущего и отрицание настоящего:
Когда свободно рыщет зверь,
А человек бредет пугливо…
Стихотворение вызвало особые нападки и долго печаталось с купюрами и цензурными вариантами.
Некрасов спрашивал: “А что такое гражданин?” И отвечал: “Отечества достойный сын”. И вопрос и ответ не случайно возникают во второй половине 50-х годов, когда готовившаяся к переменам, может быть, к революции Россия вызвала к жизни новый человеческий тип. Ответ Некрасова как будто бы неопределенен: “Отечества достойный сын”. Его ответ заключен не столько в утверждениях, сколько в отрицаниях: не чиновник, не купец, не мещанин, не кадет:
… не сенатор,
Не сочинитель, не герой,
Не предводитель, не плантатор…
Не… не… не… то есть человек, свободный от всего этого, не человек службы, а человек служения.
Считается, что на вопрос о поэзии и гражданственности Некрасов ответил известной формулой: “Поэтом можешь ты не быть, но гражданином быть обязан”.
Дело не только в том, что нельзя сводить смысл большого произведения к одной, хотя и емкой формуле, к тому же высказанной от третьего лица. Дело в том, что сама эта формула часто читается неточно и узко, как: не будь поэтом, но будь гражданином. То есть не важно, поэт ли ты, важно – гражданин ли ты? Между тем ведь истинный смысл некрасовской фразы, кажется, таков: если ты не поэт, то гражданином быть обязан.
Цензура не случайно ожесточенно преследовала стихотворение. Адресат обращения здесь совсем не только поэт. Это обращение к гражданственности каждого, к читателям вообще, ко всем людям, а не к поэту или поэтам, которые – особая статья.
Сборник 1856 года строился так, что один раздел представлял собой нечто вроде поэмы о народе, увенчанной оптимистическим
“Школьником”. Особый раздел составили стихотворения, многие из которых повествовали о чуждых народу силах. Здесь во всем блеске раскрылось сатирическое дарование Некрасова. Сатира часто была для него не только средством обличения, но и сыграла важную роль в освобождении поэта от старых литературных канонов. У Некрасова она всегда больше, чем просто пародия. Это, по существу, новая литературная форма.
Наконец, большое место в сборнике заняла лирика интимная. Было бы неверно, однако, в ряду гражданских стихов рассматривать любовную лирику Некрасова только как дань, которую поэт отдал традиционной “вечной” теме. И здесь в полной мере проявилось его художественное новаторство.
“Когда из мрака заблужденья… Давно отвергнутый тобою… Я посетил твое кладбище… Ах, ты, страсть роковая, бесплодная… и т. п. буквально заставляют меня рыдать…” – писал Некрасову Чернышевский.
А какой высокий взлет человечности заключает в себе драматический диалог стихотворения “Тяжелый крест достался ей на долю”!
Еще Чернышевский назвал это стихотворение лучшим лирическим произведением на русском языке. Стихотворение высокого строя, который определен прежде всего удивительным единством основного образа, осеняющего все произведение.
“Тяжелый крест достался ей на долю…”. Здесь, в первой строке, это еще только отвлеченное обозначение тягот, едва обновленный житейский оборот (“нести крест”) Но он в таком качестве не остается, находит продолжение, на наших глазах материализуется, получает, так сказать, поддержку в наглядности, развиваясь в мрачном рефрене, повторенном в четырех подряд строфах, “близка моя могила, близка моя могила… холодный мрак могилы… близка моя могила..”. Слова последней строфы: “Как статуя прекрасна и бледна, она молчит” – располагаются в ряду тех же ассоциаций. То, что началось почти бытовым разговорным оборотом, завершилось скульптурным образом, памятником героине и ее страданию. Сколь глубоки в своей неразрешимости конфликт героев и признание правоты каждого из них! А каким гармоническим, подлинно пушкинским аккордом заканчивается вся эта история нелегкой, проходившей в борениях любви – стихотворением “Прости!”
Прости! Не помни дней паденья,
Тоски, уныния, озлобленья, –
Не помни бурь, не помни слез,
Не помни ревности угроз!
Но дни, когда любви светило
Над нами ласково всходило
И бодро мы свершали путь, –
Благослови и не забудь!
Некрасов не только прозаировал поэзию любви, но и поэтизировал ее прозу. Сколько светлого и гуманного сказал он в стихах о так называемой падшей женщине, предупреждая во многом картины и образы Достоевского! Прежде всего здесь должно быть названо “Еду ли ночью..”., после которого Чернышевский заявил, что Россия приобретает великого поэта, а Тургенев, даже в пору близости с Некрасовым довольно сдержанно относившийся к стихам поэта, писал Белинскому: “… Скажите от меня Некрасову, что его стихотворение меня совершенно с ума свело; денно и нощно твержу я это удивительное произведение – и уже наизусть выучил”.
Новым словом в некрасовской поэзии стала его поэма “Коробейники” (1861 г.). Главным достоинством поэмы оказалась народность, очень многосторонне раскрывшаяся. Ею определяется уже необычность посвящения “другу-приятелю”, костромскому крестьянину Гавриле Яковлевичу Захарову. Но это не только благожелательный жест! Поэма действительно посвящена крестьянину в том смысле, что он рассматривается Некрасовым как вероятный и желательный читатель. Такого еще не было в практике писателя.
