РАЗМЫШЛЕНИЯ НАД ПРОЧИТАННОЙ КНИГОЙ

Недавно я перечитал роман Михаила Афанасьевича БулгаковА “Мастер и Маргарита”. Когда я открыл его в первый раз, то оста­вил почти без внимания ершалаимские главы, замечая только са­тирические эпизоды. Но известно, что, вернувшись к книге через какое-то время, обнаруживаешь в ней что-то новое, ускользнувшее от внимания в прошлый раз. Снова меня увлек роман БулгаковА, но теперь заинтересовала проблема власти и творчества, власти и личности, проблема жизни человека в тоталитарном государстве.

Я открыл для себя мир ершалаимских глав, объяснивших

мне фило­софские взгляды и нравственную позицию автора. По-новому взглянул я и на Мастера – через призму биографии самого писате­ля.

Тяжелейшими были для Михаила Афанасьевича двадцатые го­ды, но еще более ужасными оказались тридцатые: его пьесы запре­щались к постановке, его книги не издавались, сам он долгое время даже не мог устроиться на работу. В газетах печатались разгром­ные “критические” статьи, письма “возмущенных” Рабочих и кре­стьян, тщательно подобранных представителей интеллигенции. Основным был лозунг: “Долой булгаковщину!” В Чем только не об­виняли тогда БулгаковА! Он якобы разжигает своими пьесами на­циональную рознь, порочит украинцев и воспевает Белогвардейщи-Ну , маскируясь под советского писателя. Ли­тераторы, всерьез считавшие бесформенность новой формой рево­люционной литературы, говорили, что Булгаков – писатель слиш­ком культурный, чванится своей интеллигентностью и мастерст­вом.

К тому же в литературе началось утверждение принципа пар­тийности, классовости, “писательского миросозерцания, тесно свя­занного с ясной общественной позицией” . Но Булгаков рассматривал события действительности не с политической или классовой точки зрения, а с общечеловеческой. Поэтому он, отстаивавший независимость творчества от государст­ва, от господствующей идеологии, был обречен на “распятие”. Ни­щета, улица, гибель были уготованы ему тоталитарным государст­вом.

В это тяжелейшее время писатель приступает к работе над пове­стью о дьяволе , в уста которого он вложил проповедь справедливости, сделав его поборником добра, борющим­ся с “силами зла” – московскими обывателями, чиновниками. Но уже в 1931 году Сатана действует не один, а со свитой, появляется герой – двойник автора и Маргарита . Роман “Мастер и Маргарита” при­обрел автобиографические черты: судьба Мастера во многом сходна с судьбой самого БулгаковА.

Мастер написал роман не по заказу “партии и правительства”, а по зову сердца. Роман о Пилате – плод творческого полета мысли, не знающего догм. Мастер не сочиняет, а “угадывает” события, не принимая во внимание руководящих установок, – отсюда ярость “синедриона” критиков.

Это ярость тех, кто продал свою свободу, против того, кто сохранил ее в себе.

Никогда в жизни Мастер не сталкивался с миром литераторов. Первое же столкновение приносит ему гибель: тоталитарное обще­ство раздавило его морально. Ведь он был писатель, а не сочини­тель “на заказ”, его произведение несло в себе крамольные в те времена мысли о власти, о человеке в тоталитарном обществе, о свободе творчества.

Одним из главных обвинений против Мастера было то, что роман он написал сам, ему не были даны “ценные ука­зания” по поводу темы произведения, героев, событий. Литераторы МАССОЛИТа даже не понимают того, что настоящую литературу, настоящие произве­дения пишут не по заказу: “Не говоря ничего по существу романа, редактор спрашивал меня о том, кто я таков и откуда я взялся, по­чему обо мне ничего не было слышно раньше, и даже задал, с моей точки зрения, совсем идиотский вопрос: кто это меня надоумил со-

Чинить роман на такую странную Тему?” – рассказывает Мастер о своей беседе с редактором одного из журналов. Главное для массо-литовцев – умение складно написать “опус” на заданную тему, , обла­дать подходящей “чистой” биографией и происхождением “из ра­бочих” .

