Сегодня стихи Мандельштама уже нерасторжимо связаны со всей русской поэзией, XX век немыслим без царапающей, задевающей за живое лирики бесприютного поэта, не имеющего даже могилы. Его трагическая судьба стала отражением судьбы целого поколения, его поэзия – тревожное эхо лопнувшей сути столетия.
В 1913 году вышел из печати первый сборник Мандельштама “Камень”. В ранних стихах Мандельштама нет ни громких звуков, ни яркого света. Здесь нет чувств, на которые не ложилась бы тень противоречия:
Ни о чем не нужно говорить, Ничему не
Мандельштам стремился сделать далекие эпохи достоянием собственного творчества, сближая разновременные пласты. Греция Гомера и императорский Рим, средневековая католическая Европа, Англия Диккенса, французский театр эпохи классицизма для поэта не материал для стилизаций, а особые мгновения в истории культуры, которые в чем-то пересекаются с современностью.
Стихи Первой мировой войны и революции составили новый сборник -“Trisia” -“печаль” . Здесь чувствуется тоска по уходящему веку, по рвущимся связям. И Петербург – перекресток культур – кажется уходящим, умирающим городом, ковчегом, на котором уплывают в небытие:
Прославим, братья, сумерки свободы, Великий сумеречный год! В кипящие ночные воды Опущен грозный лес тенет. Восходишь ты в глухие годы, – О, солнце, судия, народ.
Традиция русской поэзии требовала такого ответа на политические события, который выходил бы за пределы только политики. Мандельштам говорит о том, что великий революционный сдвиг отнимает возможность ориентироваться в мире, ибо солнце скрыто мглой. Вопрос об эмиграции, вставший перед Мандельштамом, как и перед другими русскими писателями, решен им был в пользу верности русской беде.
Эти мотивы звучат в стихотворениях “Век”, “1 января 1924 года”.
В начале 20-х годов поэт как будто торопится сказать самое главное не только в стихах, но и в мемуарно-автобиографической прозе. В 1925 году рождается цикл любовной лирики, посвященный Ольге Ваксель, в которых страсть борется с чувством вины:
Жизнь упала, как зарница, Как в стакан воды ресница. Изолгавшись на корню, Никого я не виню…
В начале 30-х годов его поэзия становится поэзией вызова, гнева, негодования. И дело тут не только в планомерной травле, которой подвергали самого Мандельштама. В это время сорокалетний поэт уже выглядит глубоким стариком.
И его роднит с другими людьми не только общность скудного советского быта, но и ощущение надвигающейся беды, ужаса бесправия. Скиталец, никогда не умевший за себя постоять, “человек эпохи Москошвея” осознает, что все происходящее со страной – личная тема. И создает стихи, проникнутые пафосом подлинной гражданственности:
За гремучую доблесть грядущих веков, За высокое племя людей, – Я лишился и чаши на пире отцов, И веселья, и чести своей. Мне на плечи кидается век-волкодав, Но не волк я по крови своей: Запихай меня лучше, как шапку, в рукав Жаркой шубы сибирских степей…
В 1934 году Мандельштам пишет стихи, стоившие ему жизни. Он открыто бросает вызов всесильному Сталину:
Мы живем, под собою не чуя страны, Наши речи за десять шагов не слышны, А где хватит на полразговорца, Там припомнят кремлевского горца.
Среди всеобщего молчания поэт осмелился сказать то, чего никто не решался даже подумать про себя.
Мандельштам был арестован и сослан на пять лет в Чердынь, а затем в Воронеж. Приговор оказался достаточно мягким: палачи играли с поэтом, как с полузадушенным мышонком. Когда он вернулся, предчувствуя новую беду, мало кто из знакомых осмеливался подать им с женой руку и чем-то помочь:
Куда как страшно нам с тобой, Товарищ большеротый мой! Ох, как крошится наш табак, Щелкунчик, дружок, дурак! А мог бы жизнь просвистать скворцом, Заесть ореховым пирогом, Да, видно, нельзя никак…
Вскоре после возвращения Мандельштам был вновь арестован и отправлен на Дальний Восток. Никто точно не знает обстоятельств его гибели в 1938 году. Вдова поэта, Надежда Яковлевна Мандельштам, сумела сохранить его наследие. И теперь лирика Мандельштама, тревожная музыка его стихов доходит до нас все громче и яснее:
И в кулак зажимая истертый Год рожденья – с гурьбой и гуртом Я шепчу обескровленным ртом: – Я рожден в ночь с второго на третье Января в девяносто одном Ненадежном году – и столетья Окружают меня огнем.
(2 votes, average: 5.00 out of 5)Поэзия и судьба Осипа Мандельштама. “Мне на плечи бросается век-волкодав…”