Михед П. В

К 200-летию со дня рождения Н. В. Гоголя

Михед П. В.
Николай Гоголь и поляки: Богдан Яньский – идеолог “из-мертвых-встанцев”

Внимание биографов Николая Гоголя издавна привлекает известный “польский эпизод” из римского периода жизни писателя. Весной 1838 года Гоголь на вилле 3. Волконской встречался с двумя польскими эмигрантам – Петром Семененко и Иеронимом Кайсевичем, которые тогда готовились к получению капланского звания в Столице Апостолов. Весьма

вероятно, что знакомство произошло еще в Париже, и, в первую очередь, с Богданом Яньским, лидером ордена “из-мертвых – встанцев”, сформированным в начале 1836 года. При встречах в Риме главным предметом обсуждения было современное состояние христианства в мире, а разговоры имели и практическую подоплеку – склонение Гоголя к католицизму, в чем была особенно заинтересована З. Волконская, принявшая католическую веру и пытавшаяся склонить к этому и других своих земляков. Обо всех этих беседах будущие служители Костела докладывали Богдану Яньскому, а через него и Адаму Мицкевичу. Из этой затеи ничего не вышло, но Гоголь с огромным любопытством интересовался всем, что происходило в среде польской эмиграции, а отголоски идей “нового христианства”, владевших умами эмигрантской элиты (в т. ч. и Богдана Яньского), нашли свое воплощение в “Выбранных местах из переписки с друзьями”.
В среде польской эмиграции Богдану Яньскому принадлежит особое место. Да и человек он был незаурядный во всех отношениях. Самое веское доказательство тому, впервые вышедший в 2000 году в Риме его “Дневник” (1), снабженный основательным научным комментарием и портретом. Его объем около 800 страниц и, как говорит комментатор, это очень искренний “подлинно религиозный документ” (2). Можно к этому добавить – и человеческий, а человеческая судьба Богдана Яньского заслуживает не меньшего внимания. Родился он в 26 марта 1807 года в семье небогатых шляхтичей. “Мазовецкий по духу и темпераменту”, – скажет позже о Богдане Яньском один из биографов. В 1823 году он поступил на самый престижный факультет Варшавского университета – администрации и права. В юности, по собственному признанию, увлекался идеями Просвещения, с интересом читал “Систему природы” Гольбаха и был совершенно далек от вопросов религиозных. В те времена, в предромантическую эпоху, Костел, даже в Польше, не пользовался авторитетом. Яньский признавался, что пережил “бунт духа и тела против Бога” и надолго стал атеистом. Лишь тогда, когда однажды пришел к Мицкевичу и услышал от привратника, что Мицкевич в это время (было воскресенье) на службе Божьей, он задумался: “Если сам Мицкевич молится…” Но это было уже в Париже.
А пока Яньский наслаждался жизнью. В ранней молодости, человек веселый и беззаботный, он пользовался вниманием женщин, был неистощим на экстравагантные выходки, любил вино, заглядывал в бордель. Там нашел и свою будущую жену, с которой против воли всех пошел венчаться в костел. Но этот брак был изначально обречен: родив сына, жена оставила его на попечение родителей и вернулась к прежнему занятию, а злополучный отец семейства двадцати одного года от роду отправился в Париж для прохождения практики и подготовки к педагогической работе в открывающемся политехническом институте Варшавы. Здесь в Париже “мазовецкий темперамент” Яньского получил широкое поле для деятельности, тут было, где разгуляться, и поначалу он окунулся в привычную жизнь, а ощущение разбитой жизни (“женщина сломала мое величие”, как-то признался он) лишь добавляло азарта. Однако Яньский, конечно, занимался не только вопросами собственной личной жизни. Его интересовало всем, что мог предложить Париж – как новые ощущения, так и новые идеи. “Амбициозный дилетант” (из автохарактеристики) Богдан Янский окунулся в бурлящую интеллектуальную жизнь города, революционные традиции которого были хорошо известны. Присматривался он недолго – его внимание привлекли сен-симонисты, пропагандировавшие идеи обновления человечества, новую мораль и как итог – “новое христианство”. С этого момента началось пробуждение Яньского. Некоторое время он находился в среде членов общества “L’Avenir”, лидером которого был ксендз Ф. Р. Ламеннэ, имевший, к слову, влияние и на Мицкевича. Это о нем польский поэт напишет: “Это единственный из французов, который искренне оплакивал нас; его слезы были единственными, которые я видел в Париже” (3).
