Родился 5 (18) сентября 1906 года в Одессе, в семье Исаака Иосифовича Кортчика и Анны Самойловны Фельдман. Исаак Кортчик был известным модельером женской одежды; незадолго до рождения сына он купил часть особняка в центре города, где организовал свою мастерскую. В 1914 году 8-летний Семен поступил во вторую Одесскую классическую гимназию. Закончив в 1923 году образованную на основе этой гимназии среднюю школу, учился на филологическом факультете Одесского института народного образования.
Согласно автобиографии Кирсанова (1947) первое стихотворение
В 1920 году он вступил в одесский “Коллектив поэтов”, куда входили Эдуард Багрицкий, Юрий Олеша, Валентин Катаев, Вера Инбер. Там господствовали вкусы Багрицкого и Катаева; начинающий поэт считал эти вкусы неоклассическими. Старшеклассник Семен Кортчик, исповедовавший, как он позже напишет в автобиографии, “Хлебникова и словотворчество”, организовал в 1922 году Одесскую ассоциацию футуристов, участвовал (как автор пьес и актер) в создании авнгардистского молодежного театра и придумал себе псевдоним – Корсемов (сочетание первого слога фамилии и первого слога имени), затем переделанный им в Кирсанов. Этот псевдоним стал его фамилией, которую носили и его жены, которую получили оба сына. Тогда же Кирсанов начал публиковаться в городских газетах “Станок”, “Одесские известия”, “Моряк”. (В 1971 году, отвечая на вопросы анкеты, Кирсанов сообщил, что первая публикация его стихотворения состоялась в 1917-м, в одесской детской газете. Однако издание исследователям не удалось найти в библиотечных фондах).
В 1924 году, поддерживая московский ЛЕФ, одесские писатели организовали Юго-ЛЕФ. Кирсанов стал ответственным секретарем журнала и печатал в журнале собственные стихотворения. Он вызвал серьезный интерес у приехавшего в Одессу Владимира Маяковского. Их первое знакомство состоялось здесь же еще в 1922 году; Кирсанов прочитал поэту свои стихи и получил одобрение. После нового приезда в Одессу Маяковский активно поддержал Кирсанова, публиковал в журнале “ЛЕФ”, приглашал участвовать в совместных поездках. Высокому Маяковскому, помимо прочего, нравилось выступать рядом с невысоким Кирсановым.
В том же году Кирсанов приехал в Москву на конференцию ЛЕФа, посетил I съезд пролетарских писателей. “Кирсанов был знаменит, эффектен, узнаваем. Для знавших его по… портретам, но видевших впервые, он оказывался неожиданно малого роста. Быть может, потому что в мысленном представлении он рисовался рядом с открывшим его и вывезшим в столицу из Одессы Маяковским” (В. Перельмутер).
В 1925 году Кирсанов переехал в Москву. Как он напишет в автобиографии, “В Москве тепло принят лефовцами. Начинаю печататься в прессе. Живу плохо, голодаю, сплю под кремлевской стеной на скамье. Приезжает из Америки Маяковский. Дела улучшаются. Пишем вместе рекламные стихи и агитки”. Кирсанов познакомился с Николаем Асеевым. Через год в Государственном издательстве вышел первый сборник стихотворений Кирсанова “Прицел. Рассказы в рифму”, еще через год – сборник “Опыты”. К Кирсанову начинает приходить известность. По приглашению грузинских поэтов он в 1927 году четыре месяца жил в Тифлисе.
В 1928 году Кирсанов женился на Клавдии Бесхлебных. Клавдия Кирсанова отличалась общительностью, вызывала симпатию у известных людей. Среди ее ближайших друзей были жена Асеева Оксана, Асаф Мессерер и его сестра Суламифь, Анель Судакевич, Михаил Кольцов, Александр Тышлер, Михаил Ботвинник. Клавдия помогла Кирсанову расширить круг знакомых.
В 1928-м Кирсанов опубликовал в издательстве “Земля и фабрика” поэму “Моя именинная” (еще раньше ее напечатал Маяковский в журнале “Новый ЛЕФ”). По воспоминаниям Лили Брик Маяковский часто напевал отрывки из поэмы. В том же году Кирсанов издал стихотворение “Разговор с Дмитрием Фурмановым” (с подзаголовком “Из поэмы „Диалоги“”; эта поэма не была написана). “Разговор с Дмитрием Фурмановым” хвалили за идейную насыщенность, противопоставляя стихотворному трюкачеству неагитационных произведений. В конце 1920-x Кирсанов написал, а в 1930 году выпустил поэму-антиутопию “Последний современник” (обложка книги была сделана Александром Родченко), которую критиковали и больше не издавали, в конце 1940-х даже прекратили включать в его библиографии. В пятом томе “Литературной энциклопедии” (1931) Кирсанова обвинили в идеологическом срыве, в том, что будущее изображено им с мелкобуржуазных позиций.
14 апреля 1930 года покончил с собой Маяковский, что стало для Кирсанова личным горем. Кирсанов считал себя его литературным наследником; Маяковский незадолго до смерти начал писать поэму о первой пятилетке (“Во весь голос”), и Кирсанов решил выполнить замысел учителя.
