Роль Гротеска в “Истории одного города” М. Е. Салтыкова-Щедрина

Если в раннем творчестве М. Е. Салтыкова-Щедрина почти отсутствовали приемы резкого сатирического преувеличения, то ко времени создания “Истории одного города” писатель уже максимально использовал необыкновенные сравнения и уподобления, составившие основу его сатирической фантастики. Автор развил все способы типизации, которые воплотились у него в образах глуповских градоначальников. Так он пришел к созданию гротескного образа, сатирико-фантастического персонажа.

Основная функция его преувеличений – выявление сущности человека,

подлинных мотивов его речей, поступков и действий. В своем произведении Салтыков-Щедрин направил острые стрелы сатирического обличения в правящую верхушку страны, поставив в центре повествования критическое изображение взаимоотношений власти и народа. Основной целью сатирика было создание обобщенного образа России, в котором синтезируются вековые слабости национальной истории, достойные сатирического освещения, коренные пороки русской государственной и общественной жизни. Именно для наилучшего достижения этой задачи он избрал самую удачную форму – гротеск и фантастику.

Причем эта форма нисколько не искажает действительности, а лишь доводит до парадокса те качества, которые таит в себе бюрократический режим. Художественное преувеличение здесь играет роль своеобразного увеличительного стекла, сквозь которое становится явным все тайное, обнажается истинная суть вещей, укрупняется реально существующее зло. Гипербола помогает Щедрину сорвать покровы действительности, выводя наружу настоящую природу явления.

Именно гиперболический образ в наилучшей степени помогал приковать внимание читателя к тем отрицательным сторонам, что уже примелькались и стали привычным.

Кроме того, гиперболическая форма вскрывала все негативное, что только зарождалось в обществе, но еще не приняло своих угрожающих размеров. Такое преувеличение предвосхищало будущее, намекало на то, что будет завтра. С помощью гротеска и фантастики Салтыков-Щедрин ставит диагноз социальным болезням общества, выводит на поверхность все те последствия социального зла, которые еще не проявились, но которые непременно вытекают из существующего строя. Здесь сатирик вступает в “область предвидений и предчувствий”.

Именно такой пророческий смысл и заключен в образе Угрюм-Бурчеева, в котором объединились в гипертрофированном виде все пороки остальных градоначальников.

Поясняя характер эзоповской формы, включавшей преувеличение и иносказание, автор отмечал, что они не затемняют его мысль, а наоборот, делают ее общедоступной. Писатель отыскивал такие краски и образы, которые врезались в память, живо, доходчиво, рельефно обрисовывали объект сатиры, делали понятнее ее идею. В ответ на критику своей повествовательной манеры, тех образов, которые он использовал, сатирик писал: “Если б вместо слова “органчик” было бы поставлено слово “дурак”, то рецензент, наверное, не нашел бы ничего неестественного…

Ведь не в том дело, что у Брудастого в голове оказался органчик, наигрывающий романсы “не потерплю” и “разорю”, а в том, что есть люди, которых все существование исчерпывается этими двумя романсами. Есть такие люди или нет?”

Однако, обличая деспотизм правящих кругов, автор затрагивает и другой вопрос – в каких условиях, благодаря чему возможно процветание такого бюрократического режима. И здесь он уже выступает с сатирой на обитателей Глупова. Эти люди наивны, покорны, слепо верят в начальство, в верховную власть. “Мы люди привышные! – говорят глуповцы. – Мы претерпеть могим. Ежели нас теперича всех в кучу сложить и с четырех концов запалить – мы тогда противного слова не молвим!” Такому народу автор не выказывает ни малейшего сочувствия. Наоборот, он подвергает решительной критике такое бездействие и попустительство.

Про народ Глупова писатель говорил: “Если он производит Бородавкиных и Угрюм-Бурчеевых, то о сочувствии не может быть и речи”. Искреннее сожаление вызывают у автора лишь тщетные попытки той части народа, которая стремится противиться злу, но его старания так наивны и неумелы, что не приносят ни малейшего результата.

В сатирическом свете предстает и “история глуповского либерализма” в рассказах об Ионке Козыреве, Ивашке Фарафонтьеве и Алешке Беспятове. Мечтательность и незнание практических путей осуществления своих мечтаний – таковы характерные признаки глуповских либералов. Политическая наивность народа звучит даже в самом его сочувствии своим заступникам: “Небось, Евсеич, небось! – провожают глуповцы в острог правдолюбца Евсеича, – с правдой тебе везде будет жить хорошо!..” Следует отметить, что в сатире на народ, в отличие от обличения градоначальников, Щедрин строго соблюдает границы той сатиры, которую сам народ создал на себя.

Писатель широко использует фольклор, и, как отмечал А. С. Бушмин, чтобы сказать горькие слова обличения о народе, он взял эти слова у самого народа, от него получил санкцию быть его сатириком.

Именно благодаря своей жестокости и беспощадности сатирический смех Салтыкова-Щедрина в “Истории одного города” имеет великий очистительный смысл. Надолго опережая свое время, автор обнажает полную несостоятельность существующего в России полицейско-бюрократического режима.



1 Star2 Stars3 Stars4 Stars5 Stars (2 votes, average: 2.50 out of 5)

Роль Гротеска в “Истории одного города” М. Е. Салтыкова-Щедрина