Образ стихии в произведениях Александра Пушкина “Капитанская дочка” и “Медный всадник”

Функции образов природной стихии в творчестве А. С. Пушкина разнообразны: эстетическая, философская, символическая, сюжетная. В “Капитанской дочке” и “Медном всаднике” образ стихии выполняет прежде всего символическую и философскую функции. В “Медном всаднике” Пушкин изображает стихию воды, наводнение, а в “Капитанской дочке” перед нами описание бурана, метели.

Обе стихии представляют собой сложные символы и помогают Пушкину раскрыть в этих произведениях свою философию.

В “Капитанской дочке” стихия предстает

перед читателями в образе бурана, описанного во второй главе. При его изображении Пушкин использует некоторые детали и сравнения, сближающие образ бурана с бурей на море, с образом бушующей водной стихии из “Медного всадника”: зимнюю степь Пушкин называет “снежным морем”, движение кибитки похоже на плаванье судна по бурному морю. Пугачев предлагает, если небо прояснится, искать дорогу по звездам, как это всегда делали мореплаватели.

Несколько раз Пушкин называет буран “бурей”, хотя это слово больше подходит для описания состояния морской, водной стихии. Рисуя образ страшного бурана, Пушкин использует аллитерацию, паронимический ряд слов на букву “б”. “Ну, барин, – закричал ямщик, – беда буран!”

Пророческий сон Гринева навеян бураном, он как бы продолжает описание бури, значит, образ бурана в произведении тоже является пророческим. Вся повесть “Капитанская дочка” представляет собой описание стихии Пугачевского восстания. Образ бурана предвещает и символизирует страшные события, бурю гражданской войны, народной смуты.

Образ Пугачева сливается с образом бурана. Пугачев выполняет роль лоцмана, который выводит Гринева из бескрайнего “снежного моря”. Природная стихия сталкивает Гринева и Пугачева, но народная стихия разъединяет этих героев.

“Мутное кружение метели” в “Капитанской дочке” символизирует еще и саму жизнь, случайность, непредсказуемость жизни, как в повести “Метель”. И в “Метели” и в “Капитанской дочке” стихия все-таки счастливо влияет на судьбу главных героев. Ведь если бы Гринев не встретил Пугачева в ту ночь посреди снежной степи и потом не подарил бы ему заячий тулуп, то неизвестно, как сложилась бы судьба Гринева при встрече с Пугачевым в Белогорской крепости.

В “Медном всаднике” перед нами бушующая водная стихия. Если в “Капитанской дочке” стихия предстает как “круженье”, то в “Медном всаднике” описывается борьба воды с неподвижным каменным городом. Пушкин рисует страшную картину разъяренной водной стихии:

Нева вздувалась и ревела,

Котлом клокоча и клубясь,

И вдруг, как зверь остервенясь,

На город кинулась.

В этом “народ зрит Божий гнев”. Наводнение в “Медном всаднике” символизирует Божью кару. Но возникает вопрос: за что “Божья стихия” мстит Петербургу, за что она карает город Петра?

Для того чтобы ответить на этот вопрос, нужно обратиться к истории создания самого Петербурга.

Для русской культуры XVIII, XIX и даже XX веков тема Петербурга является проблемной.

Противоречия, с которыми было связано возникновение и развитие Петербурга, стали не только материалом для аналитических, рациональных суждений, они дали начало развитию мифа о Петербурге. Существуют два диаметрально противоположных варианта петербургского мифа. Оба они связаны с оценкой Петра I как существа, наделенного сверхчеловеческой природой.

Только в одном мифе Петр предстает антихристом, исчадием сатаны, а в другом говорится о богоподобии царя-реформатора. Во вступлении к “Медному всаднику” описание Петербурга уподобляется библейской теме сотворения мира:

На берегу пустынных волн

Стоял Он, дум высоких полн,

И вдаль глядел. Пред ним широко

Река неслася…

Создается впечатление бескрайности водных пространств, господства хаоса и мрака. В это повествование контрастно включается “Он”, не названный, никак не описанный, предстающий олицетворением “великих душ”, символом творящего духа. Затем создается ощущение чуда:

Прошло сто лет, и юный град,

Полночных стран краса и диво,

Из тьмы лесов, из топи блат

Вознесся пышно, горделиво.

