Н. В. ГОГОЛЬ
НОЧЬ ПЕРЕД РОЖДЕСТВОМ
“Последний день перед Рождеством прошел. Зимняя ясная ночь наступила. Глянули звезды. Месяц величаво поднялся на небо посветить всем добрым людям и всему миру, чтобы было весело колядовать и славить Христа”.
Парни в украинском селе готовят свои проказы, девушки наряжаются у зеркала. Скоро они выбегут на скрипучий снег, чтобы петь под окнами рождественские колядки и желать здоровья и процветания хозяевам. А в благодарность получат от кого медный грош, от кого – кусок колбасы.
Через трубу
Ведьма ворует звезды, а черт собрался украсть месяц. Обжегся, стал перекидывать из одной руки в другую и, наконец, “поспешно спрятал в карман”.
Зачем черту это было нужно? А было черту известно, что “богатый козак Чуб приглашен дьяком на кутью”, где будут почтенные гости. В его отсутствие к его дочке Оксане – первой красавице на все село – наверняка придет влюбленный в нее кузнец Вакула, “силач и детина хоть куда”. А черт ненавидит Вакулу, потому что в “досужее от дел время кузнец занимался малеванием”: он расписывал миски, хаты, изображал святых и на церковной стене нарисовал “святого Петра, изгоняющего из ада злого духа”. Черт был представлен в самом отвратительном и униженном виде – “грешники били его и гоняли кнутами, поленами и всем чем ни попало”.
Нечистый решил отомстить Вакуле: Чуб ленив, в темную зимнюю ночь он из дому не выйдет. Вот кузнецу и не придется свидеться с Оксаной – между отцом девушки и влюбленным в нее хлопцем существует давнишняя неприязнь.
После похищения месяца сделалось так темно, что “не всякий бы нашел дорогу к шинку, не только к дьяку”. Черт в темноте подкрадывается к ведьме, начинает ей нашептывать любезности…
Козак Чуб в такую темную ночь и остался бы дома, покуривая люльку (трубку), но манит его варенуха и шафранная водка, которыми наверняка попотчуют у дьяка. Да и выходит он из дому не один, а с кумом – идти будет нескучно.
– Так что же, кум? Как нам быть? Ведь темно на дворе? – делает Чуб попытку посоветоваться.
Кум предлагает остаться дома – и Чуб тотчас поступает наперекор. Кумовья тащатся к дьяку.
Оксане не было еще и семнадцати лет, но все “парубки гуртом провозгласили, что лучшей девки и не было еще никогда, и не будет никогда на селе… Оксана знала и слышала все, что про нее говорили, и была капризна, как красавица…”
Парубки, попробовав привлечь внимание красавицы, мало-помалу отставали от нее и обращались не к таким избалованным девушкам. Один кузнец был постоянен.
После ухода отца девушка жеманится перед зеркалом: “Разве черные брови и очи мои так хороши, что уж равных им нет на свете?.. Я вижу теперь, что я совсем не хороша!” и тут же: “Нет, хороша я! Ах, как хороша! Чудо! Какую радость принесу я тому, кого буду женою!”
Кузнец, потихоньку вошедший, любуется ею – даже ее притворный гнев (“Зачем пришел? А не погнать ли тебя лопатой?”) и непритворное самолюбование приводят хлопца в восхищение.
Оксана расспрашивает Вакулу, правда ли, что его мать ведьма. Тот отвечает, что ему все равно: “Ты у меня и мать, и отец, и все, что есть дорогого на свете…”
Ведьма же, на самом деле мать Вакулы – Солоха, с морозного неба лихо спускается в трубу, предварительно убедившись, что Вакула не назвал в хату гостей. С ней спускается и черт. К сорокалетней Солохе захаживают и дьяк (когда дьячихи нет дома), и голова, и козак Корний Чуб, и козак Касьян Свербыгуз. Солоха ловка – никто из ее обожателей не подозревает, что у него есть соперники.
Приветливее всего Солоха с Чубом: он был вдов и богат (волы, коровы, птица, огород, сундуки с нарядами покойной жены). Солоха была очень не прочь обвенчаться со вдовцом и присоединить его хозяйство к своему. Поэтому ей очень не нравилось, что сын ее влюблен в Оксану: если Вакула женится на дочери Чуба, то добро достанется кузнецу, а мать его уже не сможет выйти замуж за козака – церковь такие “перекрестные браки” порицает.