Поэма Кирсанова “Пятилетка” вышла в 1931 году. Она написана в стиле Маяковского, содержит много реминисценций и даже буквальные лексические вставки. Вера автора в коммунистические идеалы и в их предстоящее торжество, по мнению Э. Шнейдермана, составителя сборника стихотворений и поэм Кирсанова в серии “Новая Библиотека поэта”, не вызывает сомнения. Кирсанов и дальше продолжает следовать идейным традициям, которые свойственны позднему творчеству Маяковского, пишет поэмы “Золотой век” (1932) и “Товарищ Маркс” (1933).
В 1930-1934 годах у Кирсанова выходит пять небольших сборников агитационных газетных стихов. Тогда же начинает формироваться другое, самобытное направление в его творчестве. Оно отразилось в сборниках “Слово предоставляется Кирсанову” (1930) и “Тетрадь” (1933). Благодаря оформлению Соломона Телингатера сборник “Слово предоставляется Кирсанову” как образец книжного дизайна хранится в Музее книги Российской национальной библиотеки.
В начале 1934 года Кирсанов и его жена переехали в дом недалеко от Гоголевского бульвара. Там же (в надстройке верхнего этажа) поселились и другие писатели. Соседом Кирсанова был Осип Мандельштам. У них установились очень хорошие отношения; они часто выходили на плоскую крышу и читали друг другу свои стихи.
В мае того же года Мандельштам был арестован и отправлен в ссылку. Анна Ахматова вспоминала, что “когда арестовывали Мандельштама, за стеной у Кирсанова играла гавайская гитара”. Ахматова находилась в квартире Мандельштама во время ареста, приехав из Ленинграда в гости к поэту и его жене. Впоследствии Александр Галич начал свою посвященную памяти Мандельштама песню “Возвращение на Итаку” со слов: “Всю ночь за стеной ворковала гитара, / Сосед-прощелыга крутил юбилей…”. Галич говорил о том, что Кирсанов не знал о проходившем до утра обыске (пластинки, на которых играла модная тогда гавайская гитара, тоже ставились до утра). Все это печальное совпадение “не должно бросить тень на отношение к Мандельштаму Кирсанова, который не только восхищался его поэзией, но и был одним из немногих, кто… помогал ему материально”.
Годом раньше, в 1933-м, Кирсанов написал и сдал в набор “Альманаха с Маяковским” “Поэму о Роботе”, где использовал первую строфу из написанного в 1911-м стихотворения Мандельштама, якобы сочиненную роботом. М. Л. Гаспаров, посчитав это насмешкой, однако писал, что “Кирсанов, хоть и ученик футуристов, умел ценить и Блока, Гумилева, Клюева… бережно помнил, как его стихи хвалили и Мандельштам, и Цветаева “.
“Поэма о Роботе” вызвала и положительные, и отрицательные отзывы критиков (но отрицательные преобладали). После книжного издания поэма не переиздавалась тридцать лет. Кирсанов хотел, но так и не смог включить ее в сборник “Поэмы” (1956). И хваливший Кирсанова В. Никонов, и признавший только высокий формальный уровень А. Лейтес ссылались в своих рецензиях на высказывания И. В. Сталина о людях, о технике.
В 1934 году Кирсанов участвовал в Первом Всесоюзном съезде писателей, выступал на этом съезде. Вошел в организованный Союз писателей СССР. В том же году Кирсанов написал и опубликовал в журнале “Красная новь” поэму “Золушка”. Эту поэму критика приняла положительно (осудивший “Поэму о Роботе” А. Лейтес назвал “Золушку” прекрасной), хотя отрицательные оценки (в том числе с обвинениями в формализме) тоже были. “„Золушка“ – вся в мире вымысла, вся соткана из сказок… Иной многословный поэт, напади он на такую руду, из материала одной кирсановской строфы вытянул бы по поэме – такова емкость ее… Старые сказки по-новому прочтены Кирсановым…” (Владимир Никонов).
В 1963 году П. Выходцев отметил, что “Золушка” написана по тому же принципу, что и поэма Марины Цветаевой “Царь-девица” (1922). При этом Выходцев критиковал и Цветаеву, и Кирсанова, считая: такие сказки лишены “социально-исторического смысла и национальной почвы. В образах нет даже намека на русский характер”. Д. Петров, напротив, считал: “Кирсанов был оригинальнейшим фольклористом, хотя и не занимался собственно филологией. Стоит перечитать кирсановскую „Золушку“…”.
В 1935 году вышли книжные издания “Поэмы о Роботе” и “Золушки” (“Золушки” – с рисунками Александра Тышлера), а также сборник “Новое” (который М. Л. Гаспаров назвал переходным в творчестве Кирсанова). К Кирсанову пришла всесоюзная известность. Он вместе с Александром Безыменским, Владимиром Луговским и Ильей Сельвинским поехал за границу для публичных выступлений в Праге и Париже. Стихи Кирсанова перевел на французский Луи Арагон; переведены они были и на чешский язык. В своей автобиографии Кирсанов позже написал: “На обратном пути проезжаю Берлин. Ощущение близкой схватки. Это выражено в „Поэме о Роботе“ и в поэме „Война – чуме!“”. По мнению М. Л. Гаспарова “…„Поэма о Роботе“ … сочетала сказочность и публицистику, потом они раздвоились, „Золушка“ … вылилась в чистую сказочность, „Война – чуме!“ (1937) – в чистую публицистичность”. Но во второй половине 1930-х в поэзии Кирсанова преобладали лиризм, трагическая любовная лирика, социально-исторические и философские обобщения.
