Роман А. П. Платонова “Котлован” был написан в конце 1920-х годов, но читатели смогли прочитать его только через шестьдесят лет. Слишком отчетливо было видно негативное отношение Платонова и к принудительной коллективизации, и к утопической идее строительства огромного здания социализма. Роман получил отрицательную оценку и не был разрешен к печати, а позже были почти полностью запрещены и другие произведения писателя.
Название повести имеет символический смысл. Герои Платонова действительно строят котлован – фундамент “общепролетарского
Кто же они, эти строители будущего “общепролетарского дома”?
Это искатель истины, уволенный с завода “в день тридцатилетия личной жизни” Вощев, уволенный из-за слабосильности и “вследствие задумчивости среди общего темпа труда”. Это безногий инвалид Жачев, которого “капитал пополам сократил”, буян и силач Чиклин, который за свои проделки “томился затем в тюрьме и пел оттуда песни в летние вишневые вечера”. Это больной и “ничтожный телом” Козлов, больше всего на свете боявшийся того, что в новую жизнь с большими домами его не примут, если он явится туда “нетрудовым элементом”.
Это и “активисты”: товарищ Сафронов, выдвинувший лозунг: “Мы ведь не животные, мы можем жить ради энтузиазма”, и товарищ Пашкин, с его знаменитым “темп тих”. “Социализм обойдется и без вас, – агитирует он рабочих, – а вы без него проживете зря и помрете”. Жил активист Пашкин, председатель профсоюза, в основательном доме из кирпича, окна его жилища выходили в сад, где даже ночью светились цветы, а печь в кухне работала, как котельная, “производя ужин”. “Ну что ж, – успокаивал Пашкин рабочих, когда те жалуются на трудности, – все равно счастье наступит исторически”.
Строители котлована жили в дощатом сарае на бывшем огороде, все двадцать в одном бараке. Были они худы, как мертвецы, спали вповалку, никто из них не видел снов и не разговаривал во сне, ни в ком не чувствовалось “излишка жизни”. Все они работают до изнеможения, но все одержимы мыслью о доме будущего, который когда-нибудь заселят “местным классом пролетариата”.
Вощев лежал по вечерам с открытыми глазами и тосковал о будущем, когда все вокруг будет “помещенным в скупое чувство счастья”. Если Вощев ищет абстрактную истину, “план жизни”, потому что “от душевного смысла улучшилась бы производительность”, то инженер Прушевский и Чиклин ищут конкретную женщину, которую они видели очень давно и которую не могут забыть до сих пор. Это была дочка хозяина кафельного завода. Прушевский и Чиклин не помнят даже ее лица, но надеются, что вспомнят и узнают ее “по одной своей печали”.
Чиклин находит наконец эту женщину – умирающей на куче соломы, а рядом с ней – ее дочь, маленькую Настю. Могильным холодом и ужасом веет от этой сцены. Умирая, мать прежде всего заботится о том, чтобы девочка никому не говорила, что она родилась от “буржуйки”, иначе и ее заморят. Девочка хорошо запомнила наказ матери и “сторожила сама себя”. С появлением в бараке Насти у Жачева, Чиклина и Вощева появляется смысл жизни.
Они трогательно заботятся о девочке, водят в детский сад и учат писать печатными буквами “Да здравствует Ленин”. Когда в финале Настя умирает, мир рушится в их душе. Стоя на краю еще не вырытого котлована, куда он опускает гроб с телом Насти, Вощев думает: “Где ж теперь будет коммунизм на свете?” Зачем ему нужен теперь смысл жизни, если нет маленького верного человека, в котором истина стала бы радостью?
Умирает Настя, Жачев “уползает” в город, чтобы никогда не вернуться на котлован.
Так ничего не построили строители “общепролетарского дома”. Можно только удивляться провидческому дару Платонова, предсказавшему крах коммунистических иллюзий и печальную судьбу строителей социализма.
(2 votes, average: 5.00 out of 5)Котлован “общепролетарского дома” и его строители