В программе к спектаклю Фокин рассказывает о том, как, работая с Евгением Мироновым над “Братьями Карамазовыми”, Посещал психиатрическую больницу, а там ему пришлось увидеть выставку картин пациентов. Работы эти так его поразили, что он припомнил Врубеля и Ван Гога и задумался, стоит ли лечить сумасшедших художников. Да и что вообще следует понимать под психическим здоровьем?
Об этом он и поставил нынешний спектакль, обозначив его жанр “история болезни”.
Судя по спектаклю, режиссер счел, что лечить безумных творцов
Художник Александр Боровский на сцене старой Таганки построил трансформирующуюся клетку-загон из железных больнич-
Ных Кроватей под низкими рядами слепящих ламп дневного света. Композитор Александр Бакши, с которым Фокин работает последние годы, сочинил в типичной для себя манере музыкальную среду: полтора часа непрерывных лязгов, свистов, шепотов, скрежетов, шуршаний, в которые то ритмически вплетаются бессвязные бормотания и выклики Пациентов, То надолго повисшие томительные паузы. Застывшие и мерно движущиеся фигуры на фоне железных сеток в Контровом Свете кажутся призрачными, диссонанс-ная музыка беспокоит и тянет нервы – игровое пространство для того, чтобы поставить спектакль о безумии и о таланте, создано.
Далее, к сожалению, кончается театр и начинается литература.
Фокин не рискует сам писать диалоги для спектакля и позвал для этого Ивана Савельева, но, видимо, столь однозначно сформулировал заказ, что юный антибукеровский лауреат в своих текстах завороженно повторил все, что говорил ему режиссер, слово в слово. И вот посреди красивого безумия в невесть откуда взявшейся реалистической сцене очень советский доктор докладывает взбалмошной мамаше гения о том, что талант не нуждается в лечении и что неизвестно еще, кто нормален.
Текста в спектакле мало. Кроме упомянутой сцены да еще забавного, бессмысленно-куриного тарахтения мамаши вокруг своего остекленевшего гения разговоров нет. Но и эти кажутся лишними. Впрочем, как предъявлять претензии к автору диалогов, если замысел спектакля насквозь литературен и сконструирован.
Евгению Миронову, который совсем недавно в спектакле того же Фокина замечательно сыграл безумие Ивана Карамазова, в этом спектакле. играть нечего. Нельзя же всерьез считать ролью образ “сумасшедшего гения вообще”, без характера и истории. А значит, ему приходится сидеть остекленело, выкрикивая что-нибудь вроде: “Кран-Нах!” Или “Сурик!”, В то время как за его спиной скачут в сумасшедшем танце пациенты и доктора . Миронов честно пытается отработать свой актерский класс. В сцене, когда, видимо, после какой-то ужасающей процедуры его кормят с ложечки, он жалок, бессмыслен и мелко дрожит.
В сцене с воображаемой японкой, которая вручает ему нож, – просветлен. Режиссер придумал, что очередной Ван Гог, над которым надругались, тоже отрежет себе ухо. Миронов отрезает.
Но ни объяснить, ни оправдать этого по-актерски не может.
Впечатляющая история о “еще Ван Гоге”, Вероятно, осталась где-то в душе режиссера. Нам же достался живописный доклад под музыку Бакши и посещение музея искусств душевнобольных.
(2 votes, average: 3.50 out of 5)РЕЦЕНЗИЯ НА СПЕКТАКЛЬ “ЕШЕ ВАН ГОГ”. РЕЖИССЕР ВАЛЕРИЙ ФОКИН. СОВМЕСТНЫЙ ПРОЕКТ ТЕАТРА П/Р О. ТАБАКОВА И ТВОРЧЕСКОГО ЦЕНТРА ИМ. В. Э. МЕЙЕРХОЛЬДА