Классическая теория сюжета. Элементы сюжета. Сюжет и фабула. Терминологический аппарат
Сюжетный анализ – один из наиболее распространенных и плодотворных способов интерпретации художественного текста. На примитивном уровне он доступен практически любому читателю. Когда, например, мы пытаемся пересказать товарищу понравившуюся нам книгу, мы фактически приступаем к вычленению основных сюжетных звеньев. Однако профессиональный анализ сюжета – задача совершенно иного уровня сложности. Филолог, вооруженный специальными знаниями
Цель этой главы в том и заключается, чтобы ознакомить студентов с основами профессионального подхода к сюжету.
Классическая теория сюжета, в общих чертах сформированная еще в Древней Греции, исходит из того, что основными компонентами сюжетосложения являются События и Действия. Сплетенные в действия события, как считал еще Аристотель, составляют Фабулу – основу любого эпического и драматического произведения. Сразу отметим, что термин Фабула у Аристотеля не встречается, это результат латинского перевода. У Аристотеля в оригинале Миф. Данный нюанс сыграл затем злую шутку с литературоведческой терминологией, так как по-разному переведенный “миф” привел в новейшее время к терминологической путанице. Ниже мы более подробно остановимся на современных значениях терминов Сюжет и Фабула.
Единство фабулы Аристотель связывал с единством и завершенностью Действия, а не Героя, другими словами, цельность фабулы обеспечивается не тем, что мы везде встречаем одного персонажа (если говорить о русской литературе, то, например, Чичикова), а тем, что все персонажи втянуты в единое действие. Настаивая на единстве действия, Аристотель выделил Завязку и Развязку как необходимые элементы фабулы. Напряжение действия, по его мнении, поддерживается несколькими специальными приемами: Перипетия (резкий поворот от плохого к хорошему и наоборот), Узнавание (в самом широком смысле слова) и связанные с ним Ошибки неузнавания, которые Аристотель считал неотъемлемой частью трагедии. Например, в трагедии Софокла “Царь Эдип” интрига сюжета поддерживается Неузнаванием Эдипом отца и матери.
Кроме того, античная литература в качестве важнейшего приема построения фабулы часто использовала Метаморфозы (превращения). Метаморфозами наполнены сюжеты греческих мифов, такое название имеет и одно из самых значительных произведений античной культуры – цикл поэм знаменитого римского поэта Овидия, представляющий собой поэтическое переложение многих сюжетов греческой мифологии. Метаморфозы сохраняют свое значение и в сюжетах новейшей литературы. Достаточно вспомнить повести Н. В. Гоголя “Шинель” и “Нос”, роман М. А. Булгакова “Мастер и Маргарита” и др. Любители современной литературы могут вспомнить роман В. Пелевина “Жизнь насекомых”. Во всех этих произведениях момент превращения играет принципиальную роль.
Классическая теория сюжета, развитая и доработанная эстетикой нового времени, сохраняет свою актуальность и сегодня. Другое дело, что время, естественно, внесло в нее свои коррективы. В частности, широкое применение получил термин Коллизия, введенный в ХIХ веке Г. Гегелем. Коллизия – это не просто событие; это событие, нарушающее какой-то заведенный порядок. “В основе коллизии, – пишет Гегель, – лежит нарушение, которое не может сохранятся в качестве нарушения, а должно быть устранено” . Гегель проницательно заметил, что для формирования сюжета и развития сюжетной динамики необходимо Нарушение. Этот тезис, как мы увидим дальше, играет важную роль в новейших теориях сюжета.
Аристотелевская схема “завязка – развязка” получила дальнейшее развитие в немецком литературоведении ХIХ века (прежде всего, это связано с именем писателя и драматурга Густава Фрайтага) и, пройдя ряд уточнений и терминологических обработок, получила известную многим со школы классическую схему строения сюжета: Экспозиция (фон для начала действия) – Завязка (начало основного действия) – Развитие действия – Кульминация (высшее напряжение) – Развязка.
Сегодня любой учитель пользуется этими терминами, получившими название Элементы сюжета. Название не очень удачное, поскольку при других подходах в качестве элементов сюжета выступают совсем другие понятия. Однако это общепринято в русской традиции, поэтому едва ли есть смысл драматизировать ситуацию. Надо просто помнить, что когда мы говорим Элементы сюжета, то в зависимости от общей концепции сюжета мы имеет в виду разное. Этот тезис станет более понятным, когда мы познакомимся с альтернативными теориями сюжета.