Черт уж влетел в трубу да увидел Чуба с кумом. Тогда он вновь вылетел и, по-собачьи разрывая мерзлый снег лапами, устроил настоящую метель, – надеялся, что теперь-то Чуб все-таки воротится домой и отколотит назойливого кузнеца.
Во время метели Чуб с кумом потеряли друг друга. Кум набрел на шинок, что очень его обрадовало. А Чубу удалось найти свою хату, но… Навстречу ему с грозным видом вышел кузнец:
– Чего надо?
Чуб решил, что из-за метели он перепутал дорогу. “Верно, это хата Левченко, который сейчас сидит у дьяка… А кузнец – хо-хо! – верно, ходит к его молодой жене!”
Чуб заявляет, что он пришел колядовать, но Вакула прогоняет его толчками. Чуб отправляется к Солохе, приговаривая:
– Больно поколотил проклятый кузнец!
Солоха вылезла из печи и начала прибираться. Только Кузнецовы мешки оставила посреди хаты: его мешки – пусть он и убирает!
Черт любезничает с Солохой, добиваясь нежностей. Он и не заметил, что месяц вылетел из его кармана и вновь утвердился на небе. “Метели как не бывало. Снег загорелся широким серебряным полем и весь обсыпался хрустальными звездами”. Парубки и девушки высыпали на улицы, почти под каждой хатой толпились колядники.
Компания девушек с мешками ввалилась в хату Оксаны, хвастаясь наколядованным: паляницами, варениками, колбасами…
Оксана веселится. Она хвалит черевички, которые замечает на своей подруге Одарке. Кузнец обещает своей ненаглядной Оксане принести лучшие черевички – “какие редкая панночка носит”.
Оксана смотрит надменно:
– Если ты достанешь черевики, которые носит царица, то сей же час выйду за тебя замуж!
Колядующие девушки уводят вслед за собой капризную красавицу. Кузнец выходит вслед за ними. Он пытается убедить себя, что “доброй хозяйки” из Оксаны не выйдет, “она только мастерица рядиться”. Но ее “смеющийся образ” не оставляет его.
В это время черт увивается возле Солохи – и тут в дверь раздается стук. Это заявился сельский голова. Пока Солоха открывала дверь, черт проворно юркнул в мешок. Голова объявил Солохе о том, что из-за метели не пошел, как намеревался, к дьяку – и теперь проведет весь вечер с нею.
Но тут слышен стук и голос – на этот раз дьяка. Вдова прячет длинного голову в самый большой мешок – из-под угля. Уголь ведьма мгновенно пересыпала из мешка в кадку.
Теперь уж с любезностями к ведьме пристает дьяк: прикасается к ее полной руке, тут же отскакивает и спрашивает с видом лукавым и самодовольным:
– А что это у вас, великолепная Солоха?
Неизвестно, сколько бы дьяк еще так трогал и прыгал, спрашивал и отскакивал, но послышался стук и голос козака Чуба.
Трусливый дьяк заметался, задрожал всем телом:
– Что теперь, если застанут особу моего звания? Дойдет до отца Кондрата!
Но более отца Кондрата дьяк боялся своей грозной жены, которая не стеснялась в гневе вырывать дьяку волосы из положенной ему по сану косы.
Дьяк был тоже засунут в мешок из-под угля, уже в другой. Служитель церкви тщедушен, от страха он так съежился, что сверху можно было насыпать еще полмешка угля.
Чуб входит к Солохе в прекрасном настроении. Он даже шутит, будучи абсолютно уверенным, что он единственный герой сердца деревенской красотки:
– Уж не развлекалась ты уже с кем-нибудь без меня?
Но не успел шутник с морозу выпить рюмку, как в дверь постучал кузнец. Что было делать Солохе? Она затолкала Чуба в тот же мешок, где на дне скорчился дьяк..
Кузнец опустился на лавку, будучи сильно не в духе. Мать его вышла в огород, чтобы побеседовать с очередным претендентом на ее ласки. Вакула подхватил мешки: “Дрянь всякая валяется посреди хаты, а ведь праздник!” С трудом взвалив груз на плечи, кузнец выбирается из дома. Он огорчен: “Околдовала меня Оксана! Раньше подковы руками гнул, а теперь мешка не подниму!”