Не случайно в основу положен сюжет-путешествие, дающий возможность широкого охвата жизни. При всей цельности и – органичности поэма удивительно многопланова. Прежде всего она очень лирична. Важную роль в ней играет любовь, в которой раскрылись глубины души крестьянки Катеринушки – одного из самых привлекательных женских образов в поэзии Некрасова. Любовь вызвала к жизни могучую песенную стихию. Известно, как глубоко вошла в народную жизнь, стала и по бытованию народной чисто литературная некрасовская “Коробушка” Но поэма дает и эпические картины русской действительности с зарисовками помещичьего быта, с массовыми крестьянскими сценами. Так, история о Титушке-ткаче, “Песня убогого странника”, пропетая на одной томительной, рыдающей ноте с однообразным нищенским припевом, органично входят в состав поэмы, которая как бы непрестанно растет изнутри: центральный сюжет отпочковывает новые и новые эпизоды.
“Одной этой поэмы, – писал А. Григорьев, – было бы достаточно для того, чтобы убедить каждого, насколько Некрасов поэт почвы, поэт народный, то есть насколько поэзия его органически связана с жизнию”.
И крестьянин, и ямщик, и маленький чиновник, и разночинец-бедняк обретали со стихами поэта своей голос.
Но нет голоса, который оказался бы в некрасовской поэзии более хватающим за душу, чем голос русской женщины. Недаром на похоронах поэта две крестьянки несли венок “От русских женщин…”.
Даже классический образ Музы под пером Некрасова терял привычную символику, оказываясь “сестрой родной” крестьянки, обретая реальные черты русской женщины, чаще плачущей, чем поющей.
Русская женщина предстала в произведениях Некрасова во всем разнообразии своих судеб; она главная носительница жизни, выражение ее полноты, как бы символ национального существования. И потому-то она, естественно, оказывается героиней эпических поэм Некрасова, особенно “Мороз, Красный нос” и “Русские женщины”.
И рассказ о подвиге княгинь-декабристок для поэта вряд ли был бы возможен в семидесятые годы, когда была написана поэма “Русские женщины”, если бы почти за десять лет до этого он не уяснил себе судьбу русской крестьянки и не поведал о ней в одном из самых совершенных своих произведений – в поэме “Мороз, Красный нос” (1863 г.).
Некрасов обнаружил в поэме великолепное знание народной жизни, народного быта. Оно проявилось в описании и семейного уклада, и народных поверий, и крестьянских работ. Широко привлекает поэт народное творчество: песню, сказку, причет. Однако под пером поэта они трансформируются, становясь явлением литературы.
“При кажущейся простоте ситуации “Мороз, Красный нос” – одно из самых сложных у Некрасова, да и вообще в русской литературе произведений.
Подлинный размах поэмы для самого автора определился не сразу. Первоначально она была задумана как рассказ о смерти крестьянина; отдельные главки и появились впервые в 1863 году в журнале “Время” под заглавием “Смерть Прокла”. Через год уже в “Современнике” поэма была напечатана полностью с посвящением сестре.
В процессе работы складывалось эпическое произведение, на передний план которого вышла героиня.
Уже в первой части, которая вместо “Смерть Прокла” стала называться “Смерть крестьянина”, что, конечно, придало образу и всему повествованию более обобщенный характер, в центре она, героиня. Однако, начав рассказ о жене умершего крестьянина, поэт сразу же уходит от деталей, от быта, переводя наши мысли и чувства в область глубоких раздумий о русской жизни, о судьбе женщины из народа, которые завершаются образом “величавой славянки”…
Не просто житейский рассказ ведет поэт, а живописует национальный тип. Вот почему так значимо здесь бытие, а смерть приобретает характер подлинной трагедии.
Так не только характер крестьянки Дарьи осеняется образом “величавой славянки”, но и мужские характеры поэмы вырастают до образов “величавых славян”. Героев в поэме немного, но значительности произведения как эпопеи народной жизни это не снижает, так как немногие эти герои суть типы крестьянской, народной, национальной жизни. В то же время именно то обстоятельство, что героев мало, позволило нарисовать их в полный рост и выявить главный идейный пафос поэмы как героического произведения, который с особой полнотой раскрывается во второй ее части, где повествование поднимается на еще большую эпическую высоту. И здесь в центре образ Дарьи, мир ее мыслей, чувств, настроений. Они переданы то как воспоминания, то как мечты, то в реальности, то в полубессознательном состоянии забытья. Картины светлого, радостного труда с любимым мужем и детьми производят тем большее впечатление, что мы воспринимаем их на фоне уже совершившейся трагедии – смерти Прокла и еще совершающейся трагедии – гибели самой Дарьи.
