Сатира – основной творческий принцип Салтыкова-Щедрина. “Сказки” созданы в последние годы жизни писателя (1883-1886) и предстают перед нами неким итогом работы Салтыкова-Щедрина в литературе. И по богатству художественных приемов, и по идейной значимости, и по разнообразию воссозданных социальных типов эта книга в полной мере может считаться художественным синтезом всего творчества писателя.
Адресовав “Сказки” “для детей изрядного возраста”, Щедрин сразу же вводит читателя в особую атмосферу своей книги. На этих страницах
Сатира Салтыкова-Щедрина – особое явление в русской литературе. Смех органически присущ нашей культуре. И если Пушкин мог с полным правом сказать:
От ямщика до первого поэта
Мы все поем уныло.
Грустный вой – песнь русская, – то с неменьшими основаниями можно говорить о смехе: так же, как и грусть, он свойствен всем – “от ямщика до первого поэта”. Перу Пушкина принадлежат добрые шутки и резкие эпиграммы; то веселостью, то мрачной иронией блещет желчный Лермонтов; неразрывно слиты смех и слезы в творчестве великого печальника и сатирика Гоголя; смешные, хоть и не всегда симпатичные уродцы сходят со страниц Островского… И русский фольклор насыщен смехом: от шуток-
Прибауток до целостной системы смехового мира, глубочайший анализ которого дан Д. С. Лихачевым в книге “Смеховая культура Древней Руси”. Литераторы, принадлежавшие к лагерю революционеров-демократов, культивировали в своем творчестве особую смеховую культуру: они отдавали приоритет сатире, призывали высмеивать и бичевать пороки общества, “язвы современной жизни”.
Творчество Салтыкова-Щедрина можно с полным правом назвать высшим достижением социальной сатиры 60-80-х годов, квинтэссенцией сатирического направления натуральной школы. Ближайшим предшественником Щедрина не без основания принято считать Гоголя, создавшего сатирико-философскую картину современного мира. Однако и от этого ближайшего предшественника Щедрин бесконечно далек, ибо ставит перед собой принципиально иную творческую задачу: выследить, разоблачить и уничтожить.
В. Г. Белинский, рассуждая о творчестве Гоголя, определял его юмор как “…спокойный в своем негодовании, добродушный в своем лукавстве”, сравнивая с иным “грозным и открытым, желчным, ядовитым, беспощадным”. Эта вторая характеристика глубоко раскрывает сущность сатиры Щедрина. Замечательным подтверждением выглядит такая запись И. С. Тургенева: “Я видел, как слушатели корчились от смеха при чтении некоторых очерков Салтыкова. Было что-то страшное в этом смехе. Публика, смеясь, в то же время чувствовала, как бич хлещет ее самое”. Таким образом, для Гоголя смех был путем к нравственному исправлению людей, к возрождению истинной духовности. Салтыков-Щедрин видел назначение сатиры в ином: она призвана возбуждать негодование, формировать активных борцов с рабством и деспотизмом. Не к исцелению России стремился Щедрин, но к полной гибели существующей социально-государственной системы и построению на ее месте новой (обратите внимание, как близки его цели “базаровским” нигилистическим идеям!).
Форма сказки дала Щедрину возможность открыто высказываться по волнующим его и его соратников проблемам. И, обращаясь к фольклору, писатель стремится сохранить его жанровые и художественные особенности, с их помощью привлечь внимание читателя к основной проблеме своего произведения.
“Сказки” Салтыкова-Щедрина по жанровой природе представляют собой некий сплав двух различных жанров фольклорной и авторской литературы: сказки и басни. Свободная форма изложения, волшебные превращения, место и время действия, определяемые как “в некотором царстве” и “некогда”, – все это заимствовано писателем у жанра сказки. Однако герои Щедрина вовсе не сказочные – это аллегории, сатирические маски басен, где волк, заяц, медведь, орел, ворона и другие звери, птицы и рыбы явственно принадлежат отнюдь не к животному миру. Следуя традициям Крылова, Щедрин не произвольно надевает на своих персонажей те или иные маски, но стремится “воздать каждому по заслугам”: в его сказках в каждой личине сконцентрированы характерные черты, точно определяющие в своем единстве распространенный социальный или человеческий тип.