Бедолага не знает, что взвалил на плечи и долговязого голову, и толстого Чуба, и дьяка, да еще и черта в отдельном маленьком мешке (кузнец думает, что там – его инструменты).
Увидев на улице толпу, где сияет черными очами Оксана, кузнец подходит поближе. Лукавая девушка вновь напоминает о черевичках, “которые носит царица”. Кузнец бросил все мешки (кроме маленького, с чертом) и заявил в сердцах:
– Прощай, Оксана! Ищи себе какого хочешь жениха, а меня больше не увидишь на этом свете.
На бегу попрощался Вакула с парубками и завещал все добро, что найдется в его скрыне (сундуке), на церковь. Бросив тяжелые мешки на дорогу, с чертом за плечами бросился Вакула бежать. Остановившись перевести дух, он подумал, что, покончив с собой, все равно погубит свою душу. Не попробовать ли последнее средство – пойти к запорожцу Пузатому Пацюку, который, говорят, колдун и всех чертей знает.
Пацюк жил в Диканьке вот уж десять, а то и пятнадцать лет. Он был так огромен, что все реже выходил на улицу – видно, в двери пролезть не мог. Но у себя принимает – в селе Пацюк известен как искусный знахарь.
Кузнец “не без робости отворил дверь”. Пацюк ел галушки без помощи столовых приборов и рук – просто хлебал из кадушки жижу, то и дело ухватывая зубами галушки.
Но это были еще не чудеса. А вот когда принялся бывший запорожец за вареники, то Вакула просто застыл: сами собой прыгали эти изделия из теста в сметану, обмакивались и отправлялись в широко разинутую пастьПацюка.
Вакула удивлен и даже напуган, но, тем не менее, вежливо интересуется у знахаря, не может ли он помочь найти черта и попросить у него помощи. Ведь поговаривают, что и сам Пацюк немного сродни черту.
– Тому не нужно далеко ходить, у кого черт за плечами… – произнес запорожец.
И Вакула почувствовал, как в его разинутый от удивления рот влетел вареник и уже запачкал ему рот сметаною.
Кузнец бросился наутек. На улице черт выскочил из мешка и сел верхом кузнецу на шею. Нечистый стал сулить благочестивому Вакуле и деньги, и любовь Оксаны… Только вот нужно подписать контракт…
Кузнец сделал вид, что согласился. Но подобные контракты с чертом ведь подписывают кровью?
Кузнец полез в карман якобы за гвоздем, но, изловчившись, поймал черта за хвост и сотворил крест. “Черт сделался тих, как ягненок”.
Умоляя не класть на него страшного креста, нечистый согласился служить кузнецу. Вакула велел везти его в Петербург – и тут же почувствовал себя поднимающимся на воздух.
“Долго стояла Оксана, раздумывая о странных речах кузнеца…” Но ей удалось утешиться: “Не пройдет минут десять, как он придет поглазеть на меня…” Оксана решила быть помягче. Может, дать позволить как бы нехотя поцеловать себя…
И вот уже капризная красавица смеется с подругами. Девушки обращают внимание на брошенные кузнецом огромные мешки. Решили погрузить их, неподъемные, на санки и посмотреть у Оксаны в хате, что там.
Пока девушки бегали за санками, из шинка вышел кум. Решил, что мешки набиты кнышами и паляницами, а то и чем получше. Одному ему мешка не поднять. Кстати случился ткач Остап. Вдвоем они отнесли мешок с Чубом и дьяком в хату к куму. Жена кума, обычно сплетничавшая у соседок, неожиданно оказалась дома. Поскольку кум был горький пьяница, жена его часто ставила ему синяки под глазами и ругала его на чем свет стоит. Нищая их хата была богата только скандалами.