Но раскол в среде общества сен-симонистов (из-за женского вопроса) и последовавшие преследования французских властей привели его к упадку в конце 1832 года, что заставило Богдана Яньского искать иные берега. Но усвоенным идеям социального христианства он остался верен на протяжении всей жизни.
Автор уже упомянутого портрета Б. Яньского, помещенного в “Дневнике”, среди источников, повлиявших на его духовное становление, называет и Гете с его идеей бессмертия души, и республиканизм, и реформистские идеи эмансипации Костела, и мистицизм Сен-Мартина (4). Однако едва ли не решающим фактором, чувствительным образом повлиявшим на Яньского, стала обозначившаяся в конце 1834 года чахотка, переросшая позже с сложную форму туберкулеза, что привело к его ранней смерти в возрасте 33 лет. Процесс болезни чутко отражает “Дневник”, в котором с ее развитием начинает доминировать тема внутренней жизни, борьбы с болезнью, преодоления ее, утверждение смирения, подавление эгоцентризма, что для такого публичного человека, каким был Яньский, стало не малым испытанием.
Но до поры Яньский постоянно среди людей. Совместно с Мицкевичем редактирует “Польский пилигрим”, переводит на французский язык “Книги бытия народа польского” Адама Мицкевича. Окончательная редакция текста принадлежит Чарльзу Монталеберну, а перевод Яньского сделал книгу Мицкевича известной всей Европе, отозвавшись в Киеве и в деятельности Кирилло-Мефодиевского общества, и в одном из его главных документов – “Книге бытия украинского народа” (5).
Но главное дело Яньского – забота об эмигрантах, которых судьба, вырвав из привычных условий жизни, поставила в драматические обстоятельства ожидания, чужестранного быта и безденежья. Моральная усталость, психологические срывы. Яньский помогал, чем мог. В одном из писем И. Кайсевичу и Л. Ретлу Мицкевич писал: “Яньский редко виден: в неустанных финансовых заботах общества, в толпе давних и новых знакомых” (6). Он обладал несомненным авторитетом и своеобразной харизмой, так что когда в очередной раз возникла необходимость создания общества, в котором доминирующей должна была стать идеология Костела, то фигура Яньского в качестве возможного лидера возникла совсем не случайно.
Существующая в различных редакция “золотая легенда” польского романтизма фиксирует момент выбора на эту роль именно Яньского. А. Мицкевич постоянно говорил о необходимости создания ордена и приводил такие аргументы: “Самое разумное слово быстро устареет, прочитанная книжка забудется, но институция будет жить долго, производя влияние долгое и результативное”. Один из главных историков ордена воскресенцев Павел Смоликовский излагает свою редакцию “золотой легенды”. По его словам, однажды на вечеринке после очередных неприятных вестей из эмигрантской среды расстроенный донельзя Мицкевич прокричал: “Нет для Польши иного спасения, нужен новый орден. Но кто будет его основателем? Я? Поздно. Ты? (к Платеру). Слишком аристократ. Ты? (к Б. Залесскому). Слишком демократ. Надо на это святого. Яньский будет основателем” (7).
В первую неделю Великого поста, в феврале 1836 года возникает новое общество, вошедшее в историю как “скит Яньского” или “дом или домек Яньского”, душой которого становится Богдан Яньский. В “Дневнике” месяцем раньше он пишет об окончательно созревшем решении: “…мысль сконцентрирована на том, что начнем с Петром (Семененко – П. М.) и Иеронимом (Кайсевичем – П. М.), что надо ускорить план общей жизни, даже на следующей неделе” (8). Однако произошло это через месяц. А день 11 января, когда они окончательно уверовали в создание общества, Яньский назвал днем “радости и надежды”.