И Вот дано указание начать травлю “богомаза” Мастера. “Враг под крылом редактора!”, “попытка протащить в печать аналогию Иисуса Христа”, “крепко ударить по пилатчине и тому богомазу, который вздумал протащить ее в печать”, “воинствующий бого­маз” – таково содержание “критических” статей о произведении Мастера.

Кампания по травле достигла своей цели: сначала писатель только смеялся над статьями, затем он начал удивляться такому единодушию критиков, не читавших роман; наконец наступила третья стадия отношения Мастера к кампании по уничтожению его выстраданного произведения – стадия страха, “не страха этих ста­тей, а страха перед другими, совершенно не относящимися к ним или к роману вещами”, стадия психического заболевания. И вот последовал закономерный итог травли: в октябре в дверь Мастера “постучали”, его личное счастье было разрушено. Но в январе его “отпустили”, Мастер решает искать убежища в клинике Стравин­ского – единственном месте, где умные, мыслящие люди могут найти покой, спастись от ужасов тоталитарного государства, в ко­тором происходит подавление неординарно мыслящей личности, подавление свободного, независимого от господствующей идеологии творчества.

Но какие же “крамольные” мысли высказал Мастер в своем романе, что заставило новый синедрион добиваться его “распятия”? Казалось бы, роман о почти двухтыся-челетней давности событиях не имеет связи с настоящим. Но так кажется только при поверхностном ознакомлении с ним, а если вдуматься в смысл романа, то его актуальность будет несомненна. Мастер вкладывает в уста Иешуа Га-Ноц-ри проповедь добра и истины: Иешуа говорит о том, что власть не абсолютна, она не может контролировать людей; о том, что все лю­ди по своей природе добрые, только обстоятельства делают их жес­токими.

Такие мысли крамольны с точки зрения рапповцев и мас-солитовцев, правителей и их приспешников. Люди добры, а как же тогда быть с “врагами народа”? Власть не нужна, а власть партии, что с ней делать?

Отсюда и выпады против Мастера; “библейский Дурман”, “нелегальная литература”. Мастер из­дает новый вариант Евангелия, реальной и детальной земной исто­рии. И Иешуа в романе не похож на “Сына Божьего”. Он – чело­век, способный испытывать и возмущение, и досаду, боится боли,

Он обманут и боится смерти. Но он необыкновенен внутренне – он обладает силой убеждения, он словами снимает боль, а главное в том, что Иешуа не знает страха перед властью. Секрет его силы в абсолютной независимости его разума и духа . Ему неведомы оковы догм, стереотипов, условностей, которыми связаны окружающие.

На него не действует атмосфера допросов, токи власти, идущие от Понтия Пилата. Внутренней сво­бодой он заражает своих слушателей, чего боится идеолог Кайфа. Именно ей он обязан тем, что ему открываются истины, сокрытые от других. Мастер обладает качествами Иешуа , но ему не свойственны терпимость и доброта бродячего философа: Мастер может быть злым.

Но их объединяет интеллектуальная сво­бода, свобода духовная.

Как считает Иешуа, злых людей нет на свете, есть люди в тис­ках обстоятельств, вынужденные их преодолевать, есть несчастные и потому ожесточившиеся, но все люди добры по своей природе. Энергию их доброты нужно высвободить силой слова, а не силой власти. Власть развращает людей, в их душе поселяется страх, они боятся, но боятся не за свою жизнь, а за свою карьеру. “Тру­сость – самый большой порок на Свете” – так говорил Иешуа, имея в виду жизнь тех, кто стоит у власти.

В первой же из Ершалаимских Глав романа БулгаковА лицом к лицу сходятся проявления сво­боды истинной и несвободы. Иешуа Га-Ноцри, арестованный, звер­ски избитый, приговоренный к смерти, несмотря ни на что, остает­ся свободным. Отнять у него свободу мысли и духа невозможно. Но он не герой и не “невольник чести”.