Завидев мешок с добычей, кума вознамеривается его отобрать. Кум пытается его отстоять, кума хватает кочергу… Достается и мужу, и ткачу. Ощупав мешок, женщина решает, что там целый кабан! Но из мешка выбирается Чуб. Усмехаясь, он уверяет, что нарочно подшутил над кумом. Но пусть тот не расстраивается: внизу еще что-то шевелится… Вряд ли кабан. Но поросенок – точно! Вместо поросенка вылезает дьяк…
– Вот тебе и Солоха! – восклицает Чуб. – Теперь я все знаю: у нее в каждом мешке по два человека. А я думал, что она только мне одному…
Девушки немного удивились, не обнаружив одного мешка, но Оксана утешилась тем, что и одного хватит. Когда мешок втащили в хату, голова не смог сдерживать икоту, которая давно уже мучила его. Он принялся икать и кашлять. Девушки испугались, бросились вон. В этот момент появился Чуб. Он попросил “не прогневаться, что не называю по имени и отчеству, вылезай из мешка!”
Вылез голова. Чуб от удивления вместо того чтобы спросить, как этот важный человек залез в мешок, осведомился:
-А позволь спросить тебя, чем ты смазываешь сапоги – смальцем или дегтем?
Голова степенно ответил, что дегтем лучше – и вышел из хаты.
А Чуб долго еще вслух дивился своей глупости, проклинал Солоху и требовал вытряхнуть из мешка второго человека.
“Сначала страшно показалось Вакуле, когда поднялся он от земли на такую высоту, что ничего уже не мог видеть внизу, и пролетел как муха под самым месяцем так, что если бы не наклонился немного, то зацепил бы его шапкою…”
Но вот и Петербург, освещенный по поводу какого-то праздника иллюминацией. За шлагбаумом, опустившись на землю, черт оборотился в коня.
“Боже мой! Стук, гром, блеск, по обеим сторонам громоздятся четырехэтажные стены… Дома росли и будто поднимались из земли на каждом шагу, мосты дрожали, кареты летали… С изумлением оглядывался кузнец на все стороны. Ему казалось, что все дома устремили на него свои огненные очи и глядели… Господ в крытых сукном шубах он увидел так много, что не знал, перед кем шапку снимать…”
Кузнец, хотя и оробел, здравого рассудка не потерял. Он велел черту залезть к нему в карман и вести сначала не к царице, а к запорожцам, которые проезжали осенью через Диканьку. Он знал, что они из Сечи направлялись с бумагами к царице. Так, верно, знают, как к ней лучше обратиться с просьбою. Запорожцы не сразу, но узнали гостя: “это тот кузнец, что малюет важно!” Брать диканьского живописца с собою к царице (а визит был назначен прямо на этот вечер) запорожские послы сначала отказывались, но кузнец, стукнув по карману, велел черту: “Проси!”
И вот уже, переодевшись в зеленый запорожский жупан, вместе с другими посланцами Сечи едет кузнец в огромной карете на мягких рессорах. Вот он вступает на “блистательно совещенную лестницу”… Особенно восхищают талантливого и чувствительного жителя Диканьки произведения живописи: “Что за чудная картина! Вот, кажется, говорит, кажется, живая! А дитя святое! А ручки прижало! Усмехается, бедное… А краски! Важная работа!”
Кузнеца подталкивают, чтобы не задерживался. Вместе со всеми запорожцами он оказывается в зале, где велено дожидаться. С послами Сечи беседует Потемкин, “величественного роста, довольно плотный человек в гетьманском мундире, в желтых сапожках. Волосы его были растрепаны, один глаз немного крив, на лице изображалась какая-то надменная величавость, во всех движениях видна была привычка повелевать…” Потемкин велит говорить, как он научил.
Является императрица с фрейлинами. Запорожцы падают ниц и твердят:
– Помилуй, мамо, помилуй!
– Не встанем, мамо, не встанем!
Дородная голубоглазая напудренная женщина с величественно улыбающимся видом желает познакомиться со своим народом. Поднявшись, запорожцы говорят совершенно не то, чему учил их Потемкин. Они напоминают о своих воинских заслугах и желают выдвинуть важные требования.
– Чего же хотите вы? – спрашивает Екатерина.
И тут Вакула повалился на землю со своей просьбой о черевичках для своей “жинки”.
Царица засмеялась:
– Право, мне очень нравится это простодушие!
Она повелела принести для Вакулы самые дорогие башмачки с золотом.
Получив башмачки, Вакула восхитился:
-Если такие башмачки, какие ж должны быть самые ножки? Должно быть, из чистого сахара.