Перед читателем сказочное превращение хаоса, в космос. Труда, жертв, борьбы как бы и не было, складывается впечатление, что “великие думы” прямо и непосредственно рождают город.

Черты божества присущи образу Петра и в главных частях повести “Медный всадник”. Но здесь начинают звучать отголоски противоположной мифологической традиции. Пушкин использует прием парафраза, он ни разу не называет Петра по имени. “Кумир на бронзовом коне”, “кумир с простертою рукою”, “горделивый истукан”, “грозный царь”, “Всадник медный” – вот наименования Петра в поэме. Повторы выделяют тему “кумира” и “горделивого истукана”, что ассоциируется с представлением о языческих идолах.

Пушкин говорит, что Петр – это кумир, которому поклоняется толпа жителей сотворенного им Петербурга. Петр I построил мощное государство, но он создавал его на костях и крови людей, пренебрегая желаниями отдельного человека. Идея государственности превратилась в идола, в жертву которому приносилось огромное количество человеческих жизней. “Божья стихия” наказывает город, поклоняющийся этому идолу.

Кроме того, Петербург, эксцентричный, искусственный город, строился как вызов всем стихиям природы, так как он создавался на месте, мало пригодном для житья большого количества людей, ценой небывалых усилий и жертв. Сама планировка города, геометрически правильная, основанная на строгих, прямых линиях, являлась антитезой природному окружению, выражая триумф разума над стихией природы. Петербург строил Петр I, уверенный, что с природой и человеком можно сделать все.

Описание наказания стихией полно апокалипсического ужаса:

Гроба с размытого кладбища

Плывут по улицам!

Рассказчик восклицает: “Ужасный день!” В начале второй части автор дает такое сравнение разбушевавшейся стихии:

Так злодей,

С свирепой шайкою своей,

В село ворвавшись, ломит, режет,

Крушит и грабит; вопли, скрежет,

Насилье, брань, тревога, вой!..

Это ключевое сравнение стихии в “Медном всаднике”, которое ассоциируется с народным бунтом, Пугачевским восстанием. В конце повести сошедший с ума Евгений тоже бунтует. Он, маленький человек, смело заявляет “державцу полумира”:

Добро, строитель чудотворный!..

Ужо тебе!..

В “Медном всаднике” мы видим, что стихия природы опять сливается с бунтом народа, в данной повести это пока бунт только одного его представителя, простого, маленького человека Евгения. Пушкин говорит, что, как и наводнение, народный гнев – это тоже Божий гнев. Поклонение государственности, пренебрежение жизнью обычного человека влечет за собой Божью кару, которая в “Медном всаднике” обрушивается на город пока в виде стихии, а в будущем может вылиться в новую пугачевщину. Как в результате наводнения в “Медном всаднике”, так и во время народного восстания в “Капитанской дочке” погибают невиновные люди.

Пугачевцы убивают капитана Миронова, его жену, в период наводнения гибнут Параша и ее мать.

В “Медном всаднике” разбушевавшаяся стихия приводит к огромным разрушениям, и в “Капитанской дочке” результаты гражданской войны страшны: “Бедствие доходило до крайности… состояние всего обширного края было ужасно”. “Не приведи Бог видеть русский бунт, бессмысленный и беспощадный!” – заключает Пушкин устами Гринева.

Итак, образ стихии в повестях Пушкина “Капитанская дочка” и “Медный всадник” помогает читателям понять смысл этих произведений и важные для автора идеи. “Бессмысленный и беспощадный” бунт народа, разъяренная водная стихия – это кара, посланная Богом и правителям, и самому народу за то, что они превратились в тиранов и рабов. Пушкину ненавистны и “барство дикое”, и “рабство тощее”, о чем он говорит и в своей гражданской лирике, и в рассмотренных выше повестях.