Принято выделять (вполне условно) обязательные и необязательные элементы. К Обязательным относятся те, без которых классический сюжет вовсе невозможен: Завязка – Развитие действия – Кульминация – Развязка. К Необязательным – те, которые в ряде произведений (или во многих) не встречаются. Сюда часто относят Экспозицию (хотя не все авторы так считают), Пролог, Эпилог, Послесловие и др. Пролог – это рассказ о событиях, завершившихся до начала основного действия и проливающих свет на все происходящее. Классическая русская литература не очень активно пользовалась прологами, поэтому трудно подобрать известный всем пример. С пролога, например, начинается “Фауст” И. Гете. Основное действие связано с тем, что Мефистофель ведет Фауста по жизни, добиваясь знаменитой фразы “Остановись, мгновенье, ты прекрасно”. В прологе речь идет о другом: Бог и Мефистофель заключают пари о человеке. Возможен ли человек, который не отдаст душу ни за какие соблазны? Честный и талантливый Фауст выбирается как предмет этого пари. После этого пролога читателю понятно, почему именно в каморку Фауста постучал Мефистофель, зачем ему нужна душа именно этого человека.
Гораздо более привычен нам Эпилог – повествование о судьбе героев после развязки основного действия и или размышления автора по поводу проблематики произведения. Вспомним “Отцы и дети” И. С. Тургенева, “Войну и мир” Л. Н. Толстого – там мы найдем классические примеры эпилогов.
Не совсем ясной оказывается роль вставных эпизодов, авторских отступлений и т. д. Иногда (например, в учебном пособии О. И. Федотова) они включаются в понятие сюжета, чаще выносятся за его границы.
Вообще следует признать, что приведенная сюжетная схема при всей своей популярности имеет немало изъянов. Во-первых, далеко не все произведения построены согласно этой схеме; во-вторых, она никак не исчерпывает сюжетного анализа. Известный филолог Н. Д. Тамарченко не без иронии заметил: “В действительности такого рода “элементы” сюжета можно вычленить разве что в криминальной литературе” .
В то же время в разумных пределах использование этой схемы оправдано, она представляет собой как бы первый взгляд на развитие сюжетной линии. Для многих драматических сюжетов, где развитие конфликта принципиально важно, эта схема тем более применима.
Современные “вариации” на тему классического понимания сюжета учитывают, как правило, еще несколько моментов.
Во-первых, поставлен под сомнение тезис Аристотеля об относительной автономности сюжета от характера. По Аристотелю, фабула определяется событиями, а сами характеры играют в ней в лучшем случае подчиненную роль. Сегодня этот тезис вызывает сомнение. Сравним определение действия, данное В. Е. Хализевым: “Действия – это проявления эмоций, мыслей и намерений человека в его поступках, движениях, произносимых словах, жестах, мимике” . Ясно, что при таком подходе мы уже никак не разъединим действие и героя. В конечном счете само действие определяется характером.
Это важная смена акцентов, меняющая угол зрения в исследовании сюжета. Чтобы почувствовать это, зададим простой вопрос: “Что является основной пружиной развития действия, например, в “Преступлении и наказании” Ф. М. Достоевского? Интерес к событию преступления вызывает к жизни характер Раскольникова либо, напротив, характер Раскольникова требует именно такого сюжетного раскрытия?”
По Аристотелю, доминирует первый ответ, современные ученые скорее согласятся со вторым. Литература новейшего времени зачастую “скрывает” внешние события, перенося центр тяжести на психологические нюансы. Тот же В. Е. Хализев в другой работе, анализируя пушкинский “Пир во время чумы”, заметил, что у Пушкина взамен динамики событий доминирует действие внутреннее.