В 1936 году у Кирсановых родился сын Владимир; тогда же семья переехала в кооперативный дом писателей (Лаврушинский переулок). Кирсанов опубликовал антивоенную поэму “Герань – миндаль – фиалка”. “…свободный стих, по правилам – нерифмованный, но Кирсанову это было скучно, и он рассеял немногочисленные рифмы, в незаметных и неожиданных местах. Потом – „Ночь под Новый век“ (1940) … рифмы вышли из подполья и разбросались по строчкам в нарочито причудливых переплетениях… В науке такая система стихосложения называется, парадоксальным образом, „рифмованная проза“. „Рифмованная“ – потому что от трети до половины всех слов оказываются рифмованными (в два с лишним раза больше, чем, например, в „Евгении Онегине“). „Проза“ – потому что эти рифмы не членят текст на стихотворные строчки, не подчеркивают в нем ни ритмических, ни синтаксических пауз, а возникают неожиданно и непредсказуемо – не как структура, а как украшение” (М. Л. Гаспаров).
На следующий год от туберкулеза горла, обострившегося после беременности, умерла Клавдия Кирсанова. 6 апреля 1937 года в “Литературной газете” был напечатан некролог с выражением соболезнования. 1 июня 1937-го, в день рождения покойной жены, Кирсанов написал “Твою поэму”.
“Поэма Кирсанова об умершей жене. Есть очень хорошие, подлинно поэтические места, когда по-настоящему сжимается горло от слез…”, – писал в дневнике драматург Александр Афиногенов. Константин Симонов в своей рецензии признался, что “давно и упорно… не любил и не воспринимал” Кирсанова, но “Твоя поэма” глубоко его взволновала и перевернула все привычные представления о ее авторе. Впоследствии Евгений Евтушенко в составленной им антологии “Строфы века” напишет, что Кирсанова было бы несправедливо считать только формалистом, и назовет лучшим (с оговоркой “пожалуй”) произведением Кирсанова “Твою поэму”.
Свои переживания поэт отразил и в написанных вскоре циклах стихов “Последнее мая” и “Боль во сне”. Среди этих стихотворений выделяются “Четыре сонета” (1938). По собственному признанию Кирсанова, его душевное состояние начало складываться в строки, связность чувств привела к строгой форме сонета. Поскольку текст разрастался, сонетов получилось четыре. И тогда, говорил Кирсанов студентам Литературного института, он догадался, как не превратить единое по смыслу и чувствам стихотворение в четыре изолированных сонета. Нарушая правила сонетной формы, он стал перекидывать фразы из сонета в сонет, и теперь они выглядели единым целым, что, по его словам, определило общую мысль. “…излагать (готовые) мысли в стихотворной форме (значило бы) делать вещи, которые противоественны для искусства… Слово и есть мысль” (С. Кирсанов).
Преподавать в Литературном институте Кирсанов начал в 1937 году. Среди студентов его семинара на факультете поэзии были Борис Слуцкий, Михаил Кульчицкий, Николай Глазков, Ксения Некрасова. Кирсанов руководил созданием клуба писателей, который стал центром столичной литературной жизни, печатал в “Литературной газете” и “Комсомольской правде” статьи о тенденциях современной литературы. В 1939 году его наградили орденом Трудового Красного Знамени и избрали депутатом Моссовета. Вышли сборники “Дорога по Радуге” (1938; туда были включены некоторые ранние стихотворения), “Мыс Желания” (1938) и “Четыре тетради” (1940), поэма “Неразменный рубль” (1939), сюжет которой восходит к старому народному поверью и рассказу Николая Лескова “Неразменный рубль. Рождественская история”.
В 1939-1940 годах Кирсанов опубликовал в журнале “Молодая гвардия” “Поэму поэтов”, куда вошли стихи придуманных авторов – Клима Сметанникова, Варвары Хохловой, Андрея Приходько (Кирсанов в прозаическом предисловии назвал также Богдана Гринберга, но его стихи пока не публиковал). Все они знакомы друг с другом, живут в одном городе Козловске (намек на город Козлов, где жил и работал И. В. Мичурин; Кирсанов еще за несколько лет до этого определил себя как поэта: “Я, в сущности, мичуринец”). Сметанников и Варвара Хохлова любят друг друга; Приходько – слепой, и это отражается в его творчестве. Позже, в “Поэме фронта” (1941-1942), Кирсанов написал о героической гибели Варвары Хохловой на войне. “Когда Кирсанову показалось, что молодых поэтов мало, он их выдумывал. Так была создана, а сказать точнее, изобретена „Поэма поэтов“ – редкостная в литературе вещь…” (Б. Слуцкий). Критика отнеслась к “Поэме поэтов” настороженно или даже с осуждением, обвинив в “потере чувства ответственности перед читателем”.
В конце 1940 года “Комсомольская правда” отдала целую страницу новогоднего номера для публикации новой поэмы Кирсанова “Ночь под Новый век”. В том же году Кирсанов написал (но не стал издавать) стихотворение “Предчувствие” (“К Земле подходит Марс…”).