Вспомним, например, сказку “Самоотверженный заяц”. Там “играют” все привычные “сказочные” и “бытовые” черты персонажей. Волк и заяц не только символизируют охотника и жертву: волк кровожаден, силен, деспотичен, зол; заяц – труслив, малодушен, слаб. Но эти образы наполнены злободневным социальным содержанием. Волк наслаждается положением властителя, деспота: “За то, что с первого моего слова не остановился, вот тебе мое решение: приговариваю я тебя к лишению живота посредством растерзания. А так как теперь и я сыт, и волчиха моя сыта, и запасу у нас еще дней на пять хватит, то сиди ты вот под этим кустом и жди очереди. А может быть… ха-ха… я тебя и помилую”. Посмотрите, этот волк не просто пользуется правом сильного: в его образе воплощены черты представителей власти всех уровней – от жандармского “хватать и не пущать!” до судейского, губернаторского и т. д. манипулирования законом, Вся волчья семья живет по “волчьим” законам: и волчата играют с жертвой, и волчиха, готовая зайца сожрать, его по-своему жалеет (как тут не вспомнить грибоедовское: “По-христиански, так он жалости достоин”!). Однако у автора вовсе не вызывает сочувствия заяц: ведь он
Тоже живет по волчьим законам, безропотно отправляется волку в пасть! Щедринский заяц не просто труслив и беспомощен, он малодушен, он заранее отказывается от сопротивления, облегчая волку решение “продовольственной проблемы”. И здесь авторская ирония переходит в едкий сарказм, в глубокое презрение к психологии раба.
Злое, гневное осмеяние рабской психологии – одна из основных задач сказок Щедрина. Он не только констатирует эти особенности русского народа – его долготерпение, безответность, не только с тревогой ищет их истоки и пределы, как свойственно было Некрасову. Салтыков-Щедрин безжалостно обличает, едко высмеивает, бичует, ибо видит именно здесь главную беду времени. Сказки – жанр, доступный народу и любимый им. И именно сатирическая сказка, считал Щедрин, быстрее и эффективнее всего дойдет до народа. Маски животных нужны сатирику не только как аллегория.
М. Горячкина справедливо отмечает: “Щедрин в сказках не только идет по линии наделения животного чертами представителя того или иного класса, той или иной политической партии, но и по линии низведения человека, олицетворяющего враждебную народу силу, до положения хищного животного”. К этой мысли сам Щедрин старательно подводит читателя: “…Будь он хоть орел, хоть архиорел, все-таки он – птица. До такой степени птица, что сравнение с ним и для городового может быть лестно только по недоразумению”. Это отрывок из сказки “Орел-меценат”, в которой особенно отчетливо звучит еще одна важная для Салтыкова-Щедрина мысль. Обратите внимание: автор делает все для деромантизации, депоэтизации привычных образов. “Поэты много об орлах в стихах пишут, и всегда с похвалой. И стать у орла красоты неописанной, и взгляд быстрый, и полет величественный. Он не летает, как прочие птицы, а парит, либо ширяет; сверх того: глядит на солнце и спорит с громами… И теперь я думаю об орлах так: “Орлы суть орлы, только и всего. Они хищны, плотоядны… А живут орлы всегда в отчуждении, в неприступных местах, хлебосольством не занимаются, но разбойничают, а в свободное от разбоя время дремлют””.
Для чего потребовалось сатирику это развенчание привычно романтических образов?
Он считает пагубным само восхищение хищником, пусть даже хищной птицей. Разумеется, поэты в образе орла романтизировали не пожирателя мышей; они создали символ гордого одиночества, мощи, тяги к свободе и т. д. Но при всем том орел не переставал быть плотоядным и все так же, говоря словами Пушкина, “кровавую пищу клевал”. Вот поэтому-то и возмущает Щедрина любование хищником. Ореолом романтических черт овеян убийца – и автор разрушает ореол. Бог с ними, с птицами, они “имеют свое оправдание, что сама природа устроила их исключительно антивегетарианцами.” Но, романтизируя орла, люди одновременно возвышают и себе подобных – совершающих преступления. Оправдывая орлов, оправдывают властителей, сильных мира сего.
И Салтыков-Щедрин саркастически высмеивает это “вредное заблуждение”, не позволяя видеть в поработителе героя, “правоимеющего”.
И нельзя не видеть, что это – его решение “наполеоновской темы”, что щедринские волк и заяц, орел и мышь, карась и щука иллюстрируют все ту же глобальную, центральную для русской литературы тему, которой Достоевский посвятил “Преступление и наказание”: “Тварь ли я дрожащая или право имею”. Показательно, к слову, что Достоевский прибег к “щедринскому” приему, заставив Раскольникова в его теории разделить человечество на “Наполеонов” и “муравейник”, то есть на людей и насекомых.
Сказки “о животных” – лишь один тип сказок Щедрина. В сказках. другого типа действуют люди (“Дикий помещик”, “Повесть о том, как один мужик двух генералов прокормил” и др.). Их персонажи не прикрыты масками зверей, рыб и птиц, и, автор использует иные сатирические приемы: гиперболу, гротеск. Герои этих сказок, однако, тоже явлены как маски-символы: автор создает собирательные образы социальных типов. Такие сказки, как “Добродетели и пороки”, “Пропала совесть”, можно объединить в отдельный цикл аллегорических сказок. Они наполнены большим философским содержанием, сказанное в них соотнесено не только с настоящим моментом, но и с вечными вопросами бытия.
(1 votes, average: 5.00 out of 5)САТИРА КАК ТВОРЧЕСКИЙ ПРИНЦИП ТВОРЧЕСТВА М. Е. САЛТЫКОВА-ЩЕДРИНА