Идеи и программа деятельности будущих воскресенцев наиболее ясно сформулирована как раз во времена формирования устава “Домека Яньского”. “Заложен он был, – писал Яньский, – с мыслью, чтобы для каждого, обращенного в веру, он стал Домом приюта, направления и духовного наставления, и был знаменем для тех, кто бы также целиком отказываясь от любых собственных карьер, хотели бы отдать целую жизнь и все свои силы и средства на службу Богу, на защиту и распространение правды Христовой и ее практики во всех формах жизни” (9). Внедрение христианских принципов во все сферы жизни, “без исключения на духовную или светскую” (10). Стремиться к воплощению христианских принципов в политике, образовании, литературе, науке, в рабочей среде. Надлежит “закладывать новые христианские обычаи в частной жизни, гигиене, манерах и отношениях”. Цель всего этого – “возродиться в христовой вере”, потому что “нельзя быть полу-христианином, полу-верующим, полу-каяться и таким способом добиться вечности у Господа” (11). Сегодня об этих идеях могли бы сказать как о христианском фундаментализме, как, впрочем, и о “Выбранных местах” Гоголя. Вместе с тем, Б. Яньский не был сторонником полного ограждения от светской жизни и предостерегал, что “нельзя слепо принимать монашеские обычаи”. А обращаясь к традиции, “делать все живым в соответствии с существующими потребностями или руководствоваться идеей совершенства” (12).
Основой новой христианской общности и ее девизом, по мнению Б. Яньского, должны были стать слова – Бог, Свобода, Отечество. “Бог есть источником и началом всякого добра, всякой правды, всякой жизни и совершенства” (13). А религия – единственное основание, единственный живой источник и начало бытия, жизни, свободы и развития человеческих обществ: “Религия и только религия может установить общественный порядок и свободу” (14).
Социальные идеи воскресенцев, как видим, во многом продолжают и развивают идеи “Нового христианства”, направление европейской мысли романтической эпохи, ставившее своей целью обновить христианство, приблизить его к современной жизни, приспособить к новым условиям. Это была реакция на богоборческую эпоху Просвещения. И когда стало проясняться истина о том, что революция не смогла воплотить высокий идеи просветителей, сама по себе идея обновления мира начала искать разрешения на путях традиционного развития. И из запасников снова было извлечено Священное Писание, и появилась надежда на решение всех сложнейших вопросов современной жизни Церковью. Именно так понимал природу событий и прошедший школу сен-симонистов Богдан Яньский: “Сейчас происходит новое всеобщее исправление – новое развитие христианства” (15). Социальный прогресс вос – кресенцы связывали с “улучшением положения низших классов”: “Введение равенства в обычаи, в жизнь практическую, частную и публичную – требование времени” (16). “Главный долг христианина – жить собственным трудом…” (17). А формулируя главную цель жизнь, утверждает: “Жизнь христианская, апостольство с целью утверждения в обществе желания жить в духе Христовом, должно стать самыми главными нашими устремлениями” (18). А еще сохранить неповрежденной, в целостности, наследие отцов – нашу религиозную веру. Новое время требует “апостольства для оживления в первичной чистоте искренности и силы религиозного учения – внедрение евангельских истин в точности и полноте в жизнь, обычаи, освящение умыслов, отвечающим таким целям” (19). Яньский не был лишен определенного утопизма, как и другие деятели эмиграции, но такой была романтическая эпоха. Некоторые его идеи должны были реализовываться негосударственным способом. Одно из его правил гласит: “Не желать никакой власти, высоко ставить службу всем в освещении взаимопомощи, направлении на добрую дорогу. И думать о заложении с той целью разных институтов” (20). Из идеологии сен-симонистов он привносит следующую идею: “Творить новых людей, понятно, стать и самому новым человеком” (21). Но акцентирует внимание на религиозной идее, утверждая, что главное – “строить Царство Божье в душах” (22), поскольку развитие человечества состоит в утверждении его духовности и морали (23).
Воскресенцы были сторонниками единства христианской церкви, “первородного единства христиан, реконструкция которого… должна быть важнейшим устремлением жертвенности и начинания всех людей доброй воли и настоящих детей Христовых” (24). Более того, они вводили и этнический элемент: “Задача состоит в создании единой церкви для славян, приготовить для исполнения закона на новом этапе его развития” (25). Естественно центром нового христианства должна стать Польша. Именно Костел, освоив исторический опыт, должен направить свои усилия на протестантов и схизматиков (под последними понимались православные). К Москве, понятно, у лидера воскресенцев отношение было резко отрицательным. Он говорил даже о необходимости крестового похода, хотя и считал, что “Москва – неприятель внутренне христианский, который должен быть усмирен как разрывающий христианское единство, разрушающий право власти Христа” (26) Речь шла о миссионерской деятельности, а закон новых миссионеров ставил во главу угла апостольство и мученичество.