В 1941 году 34-летний Кирсанов женился на 18-летней Раисе Беляевой. В июне супруги уехали в Ригу, где их застала война. При возвращении в Москву в последний момент пришлось менять билеты; поезд, на котором должны были ехать Кирсанов и его жена, оказался расстрелян истребителями Люфтваффе. В начале Великой Отечественной войны Кирсанов руководил литбригадой в организованных по его инициативе “Окнах ТАСС”.
Кирсанов же, после окончательной организации “Окон ТАСС”, в конце июня добровольцем пошел на фронт. Первоначально он был военным корреспондентом “Красной Звезды”, его направили на Северо-Западный фронт в районе Новгорода, где шли тяжелые бои. Затем Кирсанова перевели в газету Центрального фронта, в район Гомеля. При отступлении его часть попала в окружение, из которого с трудом удалось выйти. Проведя несколько дней в Москве, Кирсанов снова отправился на фронт: сначала Карельский, потом – Калининский. Он участвовал в освобождении Севастополя и Риги, получил две контузии.
Кирсанов писал стихи, которые публиковал во фронтовых газетах. Позже литературовед А. Абрамов отметил резкий поворот Кирсанова “к простоте и ясности речи”, в связи с которым “проще стала и его словесная игра”. Лирическим дневником начала войны стала поэма “Эдем”, где Кирсанов взял за основу библейскую тему изгнания Адамы и Евы из рая. Эту поэму он долго и не пытался публиковать. Отдельной книгой была издана “Поэма фронта”. В 1942 году Кирсанов начал писать солдатский лубок “Заветное слово Фомы Смыслова, русского бывалого солдата”, издававшийся миллионными тиражами (листовки и брошюры). “Заветное слово” было написано рифмованной прозой даже не по желанию автора, а для экономии бумаги, “как слово, прорифмованное уже насквозь” (М. Л. Гаспаров).
Михаил Алексеев назвал героя бесстыдно-фальшивым, утверждал, что никто в окопах этого не читал, а такие, как он, политруки рот стыдились давать поучения Смыслова своим солдатам. Однако, вопреки заявлениям М. Алексеева, Кирсанов получил множество писем от солдат, некоторые из них даже считали, что Фома Смыслов действительно существует. Это подтвердил и Ираклий Андроников, который был с поэтом на Калининском фронте, подтвердил уже в 1956 году на вечере, посвященном пятидесятилетию Кирсанова. Андроников выразил сожаление, что работа не получила достаточного признания. Еще позже Борис Слуцкий писал, что бывалый солдат уже забыт, но в свое время того читали не меньше, чем “Василий Теркин” Александра Твардовского. Сам Кирсанов считал “Заветное слово” своим главным произведением, написанным в годы войны.
В июне 1945 года Кирсанов был демобилизован. В том же году вышел сборник “Стихи войны: Из произведений 1941-1945 гг.”. После окончания в сентябре Второй мировой войны Кирсанов написал венок сонетов “Весть о мире”, который был отклонен журналом “Знамя” и напечатан только в 1958 году. Главному редактору журнала Всеволоду Вишневскому, упрекнувшему его в пессимизме, Кирсанов ответил: “Это сложная цепь реакций человека на первый день мира, который оказывается первым днем новой войны. То, что это так, никто не может опровергнуть”. Через тринадцать лет, в предисловии к публикации “Вести о мире” Кирсанов вспоминал, как радость соединялась с мыслями о взрыве в Хиросиме. Позже Д. Петров обратил внимание на стихотворение 1933 года “Осада атома” и особенно на слова “…как динамит! как взрыв!”, написав о пушкинском отождествлении Поэта с Пророком.
В конце года он закончил второй вариант поэмы “Земля и небо”, снова получив отказ журнала “Знамя”, несмотря на положительный отзыв входившего в редколлегию Симонова (окончательный вариант вышел через два года под названием “Небо над Родиной”). В качестве корреспондента газеты “Труд” Кирсанов освещал происходившее на Нюрнбергском процессе. Из Чехословакии ему прислали немецкий перевод “Четырех сонетов”, сделанный в 1943 году в Дахау, который узники концлагеря передавали друг другу.
В 1946 году в журнале “Октябрь” была напечатана поэма, посвященная Александру Матросову, а в конце года вышла отдельной книгой. Посмертный рассказ от лица Матросова о его подвиге отличается “силой поэтической убедительности”. М. Л. Гаспаров писал: “В „Александре Матросове“ куски… рифмованной прозы стали упорядоченно чередоваться, противопоставляясь, с кусками написанными правильным тоническим стихом и еще более правильным 5-ст. ямбом”.
Через год “Октябрь” опубликовал поэму “Небо над Родиной”. Среди героев поэмы только один человек – Летчик; кроме него, действуют Земля, Облака, Вихрь, Ветер и т. д. М. Л. Гаспаров указал, что “в „Небе над Родиной“ несколько раз возникает ритм из „Колоколов“ Эдгара По – „Только луч, луч, луч ищет летчик в мире туч…“, „Это плеск, плеск, плеск щедро льющихся небес…“ – и, конечно, это отсылка не только к Эдгару По, а ко всему романтическому чувству единства мироздания”. Оригинальный ритм “Колоколов” Эдгара По точно отражен в переводе Валерия Брюсова: “Звон, звон, звон…”. Ранее Кирсанов перевел стихотворение знаменитого американского поэта и прозаика “Эннабел Ли” об умершей возлюбленной; этот перевод вошел в цикл “Стон во сне”. “Весть о мире” и “Небо над Родиной” в энциклопедии “Кругосвет” относят как к левому экспрессионизму конца 1920-х, так и к классической философской поэзии в духе Иоганна Вольфганга Гете, Перси Биши Шелли.