Царица приняла комплимент весьма благосклонно, тем более что Вакула, несмотря на смуглое лицо, был настоящим красавцем.
Запорожцы стали толкать кузнеца в бока, и он шепнул черту: “Выноси меня отсюда скорее!”
А в селе бабы до драки спорят: утопился кузнец или повесился?
Голова искренне, хотя и приземленно, сожалеет о том, что кузнец утопился.
– Какой важный живописец был! Какие ножи, серпы, крепкие плуги умел выковывать! Таких людей мало у нас на селе… А я собирался подковать свою рябую кобылу…
Оксана не верит, что кузнец мог покончить с собой: он довольно набожен, чтобы погубить свою душу. Но вдруг он ушел, чтобы никогда не возвратиться? А ведь другого такого не найти! Всю ночь Оксана не может заснуть – “и к утру влюбилась по уши в кузнеца”.
Рождественским утром вся церковь была полна празднично наряженного народа. “На всех лицах, куда ни глянь, виден был праздник… Одна Оксана стояла как будто не своя: молилась и не молилась… Слезы дрожали на глазах…” И все-таки без кузнеца всем односельчанам праздник был не таким.
Черт мигом доставил Вакулу прямо к его хате. Кузнец схватил хворостину, трижды хлестнул ею нечистого, и “бедный черт припустил бежать, как мужик, которого только что выпарил заседатель”. Так “враг человеческого рода был сам одурачен”.
Кузнец же от усталости заснул в сенях так крепко, что проспал заутреню и обедню. Это повергло его в уныние. Решив, что он будет каяться и весь год бить по пятьдесят поклонов, Вакула несколько успокоился, обрядился в запорожское платье, полюбовался еще раз красотой черевичек…
Новую шапку из решетиловских смушек (каракуль), новый “всех цветов пояс” и нагайку (плетку) он завернул в платок и отправился прямо к Чубу.
Чуб уж “не знал, чему дивиться: тому ли, что кузнец воскрес, тому ли, что кузнец смел к нему прийти, или тому, что он нарядился таким щеголем и запорожцем”.
Вакула преподнес в дар Чубу пояс и шапку, вручил ему нагайку и склонил спину:
– Помилуй, батько! Не гневись! Бей, сколько хочешь…
Чуб взял нагайку и три раза ударил склоненную спину.
– Отдай, батько, за меня Оксану! – осмелел Вакула.
Чуб посмотрел на богатые дары, вспомнил вероломную Солоху и согласился.
Оксана посмотрела на кузнеца “с изумлением и радостью”.
Вакула протянул ей черевички – “те самые, которые носит царица”.
Оксана замахала руками, не сводя с него очей:
– Не надо черевиков! Я и без черевиков…
И покраснела. “Никогда она не была так хороша…”
Спустя некоторое время проезжал через Диканьку архиерей и подивился размалеванной хате кузнеца Вакулы, около которой стояла красивая женщина с ребенком на руках. Это была Оксана. Окна хаты были обведены красной краской, а на дверях были нарисованы козаки на лошадях и с трубками в зубах.
Особенно же похвалил архиерей Вакулу, когда узнал, что тот выдержал церковное покаяние, “выкрасил даром весь левый крылос зеленою краскою с красными цветами”. А на стене сбоку намалевал черта в аду – “такого гадкого, что все плевали, когда проходили мимо”. Бабы же, если вдруг у них на руках плакало дитя, подносили его к картине и говорили:
– Он бач, яка кака намалевана!
“И дитя, удерживая слезенки, косилось на картину, и жалось к груди своей матери”.
Комментарий. В “Вечерах на хуторе близ Диканьки” (1831- 1832), куда входит и повесть “Ночь перед Рождеством”, автор, повествуя о жизни крестьян, смотрит на мир их глазами.
Герои “Ночи перед Рождеством” – веселые, сильные и бесстрашные парубки, красивые и гордые девушки, грубоватые, но добрые их родители. Эти люди живут просто, естественно и красиво. В их мире добро торжествует над злом, любовь – над ненавистью, красивое – над безобразным.
В повести много сказочного, фантастического, взятого из украинского фольклора.
В целом это очень светлая, добрая и веселая книга.
(2 votes, average: 3.50 out of 5)НОЧЬ ПЕРЕД РОЖДЕСТВОМ