Роман М. Ю. Лермонтова создан в эпоху правительственной реакции, которая вызвала к жизни целую галерею “лишних людей”. Григорий Александрович Печорин, с которым русское общество познакомилось в 1839-1840 г., принадлежал именно к этому типу. Это человек, который даже не знал, зачем он жил и для какой цели родился.
“Фаталист” – это одна из самых сюжетно напряженных и в то же время идейно насыщенных глав романа. Она состоит из трех эпизодов, своеобразных экспериментов, которые то подтверждают, то отрицают существование предопределения,
Вулич – натура столь же волевая и действенная, как Печорин, но в отличие от него не он сомневается в существовании предопределения. Вулич предлагает “испробовать на себе, может ли человек своевольно располагать своею жизнью, или каждому… заранее назначена роковая минута”. Все протестуют против такого смертельного эксперимента, и только Печорин поддерживает Вулича и заключает с ним пари. Первоначальная осечка, а затем последовавший за ним выстрел помогли Вуличу не только сохранить свою жизнь, но и выиграть пари.
На какое то время Печорин начинает верить в существование предопределения, хотя его смущает, почему ему почудилось, что он видел на лице Вулича перед его выстрелом своеобразную “печать смерти”, которою он воспринял как “отпечаток неизбежной судьбы”.
Следующий эпизод не только не опровергает, а еще больше подтверждает, казалось, крепнувшее в Печорине убеждение в существовании предопределения. Встретившись в ту же ночь с пьяным казаком, Вулич погибает. Как тут было вновь не задуматься “насчет странного предопределения, которое спасло его от неминуемой смерти за пол часа до смерти” и обрушилось на него, когда ее меньше всего было можно ожидать?
К тому же трагическая гибель Вулича начинала казаться теперь Печорину совсем не случайной, он, оказывается, не ошибся: “Я предсказал невольно бедному его судьбу; мой инстинкт не обманул меня, я точно прочел на его изменившемся лице печать близкой кончины”.
Третий эпизод словно зеркально воспроизводит опыт Вулича в испытании судьбы, только теперь главным ее исполнителем становится сам Печорин. Во время толков и споров, как обезвредить обезумевшего убийцу, запершегося в пустой хате с пистолетом и шашкой, Печорин вдруг принимает решение в свою очередь проверить на себе, существует ли предопределение: “В эту минуту у меня промелькнула странная мысль: подобно Вуличу я вздумал испытать судьбу”. Он неожиданно открывает ставень и бросается “в окно головой вниз”. И хотя казак успел выстрелить, и “пуля сорвала эполет” у Печорина, он успел схватить убийцу за руки; казаки ворвались, преступник был “связан и отведен под конвоем”. “После всего этого как бы кажется, не сделаться фаталистом?” – говорит Печорин. Но в том то и дело, что Печорин не спешит с выводами, особенно в таких “метафизических” вопросах, как именовали тогда коренные философские проблемы бытия.
Печорин хорошо знает, “как часто мы принимаем за убеждение обман чувств или промах рассудка”.
Вулич как истинный фаталист целиком вверяется року и, полагаясь на предначертанность своей и каждой судьбы, без всяких приготовлений спускает курок пистолета, приставленного себе к виску. Совсем иначе действует в подобном же “испытании судьбы” Печорин. Это только на первый взгляд кажется, что он бросается в окно к казаку убийце очертя голову. На самом деле совершает он это предельно расчетливо, заранее все, взвесив и предусмотрев множество деталей и обстоятельств.
Это был не “слепой” риск Вулича, а осмысленная человеческая храбрость, осуществляемая с “открытыми глазами”.
Таким образом, если и можно говорить о фатализме Печорина, то как об особом, “действенном фатализме”. Не отрицая наличия сил и закономерностей, во многом определяющих жизнь и поведение человека, Печорин не склонен на этом основании лишать человека свободы воли, как бы уравнивая в правах и первое и второе.
Печорин как духовно независимая, внутренне суверенная личность опирается в своих действиях прежде всего на себя, на свои чувства, разум и волю, а не на Божественный “промысел”, не на небесные предначертания, в которые так верили когда то “люди премудрые”. Отчет в поступках, прежде всего перед собой увеличивал не только меру свободы личности, но и ее ответственности – и за свою судьбу, и за судьбу мира,
(1 votes, average: 5.00 out of 5)Пари Печорина с Вуличем в главе “Фаталист” романа Лермонтова “Герой нашего времени”