Попытку Кирсанова “написать о войне в космическом… масштабе… критика встретила шумным осуждением за отход от социалистического реализма”. Положительные отзывы Веры Инбер и Павла Антокольского были одними из немногочисленных исключений. Как отметил М. Л. Гаспаров, это означало, что в послевоенные годы необходимо писать так же, как все. Понимание этого отразилось в названии последующих сборников Кирсанова – “Советская жизнь” (1948), “Чувство нового” (1948), “Время – наше!” (1950). Он также написал циклы “Стихи о Латвии” (1948) и “Месяц отдыха” (1952). В 1950 году была закончена начатая в конце 1946-го драма в стихах “Макар Мазай” о сталеваре-стахановце, расстрелянном фашистами. Ее выпустили отдельной книгой в издательстве “Молодая гвардия”, а затем она вошла в сборник “Выдающиеся произведения советской литературы, 1950 г.”; за нее Кирсанов получил Сталинскую премию третьей степени. В 1950-1952 годах он написал посвященную своей довоенной творческой командировке поэму “Езда в незнаемое” (название перекликается с известной строкой Маяковского “Поэзия – вся! – езда в незнаемое”). В начале 1950-х Кирсанов начал активно заниматься переводом. Он переводил Пабло Неруду, Назыма Хикмета, Бертольда Брехта, Владислава Броневского, Генриха Гейне, Адама Мицкевича, Юлиуша Словацкого, Мирослава Крлежу, Витезслава Незвала. Пабло Неруда и Луи Арагон, часто приезжавшие в Москву, гостили у него дома.
В 1954 году Гослитиздат выпустил двухтомное собрание сочинений Кирсанова. Тогда же, в двенадцатом номере журнала “Октябрь” вышла поэма “Вершина”, которую автор писал два года. На следующий год ее опубликовала отдельной книгой издательство “Советский писатель”. Через четыре года, в “Справке о себе”, Кирсанов заявил, что считает “Вершину” своим главным произведением последних лет и выразил в ней свое отношение к смыслу человеческого труда, к себе как поэту (1958).
М. Л. Гаспаров с одной стороны назвал поэму аллегорией, с другой – не нашел в ней ничего, кроме патетически изложенных штампов советской поэзии. Он считал, что, будь она написана обычным 4-стопным или 5-стопным ямбом, было бы тяжело и подступиться к этим 70 страницам. Однако Кирсанов написал поэму коротким 2-стопным ямбом, что сделало ее занимательной и читать ее стало легче. Этот формальный эксперимент, по мнению Гаспарова, спас и тему, и идею.
В начале 1956 года Кирсанов поехал в Лондон, затем – в Италию. Под впечатлением этой поездки он написал цикл “Стихи о загранице”. 12 стихотворений вышли в пятом номере журнала “Октябрь” под заголовком “Альпы – Венеция”, 8 – в шестом номере “Дружбы народов” под заголовком “Из дорожной тетради”; полностью цикл из 26 стихотворений был опубликован через два года в сборнике “Этот мир”.
В девятом номере журнала “Новый мир” вышла вдохновленная XX съездом КПСС поэма “Семь дней недели”, которая своим упором на злободневные проблемы вызвала много резких критических замечаний. По мнению критиков, Кирсанов “увлекшись, нарисовал такую картину, что у нас все и вся задушено бюрократизмом”, поэма “полна глубокого пессимизма”, “в кривом зеркале представляет советских людей, искажает действительность, клевещет на наше общество”.
Несмотря на критику, в 1957 году Кирсанов в связи с пятидесятилетием получил второй орден Трудового Красного Знамени. Тогда он часто жил в Ленинграде, писал стихи об этом городе. 9 стихотворений цикла “Ленинградская тетрадь” напечатал журнал “Знамя”; полностью, отдельной книгой цикл из 22 стихотворений издал через три года “Советский писатель”. Впоследствии Кирсанов написал и “Московскую тетрадь”.
В 1958 году Кирсанов расстался со своей второй женой, тяжело переживая этот разрыв. Его чувства прежде всего отразились в цикле “Под одним небом” (1960), который открывается заглавным стихотворением. “…Под одним небом, на Земном Шаре мы с тобой жили…” – этот ритм легко и естественно возникает… и мало кто вспоминает, что он называется греческим словом ионик, употреблялся в торжественных трагедиях и считался почти немыслимым для передачи по-русски” (М. Л. Гаспаров).