Кроме того, дискуссионным остается вопрос, из чего складывается сюжет, где тот минимальный “кусочек действия”, который подлежит сюжетному анализу. Более традиционной является точка зрения, указывающая, что в центре сюжетного анализа должны быть поступки и действия героев. В крайнем виде она была в свое время высказана А. М. Горьким в “Беседе с молодыми” (1934 г.), где автор выделяет три важнейшие основы произведения: язык, тему идею и сюжет. Горький трактовал последний как “связи, противоречия, симпатии, антипатии и вообще взаимоотношения людей, истории роста и организации того или иного характера” . Здесь явно сделан акцент на том, что в основе сюжета – становление характера, поэтому сюжетный анализ превращается, по сути, в анализ опорных звеньев развития характера героя. Пафос Горького вполне понятен и исторически объясним, но теоретически такое определение некорректно. Подобное толкование сюжета применимо лишь к очень узкому кругу литературных произведений.
Противоположная точка зрения была сформулирована в академическом издании теории литературы В. В. Кожиновым. Его концепция учитывала многие новейшие для того времени теории и состояла в том, что сюжет – это “последовательность внешних и внутренних движений людей и вещей” . Сюжет есть везде, где чувствуется движение и развитие. При этом мельчайшим “кусочком” сюжета становится Жест, а изучение сюжета есть интерпретация системы жестов.
Отношение к этой теории неоднозначное, поскольку, с одной стороны, теория жестов позволяет увидеть неочевидное, с другой – всегда есть опасность слишком “измельчить” сюжет, потерять границы большого и малого. При этом подходе весьма сложно отделить сюжетный анализ от собственно стилевого, поскольку речь фактически идет об анализе словесной ткани произведения.
В то же время изучение жестовой структуры произведения может быть весьма полезным. Под Жестом при этом следует понимать Любое проявление характера в действии. Сказанное слово, поступок, физический жест – все это становится предметом интерпретации. Жесты могут быть Динамическими (то есть собственно действием) или Статическими (то есть отсутствие действия на каком-то меняющемся фоне). Во многих случаях именно статический жест наиболее выразителен. Вспомним, например, знаменитую поэму Ахматовой “Реквием”. Как известно, биографическим фоном поэмы является арест сына поэтессы Л. Н. Гумилева. Однако этот трагический факт биографии переосмысливается Ахматовой в гораздо большем масштабе: социально-историческом (как обвинение сталинскому режиму) и нравственно-философском (как вечное повторение мотива неправедного суда и материнского горя). Поэтому в поэме постоянно присутствует второй план: драма тридцатых годов двадцатого века “просвечивается” мотивом казни Христа и горя Марии. И тогда рождаются знаменитые строки:
Магдалина билась и рыдала.
Ученик любимый каменел.
А туда, где молча Мать стояла,
Так никто взглянуть и не посмел.
Динамика здесь создается контрастом жестов, из которых самым выразительным является молчание и неподвижность Матери. Ахматова здесь обыгрывает парадокс Библии: ни в одном из Евангелий не описано поведение Марии во время пыток и казни Христа, хотя известно, что она присутствовала при этом. По Ахматовой, Мария молча стояла и смотрела, как мучают ее сына. Но ее молчание было настолько выразительным и жутким, что в ее сторону все боялись взглянуть. Поэтому авторы Евангелий, подробно описав мучения Христовы, не упоминают его матери – это было бы еще страшнее.
Строки Ахматовой являют собой блестящий пример того, насколько глубоким, напряженным и выразительным может оказаться у талантливого художника статический жест.
Итак, современные модификации классической теории сюжета так или иначе признают связь сюжета с характером, при этом остается открытым вопрос об “элементарном уровне” сюжета – является ли им событие поступок или жест. Очевидно, не стоит искать определения “на все случаи жизни”. В одних случаях корректнее интерпретировать сюжет через жестовую структуру; в других, где жестовая структура менее выразительна, от нее можно в той или иной степени абстрагироваться, сосредоточившись на более крупных сюжетных единицах.
Другим не очень проясненным моментом в усвоении классической традиции является соотношение значений терминов Сюжет и Фабула. В начале нашего разговора о сюжете мы уже говорили, что эта проблема исторически связана с погрешностями перевода “Поэтики” Аристотеля. В результате возникло терминологическое “двоевластие”. Одно время (приблизительно до конца ХIХ века) эти термины употреблялись как синонимы. Затем, по мере того как анализ сюжета становился все более тонким, ситуация изменилась. Под Фабулой стали понимать события как таковые, под Сюжетом – их реальную представленность в произведении. То есть сюжет начал пониматься как “реализованная фабула”. Одна и та же фабула могла продуцироваться в разные сюжеты. Достаточно вспомнить, сколько произведений, например, построено вокруг фабульного ряда Евангелий.