Сначала кажется, что поэма обращает нас к известной сказке о Морозко, но это не так. Не случайно в процессе работы поэт убирал все, что образ Мороза обытовляло и мельчило. Некрасов возвращает нас (и возвращался сам уже в процессе работы) к прасюжету народной сказки, к мифу, где выступал могучий и величественный образ духа природы. Мороз в поэме не просто аллегория, выдумка, ибо за ним, как в древнем эпосе, стоит целое народное мироощущение. Вот каким силам становится сопричастна героиня в поэме. Вот какому герою она по плечу. Подобно статуе, стынет Дарья в ставшем сказочным лесу, входит в мир природы и остается в нем.
В начале 60-х годов приступает Некрасов и к работе над произведением, которое сам считал делом своей жизни, которое, по собственным словам автора, двадцать лет собиралось по словечку, – над поэмой “Кому на Руси жить хорошо”.
По существу же, замысел “Кому на Руси..”, получил развитие еще в одном направлении. Мы имеем в виду поиски героя русской жизни, отчасти реализовавшиеся в Грише Добросклонове. Этот вопрос оказался центральным и в историко-революционных поэмах, посвященных декабристам: “Дедушка” и “Русские женщины”.
Для Некрасова, всегда жившего интересами современности, такое обращение к истории на первый взгляд необычно. Причины его многообразны. Здесь и невозможность сказать в полный голос о революционерах-современниках, и желание представить их дела не как случайные, изолированные эпизоды, а в их исторической преемственности, в национальной традиции Поэмы также отличает желание осмыслить события и их участников масштабно и обобщенно. Уже в корректуре писатель заменит первоначальное заглавие “Декабристки” на “Русские женщины”.
Осуществленные части поэмы сохраняют большую самостоятельность. В то же время художественный и идейный смысл каждой из них значительно усиливается именно в соотнесении с другой. Таким образом, они представляют единое целое. Вообще поэма представляет сплав картин, выполненных в реалистической манере (зарисовки жизни Италии и особенно восстание на Сенатской площади) с романтическим изображением событий. Композиция поэмы отличается некоторой отрывочностью, фрагментарностью резко контрастных сцен, героиня охвачена одним всепоглощающим порывом. Все это возвращает нас к романтической поэме 20-х годов, к творчеству не только Пушкина той поры, но и Рылеева, к декабристской поэзии. Так романтизм Некрасова, воссоздавая колорит ушедшей эпохи, всем своим образным строем, самой фактурой стихов служит реализму.
По-иному написана “Княгиня Волконская”. “Бабушкины записки” – так пояснил поэт эту часть поэмы.
Рассказ от первого лица определил глубокий, задушевный лиризм повествования и сообщил ему особую достоверность личного свидетельства. Сама форма произведения – семейные воспоминания – позволила поэту с большой полнотой воссоздать характер героини, проследить ее жизнь. Сюжет развертывается как хронологически последовательные события: родительский дом, воспитание, замужество, борьба за право уехать в ссылку к мужу-декабристу… – все это нарисовано с бытовой и исторической достоверностью.
Тот факт, что в финале “Княгини Волконской” происходит встреча Волконской с Трубецкой и наконец их свидание с ссыльными, придает сюжетную завершенность обеим поэмам и произведению в целом.
“… Самоотвержение, высказанное ими, – писал о декабристках Некрасов, – останется навсегда свидетельством великих душевных сил, присущих русской женщине..”. Страдание, самоотвержение, великие душевные силы – вот что роднит “величавую славянку” Дарью и “мужичку” Марию Волконскую. Новые тенденции проявляются в поздней лирике Некрасова. Его лирика 70-х годов более, чем когда-либо, несет настроение сомнений, тревоги, подчас даже пессимизма. Все чаще образ мира как крестьянского жизнеустройства вытесняется образом мира как общего миропорядка. Масштабы, которыми меряется жизнь, становятся поистине глобальными. Позднюю лирику поэта проникает ощущение общего неблагополучия и катастрофичности. В стихах появляется стремление к максимальной обобщенности, желание осмыслить мир в целом и, как следствие этого, – тяга к исчерпывающей афористичности, к всеохватывающей формуле:
Дни идут… Все так же воздух душен,
Дряхлый мир – на роковом пути…
Человек – до ужаса бездушен,
Слабому спасенья не найти!
Отталкиваясь от конкретных впечатлений и фактов, поэт устремляется к философскому осмыслению жизни:
Страшный год! Газетное витийство
И резня, проклятая резня!
Впечатленья крови и убийства,
Вы вконец измучили меня!
О любовь! – где все твои усилья?
Разум! – где плоды твоих трудов?
Жадный мир злодейства и насилья,
Торжество картечи и штыков!
Этот год готовит и для внуков
Семена раздора и войны.
В мире нет святых и кротких звуков,
Нет любви, свободы, тишины!
Где вражда, где трусость роковая,
Мстящая – купаются в крови,
Стон стоит над миром, не смолкая…
Ощущение “вселенского горя”, мира в целом как мира “дряхлого”, страшного, сознание безысходности “рокового пути” приводят к новым тенденциям в реализме поэта. И здесь Некрасов достигает громадной художественной силы…
(2 votes, average: 5.00 out of 5)Скатов Н. Н