Для сборника “Этот мир” (1958) Кирсанов сделал новый вариант “Поэмы поэтов”, добавил одно стихотворение Климу Сметанникову, четыре – Варваре Хохловой, два – Андрею Приходько. “Школьный дневник” Хохловой закончился связанным с началом войны стихотворением “Не жди меня”, своеобразным противоречием симоновскому “Жди меня, и я вернусь…” (в статье уже говорилось, что Варвара Хохлова погибла в “Поэме фронта”). Были опубликованы под заголовком “Взгляд на вещи” пять стихотворений упомянутого в довоенном предисловии Богдана Гринберга, стихов которого в первом варианте, однако, не было. Все они входили в цикл Кирсанова “Взгляд на вещи. Лирическая тетрадь”, датированный 1940 годом, но опубликованный только в сборнике “Избранные стихотворения” (1956). В окончательный вариант “Поэмы поэтов” вошли остальные два стихотворения цикла. Под именем Хрисанфа Семенова Кирсанов включил в “Поэму поэтов” свой цикл “Высокий раек”, уже не первый образец рифмованной прозы, до этого опубликованный в сборнике “День поэзии” (1956).
Филолог О. Федотов считал “Высокий раек” Кирсанова своеобразным синтезом тех элементов, которые характерны для стиха и прозы. М. Л. Гаспаров писал, что слово “раек” не слишком подходит для названия новой стихотворной формы, поскольку фольклорный “раешный стих” четко делился на строки. Но, продолжал Гаспаров, Кирсанову были важны разные значения слова: низкий балаганный раек, “высокий раек театральной галерки – и большой рай настоящей поэзии”. Кирсанов также написал новое, стихотворное предисловие – о получении бандероли с шестью тетрадями. О шести поэтах говорилось и в довоенном предисловии, но шестой пока отсутствовал.
В 1959 году Кирсанов поехал на Международную встречу поэтов в городе Кнокке-ле-Зут (Бельгия). Там он познакомился с бельгийской художницей и поэтессой Изабель Баэс, которой посвятил цикл стихотворений (впоследствии названный им поэмой) “Следы на песке”. Вначале ее имя неоднократно упоминалось в стихах, но, перерабатывая их для издания в “Дне поэзии” (1960), Кирсанов оставил имя лишь зашифрованным в названии стихотворения “И за белой скатертью” (“И з а б е л ой скатертью”). Четыре стихотворения были положены на музыку Микаэлом Таривердиевым (особенно известной стала песня “У тебя такие глаза”, вошедшая в фильм Михаила Калика “До свидания, мальчики!” ), три – Аркадием Томчиным. Через много лет стихотворение “Я бел, любимая”, уже положенное на музыку Томчиным, стало песней Кима Брейтбурга и его рок-группы “Диалог” “Любил тебя”. В названии использовалась последняя строка стихотворения.
В 1960 году Кирсанов женился на Людмиле Лукиной. В том же году у них родился сын Алексей. В 1962 году вышел дополненный вариант сборника “Этот мир”, куда был включен и цикл “Под одним небом”. Кирсанов лишь изменил полное название книги (“Этот мир: стихи” вместо “Этот мир: новые стихотворения”) и поменял издательства – “Правда” (Библиотека “Огонек”) вместо “Советского писателя”. В конце этого года “Советский писатель” выпустил сборник “Лирика”, куда вошли многие не публиковавшиеся до этого произведения, в том числе поэма “Эдем”.
В 1963 году у Кирсанова появились признаки начинающегося рака горла. Первые болезненные ощущения он испытал в самолетах, когда увлекся астрономией и часто летал в Крым, в астрофизическую обсерваторию. Затем у Кирсанова обнаружили опухоль в гайморовой полости. В Московском госпитале челюстно-лицевой хирургии была проведена операция, опухоль удалили, однако операция повредила небную занавеску.
“Космогонический” цикл “Год спокойного Солнца” опубликовали в декабрьском номере журнала “Наука и жизнь”. Д. Петров считал жажду знаний, возможно, главной чертой поэтического характера у Кирсанова. Расширенный вариант цикла (под названием “На былинных холмах”) вошел почти через три года в сборник “Зеркала”. В 1964 году была издана книга стихотворений и поэм “Однажды завтра”, куда вошло самое крупное произведение Кирсанова “Сказание про царя Макса-Емельяна”, источником которого стала народная драма “Царь Максимилиан”. Эта сюжетная поэма в 1968 году была с аншлагом поставлена Марком Розовским в студенческом театре МГУ “Наш дом”. Подавляющая часть поэмы была написана рифмованной прозой. Рифмованную прозу М. Л. Гаспаров считал “вершиной стиховых изобретений Кирсанова…”. “Порой поэту случается открыть новый размер, но почти невозможно открыть новую систему стихосложения”, писал он. “Кирсанову это удалось”. Гаспаров также указал, что предшественников у Кирсанова не было, если не считать некоторых оставшихся в тени экспериментов Андрея Белого. Однако, новая система стихосложения, продолжил Гаспаров, осталась незамеченной и попала в запасники русской поэзии, где ждет, когда сменятся литературные вкусы.
Летом 1965 года Кирсанов прошел курс лучевой терапии в Центральной клинической больнице. В ноябре он поехал вместе с женой во Францию для того, чтобы продолжить лечение. Тогда же в Париже вышла составленная Эльзой Триоле двуязычная антология русской поэзии “La poésie russe”. Стихотворение Кирсанова “Пустой дом” было представлено сразу в трех переводах – самой Триоле, Эжена Гильвика и Леона Робеля. В. Перцов писал об этом: “Стихотворение действительно замечательное, его можно поставить по силе выражения в нем горькой необратимости жизни в один ряд с иными верленовскими”. В антологию вошли также “Четыре сонета”, “Под одним небом”, “Жизнь моя, ты прошла, ты прошла…”.
