Роман Александра Беляева “Человек-амфибия” появился в 1928 году. Одноименный фильм – тридцать четыре года спустя. Книга написана в год официального рождения звукового кино. Фильм снимался в ту пору, когда съемочная техника уже освоила морские глубины. Беляев сочинил печальную утопию, в которой мотивы открытия новых жизненных пространств рифмовались с животрепещущей темой синтетического человека.
Падкие до наживы обыватели тянули сальные щупальца к открытию доктора Саль-ватора, лютовали спецслужбы, прогрессивный журналист Ольсен
В конце двадцатых особой романтикой наделялось позитивное знание социального будущего. Начало шестидесятых было эпохой романтического настоящего. Толковали о фильмах и “лириках”, о том, стоит ли отправляться на Марс, брать с собой веточку сирени и цитировать наизусть строчку-другую Аполлинера.
В моду входит все хрупкое, контрастное, причудливое, как Пикассо на мещанских обоях, транзистор в тайге или объяснение в любви под сводами имперского метрополитена.
Беляевский сюжет должен был соблазнить шестидесятые годы уже тем, что разворачивается в морских глубинах. Кораллы, ракушки, диковинные рыбы и водоросли, наполняющие обитель без-
Молвил и покоя, вообще давно присмотрены в качестве кинематографической натуры.
У нас глубоководный культ перекликался с суровой поэзией одиночества. За три года до “Человека-амфибии” на “Ленфильме” сняли “Последний дюйм”, в котором двухсотпроцентно хемингуэ-евский Николай Крюков насмерть бился под водой с акулами-людоедами. Еще через несколько лет воображение советских зрителей навсегда поразит сцена подводных похорон из франко-итальянских “Искателей приключений”, когда под переливчатый вокализ тело Джин Шимкус медленно опустится на дно.
Так вплоть до конца восьмидесятых, до “Голубой звезды” Люка Бессона, нырнувшего отдохнуть на полпути из парижской подземки к американскому экрану.
Не менее экзотичной средой, чем облака или толща вод, для советского кино была заграница. Конструируя ее, советское кино всегда садилось в лужу. Париж, снятый во Львове, или Таллин, загримированный под Берлин, неизменно выдавали рукоделие и кустарщину. “Человек-амфибия” оказался в числе немногих фильмов, где заграница получилась без поддавков и стильно. Южный портовый город, темно-синее небо, яркое солнце и пыль, длинные жаровни и маленькие лавочки, почти пахнущие с экрана ванилью, имбирем и табаком, не были потугами на копию асфальтовых джунглей или тщетной попыткой подглядеть в щелочку железного занавеса.
Марсель, Алжир, Лиссабон? Может быть, Маракайбо или Джорджтаун? Или Касабланка? А вернее всего Зурбаган – столица мечты, призрачный город, придуманный и занесенный на карту шестидесятых Александром Грином.
В экранном варианте “Человека-амфибии” Грин как будто и впрямь переписал Беляева. И не только потому, что сыгравшая Гуттеэре Анастасия Вертинская за год до этого снялась в роли Ассоль из “Алых парусов” . Беляев сочинял социальные утопии, Грин придумывал утопии чувствительные. То есть позволял чувствам стать тем, чем они могли бы быть, окончательно порвав с реальностью. В начале шестидесятых два мифа срослись воедино. Романтическая история чужака, отшельника и изгоя стала не менее романтической историей любви, оглушительной мелодрамой с фантастическим допуском.
Задолго до мыльных опер в ней была причудливая тропическая среда, море, солнце, ловцы жемчуга, ночные кабаки, классная баллада Андрея Петрова о том, что “лучше лежать на дне”, и знаменитые буги-вуги “Эй, моряк, ты слишком долго плавал!”. Притча о нетерпимости стала больше похожей на жанровый фильм. Профессор Сальватор стал благородным отцом, нудновато-положительный Ольсен – другом-наперсником, а жадный Дон Педро – роскошным злодеем.
Неправдоподобно прекрасный Владимир Коренев до сих пор заставляет вспоминать Рудольфа Валентине – в своем земном воплощении человек-рыба принес на наш экран образ волоокого латинского любовника. Его чешуйчатый наряд, предвосхитивший причуды поп-артовских кутюрье, взывал к океану и к космосу – не случайно в костюме Ихтиандра играл одно из своих последних шоу Сергей Курехин. Свободный цивильный костюм и небрежно повязанная бандана точ-
Но указывали на происхождение образа. Ущербное чудо доктора Сальватора, Сребротелый Ихтиандр в миру оказывается “золотым мальчиком”, свободным от постылых условностей. Он не знал цены деньгам, но деньги у него были.
Облагодетельствованный рыбак вопил: “Сумасшедший миллионер!” И это была сущая правда, потому что только безалаберные богачи могут купаться в уличных фонтанах и расплачиваться мокрыми копьями денег.
Диктатору стиля Дэвиду Води Понадобилось более десяти лет, чтобы осознать близость инопланетянина и плейбоя. Ихтиандр был и тем и другим с той же легкостью, с какой менял наряды. К тому же Владимир Коренев оказался едва ли не первым советским актером, которого начали снимать как откровенно конфетного жанрового красавца.
Все герои “Человека-амфибии” Были вообще удивительно, фантастически красивы – Эталонно-шестидесятнические Глаза Вертинской, седая грива Николая Симонова, резкие скулы и эспаньолка Козакова дали фильму нечто большее, чем жизнь. Они дали ему стиль.
Что касается скафандра и шлема-плавника, и здесь эксклюзив можно оспаривать. Во второй половине пятидесятых американец Джек Арнольд запустил классическую киносерию “Чудовище черной лагуны”, где плавающий монстр поразительно напоминает нашего Ихтиандра. Разница лишь в том, что тамошний Жабродыша-Щий запутался в инстинктах и душегубстве, а наш поднял со дна жемчужное ожерелье романтики и свободы.
Можно ли сказать, что по эту сторону “железного занавеса” жилось веселее? Неизвестно. Однако только в год выхода “Человека-амфибию” посмотрели шестьдесят пять с половиной миллионов зрителей.
(2 votes, average: 4.50 out of 5)РЕЦЕНЗИЯ НА ФИЛЬМ “ЧЕЛОВЕК-АМФИБИЯ”