Б. Яньский склонен был думать, что “единство христианства предполагает объединение протестантизма, схизмы и иудаизма” (27) и верил, что: “Придет время для объединения человечества в единую семью” (28). Яньского занимали и проблемы государства, “проблема разоружения и вечного мира” между народами, между правительствами и гражданами. Для того должен быть создан “трибунал душ”, возвышена роль Столицы Апостолов, защищены социальные права людей. Но основой всего должна стать вера: “Религия и только религия может установить порядок общественный и свободу, обеспечить всякое право собственности и актуальные интересы, снять социальные нужду, доселе неудовлетворенную – и в настоящем, и в будущем, дать обществу стабильность устремлений и развития всех сил” (29).
“Нет политики и народа без единства, нет единства без религии” – таков лозунг Богдана Яньского.
Именно в среде польской эмиграции эти идеи обрели наиболее действенный характер, заставив восторгаться и Гоголя, всегда державшегося в стороне от обсуждений современной политической жизни. Этому тоже имеется свое объяснение. Огромная польская эмиграция, насчитывавшая 7-9 тысяч человек, 3/4 которой пребывали во Франции и большая часть в Париже жила одним общим чувством – Ожиданием. Сначала они ждали действий французского правительства, которое должно было оказать военную помощь, и вчерашние участники восстания в авангарде этих войск совершили бы победный поход. Это была Великая Утопия Великой Эмиграции.
Но по мере того, как идея силового решения теряла всякую надежду на осуществление на общей европейской арене, так и здесь произошла смена вектора, и упование переключилось на духовный переворот. Именно это и создало предпосылки для возрождения христианских идей, что было главной идеей элиты польской эмиграции. Православную редакцию реализации этой идеи предложит Гоголь в “Выбранных местах из переписки с друзьми”.
Движение воскресенцев и идеи Гоголя имеют один источник, они порождены эволюцией интеллектуальных идей после Великой Французской революции в направлении обновления христианства. В этом контексте фигура Богдана Яньского не может быть обойдена исследователями творчества Гоголя.

Примечания
A. Jacski В. Dziennik (1830-1839). – Rzym, 2000.
2 .Jastrzicbski А. О Bogdane Jacskim. Szkic do portretu // Jacski B. Dziennik (1830-1839), s. l.
3.Mickiewicz A. Dziela, t. XY, Listy, cz.2,1954, s.16.
A. JastrzKbski A. О Bogdane Jacskim. Szkic do portretu, s. 9.
5.0 популярности творчества А. Мицкевича в Украине см.: Kwiatkowski W. Znajomosж Mickiewicza па Ukrainie. В кн.: Adam Mickiewicz 1855-1955. KsiKg’a w stulecie zg’onu. Londyn, , C. 465-480.
6. Mickiewizc Adam. Dziela, t. XY, Lysty, czesc 2, 1954, c.102.
7. Smolikoivski Pavel. Historya ZgTomadzenia ZmertwycHwstacia Panskego. Krakow, t. l, 1892, s. 17.
8. Jacski B. Dziennik (1830-1839), s.365.
9. Jacski B. Pod sztandarem zmertwychwstaiego zbawiciela, , Rzym, s. 2.
10. Там же, с. 4.
11. Там же, с. 6.
12. Там же, с. 5.
13. Там же, с. 23.
14. Там же, с. 10.
15. Там же, с. 73.
16. Там же, с. 7-8.
17. Там же, с. 98.
18. Там же, с. 9
19. Там же, с. 10.
20. Там же, с. 11.
21. Там же, с. 21.
22. Там же, с. 11.
23. Там же, с. 60.
24. Там же, с. 73.
25. Там же, с. 73-74.
26. Jacski В. Dziennik (1830-1839), с. 485.
27. Там же.
28. Там же, с. 12.
29. Там же, с. 10.