В 1966 году вышел сборник “Книга лирики” с указанием на титульном листе 1925-1965, то есть книга являлась обзором сороколетнего творчества. Здесь Кирсанов напечатал окончательный вариант “Поэмы поэтов”. Появился шестой поэт, Глеб Насущный, “автор” 19 стихотворений. Цикл Богдана Гринберга, который теперь назывался “Экстракты”, дополнился шестью новыми стихотворениями. Цикл написан верлибром, но, как и в поэме “Герань – миндаль – фиалка”, Кирсанов добавил в него некоторые рифмы.
В связи с шестидесятилетием Кирсанова наградили орденом Ленина. Тогда же он написал стихотворение “Эти летние дожди…”, впоследствии положенное на музыку Марком Минковым. Давид Самойлов, вспомнив в своей статье о “неслыханной простоте”, к которой после долгих блужданий пришли Борис Пастернак и Николай Заболоцкий, написал, что по-своему такой же путь прошел и Кирсанов. Самойлов назвал его творчество энциклопедией поэтических экспериментов, отметил, что для Кирсанова в поэзии нет никаких трудностей. Однако акцент Самойлов поставил на то, что Кирсанов все чаще пишет “сдержанные и прозрачные” стихи. Одно из таких стихотворений Самойлов решил привести целиком, выбрав “Эти летние дожди…”.
Через год издается сборник “Искания”, в который вошли наиболее спорные по догмам официальной критики стихотворения (но Кирсанов уже считался мэтром советской поэзии). Будучи болен, Кирсанов тем не менее много путешествовал. В 1966 году он отправился в Польшу, участвовал там во встрече бывших корреспондентов на Нюрнбергском процессе, в 1967-м ездил на поэтическую конференцию во Францию и на выставку международной книги в Чехословакии. Чешский Союз Писателей пригласил его посетить вместе с женой Прагу, что Кирсанов и сделал летом следующего года, а в ноябре участвовал в международной конференции переводчиков (Венгрия). В июле 1969 года он полетел в Чили на празднование шестидесятипятилетия Пабло Неруды.
В 1970 году вышел сборник “Зеркала”, который составили новая поэма с таким же названием и стихи последних лет. В цикле “Больничная тетрадь”, а также некоторых других стихотворениях, отразились мысли о близкой смерти. Вадим Перельмутер вспоминал, что, после публикации нескольких стихотворений из “Больничной тетради” в конце 1960-х, Сергей Наровчатов на семинаре в Литературном институте отзывался о них раздраженно, говоря, что поэт заглянул в небытие, но от словесной эквилибристики отказаться не может. Наровчатов цитировал стихотворение “Никударики”, считая, что легкомысленно писать о таких вещах просто неэтично, и даже рифму “куда же вы – Пока живи”, из тех, которые принято было считать несерьезными (особенно в финальной строфе), находил если не бестактной, то по крайней мере нелепой.
В последние два года жизни Кирсанов очень много работал. Он написал поэму “Дельфиниада”, подготовил новое издание сборника “Зеркала”, придумав дизайн обложки и титульного листа, а также составил собрание своих сочинений в четырех томах, успев сдать рукопись в издательство “Художественная литература”. Первый том – “Лирические произведения”, второй – “Фантастические поэмы и сказки”, третий – “Гражданская лирика и поэмы”, четвертый – “Поэтические поиски и стихи последних лет”. Готовя собрание сочинений, Кирсанов старался выдвинуть на первый план самое большое и серьезное. В 24-м номере журнала “Огонек” за 1972 год вышла основательная подборка не публиковавшихся до этого стихов “От самых ранних до самых поздних”, охватившая пятьдесят лет (1922-1972).
В том же году Давид Тухманов начал записывать свою первую авторскую пластинку. Стихотворение “Строки в скобках” из цикла “Больничная тетрадь” было напечатано и в журнале “Знамя”, и в сборнике “Зеркала” со строками “Знал соль слез. / (Пустоту постели…)”. Но когда оно стало песней “Жил-был я”, возникли проблемы. Стихотворение нашла для композитора Татьяна Сашко, его жена, которая и впоследствии подбирала мужу литературные материалы. “Строки в скобках” так понравились Тухманову, что он довольно быстро написал песню и решил сделать ее центральной на своем концептуальном музыкальном альбоме. В качестве исполнителя был выбран Александр Градский, но, когда уже предстояла запись, цензуре не понравилось упоминание о постели. От Тухманова потребовали изменить стихи; в противном случае песню не включили бы в альбом. Выйдя из Дома звукозаписи, композитор с уличного автомата позвонил домой Кирсанову, представился и изложил тому ситуацию. Кирсанов сказал: “Не хотят – как хотят”. Тухманов вспоминал, что по интонации чувствовалось, как возмущен поэт. Но затем Кирсанов смягчился и попросил собеседника позвонить через две недели. Тухманов это сделал, однако Кирсанова не было дома; композитор звонил не один раз, пока не застал поэта. Тот произнес: “„Нежилые стены“. „Нежилые стены“ вместо „пустоту постели“”, и повесил трубку, хотя Тухманов собирался поблагодарить его.