Когда Понтий Пилат подска­зывает ему ответы, необходимые для спасения жизни, Иешуа не отвергает эти намеки, а просто не замечает и не слышит их – на­столько они чужды его духовной сущности. А Понтий Пилат, не­смотря на то что он могущественный прокуратор Иудеи и в его ру­ках жизнь или смерть любого жителя, является рабом своей дол­жности и своей карьеры, рабом кесаря. Преступить черту этого рабства выше его сил, хотя он очень хочет спасти Иешуа. Жертвой государства оказывается он, а не бродячий философ, внутренне не­зависимый от этого государства. Иешуа не стал “винтиком” Тота­литарной машины, не отступился от своих взглядов, а Пилат ока­зался этим самым “винтиком”, которому уже невозможно вернуть­ся к настоящей жизни, невозможно проявить человеческие чувст­ва.

Он государственный деятель, политик, жертва государства и од­новременно один из его столпов. В его душе конфликт между чело­веческим и политическим началами оканчивается в пользу послед­него. А ведь раньше он был храбрым воином, не знал страха, ценил мужество, но стал аппаратным работником и переродился. И вот он уже хитрый лицемер, постоянно носящий маску верного слуги им­ператора Тиверия; страх перед стариком с “плешивой головой” и “заячьей губой” воцарился в его душе. Он служит, так как боится.

А боится он за свое положение в обществе. Он спасает свою карье­ру, отправив на тот свет человека, который покорил его умом, уди­вительной силой своего слова. Прокуратор оказывается неспособ­ным вырваться из-под влияния власти, стать выше ее, как это сде-

Лал Иешуа. И в этом трагедия Пилата, да и всякого человека у ру­ля власти. Но в чем же причина того, что роман БулгаковА был опубликован только через три десятилетия после своего написа­ния? Ведь сатира московских глав не такая уж и “крамольная” да­же с позиции сталинского времени. Причина – в ершалаимских главах.

В этой части романа содержатся философские раздумья о власти, свободе мысли и души, там же “верхи” Государства обрисо­ваны детально, а “низы” ,- бегло. В главах о Москве Булгаков иро­низирует над рядовыми обывателями, сатирически изображает среднее звено руководителей. Получаются две усеченные пирами­ды, которые автор соединяет в одну с помощью слов Воланда на се­ансе черной магии.

Простые люди подобны прежним . Правители по-прежнему далеки от народа, не могут обойтись без легионов солдат, тайной службы, идеологов, удержи­вающих людей в состоянии слепой веры в Великую Теорию, бога или богов. Слепая вера работает на власть. Люди, ослепленные, одураченные “великими Идеями”, Догмами, зверски расправляются с лучшими представителями нации: мыслителями, писателями, философами.

Расправляются с теми, кто сохранил внутреннюю не­зависимость от власти, с теми, кто н” согласен быть “винтиком”, кто выделяется из общей массы обезличенных “нумеров”.

Такова судьба мыслящей личности в тоталитарном государстве . Казнен Иешуа, морально раздавлен Мастер, затравлен Булгаков…

Хотя власть кесаря всемогуща, мирные речи, отвергающие на­силие и разрушение, опасны для вождей-идеологов; они опаснее разбоя Вар-раввана, так как пробуждают в людях человеческое до­стоинство. Эти мысли Иешуа актуальны и сейчас, в век разгула на­силия и жестокости, в век ожесточенной борьбы за власть, когда интересы конкретной личности, простого человека часто попирают­ся государством. Учение Иешуа осталось жить. Значит, есть предел и неограниченной с виду власти касарей – императоров – вож­дей – “отцов народов” перед жизнью. “Тухнет храм старой веры.

Человек перейдет в царство истины и справедливости, где вообще не будет надобна никакая власть”. Тоталитарное государство ока­жется бессильно перед личностью.