Такая традиция связана прежде всего с теоретическими исканиями русских формалистов 10-х – 20-х годов ХХ века (В. Шкловский, Б. Эйхенбаум, Б. Томашевский и др.). Впрочем, надо признать, что теоретической четкостью их работы не отличались, поэтому термины Сюжет и Фабула часто менялись местами, что совсем запутало ситуацию.
Традиции формалистов напрямую или опосредованно были восприняты западноевропейским литературоведением, поэтому сегодня в разных пособиях мы находим разные, порой противоположные понимания значения этих терминов.
Остановимся лишь на самых основных.
1.Сюжет и фабула – синонимические понятия, всякие попытки развести их лишь излишне усложняют анализ.
Как правило, при этом рекомендуется отказаться от одного из терминов, чаще всего фабулы. Эта точка зрения была популярной у части советских теоретиков (А. И. Ревякин, Л. И. Тимофеев и др.). В поздний период к подобным выводам пришел и один из “возмутителей спокойствия” – В. Шкловский, в свое время настаивавший на разделении сюжета и фабулы. Однако среди современных специалистов эта точка зрения не является доминирующей.
2.Фабула – это “чистые” события, без фиксации какой-либо связи между ними. Как только в сознании автора события обретают связь, фабула становится сюжетом. “Король умер, а затем умерла королева” – это фабула. “Король умер, и королева умерла от горя” – это сюжет. Такая точка зрения не является самой популярной, однако в ряде источников встречается. Недостатком такого подхода является нефункциональность термина “фабула”. Фактически, фабула представляется просто хроникой событий.
3.Сюжет – основной событийный ряд произведения, фабула – его художественная обработка. По выражению Я. Зунделовича, “сюжет – канва, фабула – узор”. Такаяточка зрения весьма распространена и в России, и за рубежом, что нашло отражение в ряде энциклопедических изданий. Исторически такая точка зрения восходит к идеям А. Н. Веселовского (конец ХIХ века), хотя сам Веселовский не драматизировал терминологические нюансы, а его понимание сюжета, как мы увидим ниже, отличалось от классического. Из школы формалистов такой концепции придерживались прежде всего Я. Зунделович и М. Петровский, в чьих работах Сюжет и Фабула стали разными терминами.
В то же время, несмотря на солидную историю и авторитетные истоки, такое понимание термина и в русском, и в западно-европейском литературоведении не является определяющим. Более популярна противоположная точка зрения.
4.Фабула – это Основной событийный ряд произведения в его условно-жизнеподобной последовательности (то есть герой сначала рождается, потом с ним что-то происходит, наконец, герой умирает). Сюжет – это Весь событийный ряд в той последовательности, как он представлен в произведении. Ведь автор (особенно после ХVIII века) вполне может начать произведение, например, со смерти героя, а затем рассказать о его рождении. Любители английской литературы могут вспомнить известный роман Р. Олдингтона “Смерть героя”, который именно так и построен.
Исторически такая концепция восходит к наиболее известным и авторитетным теоретикам русского формализма (В. Шкловский, Б. Томашевский, Б. Эйхенбаум, Р. Якобсон и др.), она нашла свое отражение в первом издании “Литературной энциклопедии” ; именно эта точка зрения представлена в уже разбиравшейся статье В. В. Кожинова, ее придерживаются многие авторы современных учебников, она наиболее часто встречается и в западно-европейских словарях.
По сути, отличие этой традиции от той, которую мы описали до нее, носит не принципиальный, а формальный характер. Термины просто зеркально меняют значение. Важнее понимать, что обе концепции фиксируют Сюжетно-фабульные несовпадения, что дает филологу инструмент для интерпретации. Достаточно вспомнить, например, как построен роман М. Ю. Лермонтова “Герой нашего времени”. Фабульное расположение частей явно не совпадает с сюжетным, что сразу вызывает вопросы: Почему так? чего этим добивается автор? и т. п.