Кирсанов с семьей переехал в новую квартиру (Большая Грузинская улица). В июне он отправился в Варшаву на юбилей Владислава Броневского. В ноябре болезнь серьезно обострилась. 10 декабря 1972 года Семен Кирсанов умер. Он похоронен на Новодевичьем кладбище в Москве.
Кирсанов выпустил 64 книги (включая переиздания). При переизданиях могли измениться состав, заглавия разделов, часто – названия стихотворений и их тексты. Многие стихотворения были напечатаны только в прессе, в коллективных сборниках. Будучи лефовцем, он, как Маяковский и Асеев, постоянно публиковал стихи на злобу дня. Большинство, потеряв свою актуальность, уже не переиздавалось. Сотни стихотворений так и остались в рукописях.
В 1974-1976 годах вышло посмертное, но подготовленное самим автором собрание сочинений в четырех томах. Еще через год 22-м выпуском серии “Мастера советского перевода” стала книга “Вечерняя жатва: Стихи зарубежных поэтов в переводе Семена Кирсанова”. Затем наступило молчание, молчание о поэте, который публиковался полвека, имел большой интерес у читателей, вызывал постоянное внимание критики, повлиял на многих поэтов послевоенного поколения. Было сделано только одно научное исследование его творчества – книга Юрия Минералова “Поэзия. Поэтика. Поэт” (М., 1984). “Кирсанов не показан, полузабыт, оболган” (Лев Озеров).
В 2000 году вышла книга “Циркач стиха” (в 1985-м, когда отмечалось 40-летие Победы, издали сборник “Лирика военных лет”). Ситуация начала меняться. Как написал М. Л. Гаспаров, “теперь слово за следующими поколениями читателей”.
Из современников Кирсанов высоко ценил Леонида Мартынова, который сильнее других приближался к нему в своем творчестве. Его наследником (в определенном смысле) был Андрей Вознесенский, писавший о Кирсанове с восторгом.
Для Кирсанова в поэзии большую роль играли рифмовка, ритм, каламбуры, часто составляя основу творчества. Это сделало его уникальной фигурой в советской поэзии. Его ранние стихи “Крестьянская – буденновцам” и “Красноармейская разговорная”, напечатанные Маяковским в журнале “ЛЕФ”, основывались на игре просторечий и диалектизмов. В 1935 году, в честь открытия московского метро, он написал стихотворение “Буква М”, где практически все слова начинаются на эту букву. Свои формалистические эксперименты он продолжал всю жизнь: в стихотворении “Икар снов…”, написанном за год до смерти, 24 строки представляют собой анаграммы псевдонима-фамилии Кирсанов, и только одна – саму фамилию. Однако последнее напечатанное при жизни, в последний год жизни стихотворение называется “Смерти больше нет…”.
Кирсанова интересовали фигурные стихи: стихотворение “Мой номер” (завершающееся знаменитым самоопределением “циркач стиха”) было фигурным, в виде канатоходца. Потом, в поэме “Пятилетка”, стихами была расписана карта, и через нее протягивались строки “Вот – эмба-самаркандский нефтепровод”. Фрагмент поэмы “Ночь под Новый век” напечатан в подлиннике в виде новогодней елки. Среди последних стихотворений – трагический “Ад” в форме воронки. Все это было развитием традиций кубофутуризма, а именно к нему, одному из направлений футуризма принадлежал ранний Маяковский. Кирсанов писал и палиндромы (например, “Лесной перевертень”).
Кирсанов считается специалистами большим мастером фонетики. В посвященной этой теме статье Евгения Клюева он цитируется пять раз (причем три стихотворения – целиком) и определяется как идеальное “поле для наблюдений”. Студентам Литературного института Кирсанов говорил, что в “Сонете” А. С. Пушкина, в его строках о Вордсворте (“Когда вдали от суетного света / Природы он рисует идеал”) незаметный повтор “сует…” – “…сует” совершенно не случаен. В стихотворении “Осень” Кирсанов сделал фонетический перевод Поля Верлена, и “Les sanglots longs / des violons / de l’autumn” превратилось в “Лес окрылен, / Веером – клен. / Дело в том…”.
Но было бы неверно сводить поэзию Кирсанова только к эффектной игре букв, звуков и слов. “Звуковой образ и смысловой образ – два ключевых понятия поэтики Кирсанова”, писал академик Гаспаров. “Необычно описать вид облаков или чувства асфальтируемого булыжника („Поэма поэтов“)”, продолжал он, “построить целый мир из подземных овощей в „Поэме поэтов“ или из химических отрав в антивоенной поэме „Герань – миндаль – фиалка“ Кирсанов умеет и без игры словами… Монументальное начало поэмы „Эдем“, картина единой для всех времен войны добра и зла, тоже построена без звуковых образов – только смысловые”. “Его поэзия часто аллегорична, он связывает актуальные политические темы с философскими и историческими, комические и игровые элементы – с серьезным замыслом” (Вольфганг Казак). Поэзия Кирсанова охватывает “почти весь спектр поэтических тем и формальных экспериментов своего времени”. В нее вошли высокая лирика, полная пафоса поэтическая публицистика; она отличается мастерством стихосложения. Помимо многого другого, он возродил стиль русского сказа.
(2 votes, average: 5.00 out of 5)Кирсанов Семен Исаакович