Кроме того, еще Б. Томашевский заметил, что в произведении есть события, без которых логика сюжета рушится ( Связанные мотивы – в его терминологии), а есть такие, которые “можно устранять, не нарушая цельности причинно-временного хода событий” ( Свободные мотивы ). Для фабулы, по Томашевскому, важны только связанные мотивы. Сюжет же, напротив, активно пользуется свободными мотивами, в литературе новейшего времени они играют порой решающую роль. Если мы вспомним уже упоминавшийся рассказ И. А. Бунина “Господин из Сан-Франциско”, то легко почувствуем, что фабульных событий там немного (приехал – умер – увезли), а напряжение поддерживается нюансами, эпизодами, которые, как может показаться, не играют решающей роли в логике повествования.
Все это позволяет сделать сюжетный анализ интересным и адекватным.
Таковы в общих чертах контуры классической теории сюжета, берущей свое начало еще в античной эстетике. Общим при этом будет то, что разговор о сюжете (или о сюжете и фабуле) всегда ведется применительно к конкретному произведению, то есть каждое произведение с точки зрения сюжета уникально. Ведь в каждом произведении свои события, свои герои, своя система жестов.
Это позволяет провести достаточно тонкий анализ Конкретного произведения, но лишает филолога возможности маневра, поскольку не выработан механизм анализа Однотипных сюжетов в Разных литературных произведениях. В то же время даже элементарный читательский опыт подскажет нам, что многие сюжеты, например, детективов или боевиков странным образом похожи, хотя все внешнее (имена, место действия, жесты и т. п.) будет разным.
Чем же объяснить эту однотипность? Какой инструмент анализа сможет нам помочь?
Классическая теория такого инструмента не имеет, поэтому современная наука, не отказываясь от достижений указанного подхода, часто пользуется другой логикой сюжетного анализа. В самом общем виде эту методику можно назвать Структурным подходом к сюжету, а одним из опорных терминов анализа становится Мотив.
Гегель Г. В. Ф. Эстетика: В 4 тт. Т. 1. М., 1968. С. 213.
Терминология здесь не совсем устоялась: скажем, О. И. Федотов в “Основах теории литературы” предпочитает оппозицию “канонические – факультативные” элементы. Нет и полной ясности, к какому классу относить ряд элементов (особенно экспозицию); среди ученых здесь нет единства, однако в целом все специалисты легко понимают друг друга.
Тамарченко Н. Д. Конфликт // Литературоведческие термины: Материалы к словарю; Вып. 2, Коломна, 1999. С. 43.
Хализев В. Е. Общие свойства эпического и драматического родов литературы // Введение в литературоведение Под ред. Г. Н. Поспелова. М., 1983. С. 117.
См.: Хализев В. Е. Сюжет // Введение в литературоведение. Литературное произведение Под ред. Л. В. Чернец. М., 2002.
Горький А. М. Собр. соч.: В 30 тт. Т. 27. М., 1953. С. 215.
Кожинов В. В. Сюжет, фабула, композиция // Теория литературы. Основные проблемы в историческом освещении. Роды и жанры литературы. М., 1964.
Ревякин А. И. Указ соч. С. 135-136.
Тимофеев Л. И. Указ. соч. С. 151-152.
См., напр.: Шкловский В. Б. Заметки о прозе русских классиков. М., 1955. С. 12. Стоит, впрочем, учесть, что идеи формализма в тот период подвергались яростным нападкам, и “самоотречение” Шкловского было отчасти спровоцировано мощнейшим идеологическим давлением.
См.: Scott A. F. Current literary terms: a concise dictionary of their origin and use. London, 1980, p. 223. На этот же пример ссылается и такой авторитетный западный филолог, как Цв. Тодоров.
См., напр.: Поспелов Г. Н. Сюжет // Краткая литературная энциклопедия: В 9 тт. Т. 7. М., 1972. С. 306-310; Поспелов Г. Н. Сюжет // Литературный энциклопедический словарь. М., 1987. С. 431.
См.: Михайлов П. Фабула // Литературная энциклопедия. Т. ХI. М., 1939. С. 640.
Томашевский Б. В. Теория литературы. Поэтика. М., 2002. С. 183.
(2 votes, average: 3.50 out of 5)Классическая теория сюжета. Элементы сюжета. Сюжет и фабула. Терминологический аппарат